О том, что Иван Сафронов изолирован с подозрением на коронавирус, сообщила член Общественной наблюдательной комиссии Москвы и журналист Ева Меркачева.

27 июля вечером она приехала в Лефортово, где членов ОНК в камеры не допускают, но выводят к ним названных ими подследственных в переговорную комнату. На просьбу привести Сафронова Ева и получила ответ, что он «изолирован с подозрением на коронавирус»:

«Подозрения» в ближайшие дни должны рассеяться в ту или в другую сторону — все-таки дело привлекает слишком большое общественное внимание. Если заболевание подтвердится, должно быть проведено служебное расследование: от кого и при каких обстоятельствах арестант мог заразиться.

Контакты Ивана с момента задержания более трех недель назад были весьма ограниченны: все это время он провел в карантине и встречался только со следователями и адвокатами — тесты в таком случае должны пройти они все, и их результаты должны быть обнародованы в более или менее определенном виде (без нарушения охраняемой медицинской тайны). В любом случае, мы вправе ждать опубликования официального медицинского диагноза Сафронова.

В редакции «Новой» только что были взяты тесты на COVID-19 у ряда сотрудников, и результаты будут готовы завтра — то есть их получение занимает один день. Тест у Ивана должны были взять самое позднее в тот же день, когда его не вывели к Меркачевой, — это значит, что первые результаты (какими бы они ни оказались) должны быть известны сегодня, а завтра — обнародованы.

Проволочка не в интересах ФСИН — она будет порождать слухи, а от кого бы ни заразился Сафронов, ответственность за состояние его здоровья и лечение сейчас несет ФСИН, и новое «дело Магницкого» ей не нужно.

Адвокат Сафронова Иван Павлов по моей просьбе подтвердил, что на прямой вопрос, предлагалась ли Сафронову «сделка», ответил незнакомой журналистке, что 13 июля в присутствии адвокатов ему предложили раскрыть источники своей осведомленности. Всерьез они это даже не обсуждали, однако отсюда можно сделать вывод, что обвинение все же связано с журналистской деятельностью Ивана, но суть его до сих пор так и остается непонятной защите.

Множественные недомолвки и неопределенность («секретность») предъявленного Сафронову обвинения так или иначе порождают подозрения со стороны гражданского общества в адрес следователей ФСБ.

Вообще коронавирус для следователей и судей оказался чрезвычайно удобным предлогом, чтобы затягивать следственные и судебные действия и проводить их в отсутствие какого бы то ни было общественного контроля.

Правозащитники, в том числе СПЧ, с марта настаивали на том, чтобы минимизировать задержания и содержание под стражей в условиях эпидемии. Наконец после письма директора ФСИН председателю ВС РФ Верховный суд в конце апреля рекомендовал судам реже применять и продлять меры пресечения, связанные с лишением свободы, но только по нетяжким преступлениям. Никаких данных о смягчении этой практики нет — во всяком случае, по знаковым или сколько-нибудь массовым делам. Ряд известных по громким делам подследственных и отбывающих наказание уже перенесли COVID-19.

Эпидемия обнажила старую проблему:

Следствие и следственные изоляторы образуют, вопреки их разнесению по разным ведомствам, фактически единую систему, в которой все делается для того, чтобы облегчить работу следователей, но не защиты. В частности, пыточные (так о них неоднократно высказывался Европейский суд по правам человека) условия в СИЗО стимулируют признание подследственными вины. COVID-19 добавил к этой «пытке» дополнительную угрозу.

Громкое дело Ивана Сафронова, если его заболевание подтвердится, должно стать поводом для всего журналистского цеха вновь поднять вопрос о недопустимости досудебного ареста не только по «нетяжким», но и по всем ненасильственным преступлениям.