«Губернаторы все прекрасно понимают»

— Чем закончится ситуация в Хабаровске?

— Думаю, протесты прекратятся — причем в конечном счете это произойдет в результате вмешательства силовых структур. Однако пока федеральный центр избрал выжидательную тактику: он надеется, что проблема постепенно рассосется. Понятно, что в организации протестов изначально участвовали какие-то клиенты Фургала, которые одновременно являются и активистами ЛДПР, ведь она остается правящей партией в регионе. Однако центральное руководство ЛДПР от ситуации отстранилось, а региональную организацию Дегтярев постепенно зачистит. В этом и состоит смысл договоренностей между Кремлем и Жириновским. Возможно, сейчас самого Фургала пытаются подтолкнуть к тому, чтобы он призвал народ к спокойствию. Так или иначе, Москва надеется свести массовые протесты на нет, а актив сначала маргинализировать, а потом разобраться с ним силовым путем.

— Разве приход Дегтярева не распалил ситуацию еще сильнее?

— Конечно, распалил. Это совсем не тот губернатор, которого ожидали в Хабаровске. Но вообще-то там никого, кроме Фургала, и не ждут. А Кремлю нужно было кого-то назначить и при этом избежать публичного скандала с Жириновским. Эта цель достигнута. Вряд ли Дегтярев рассчитывал, что его примут в регионе с распростертыми объятиями только потому, что он представляет ЛДПР. Это было бы наивно. Но контроль над региональной организацией партии для него важен.

— Хабаровские события могут повториться в том или ином виде в другом регионе? Или нет губернаторов, за которых могли бы выйти люди?

— Хабаровская ситуация воздействует на всю российскую повестку, потому что служит долгосрочным фактором дестабилизации. Понятно, что в других регионах России в защиту Фургала выступать не будут — там просто не знают, кто это такой.

Поэтому косвенное влияние на другие регионы может быть очень сильным, но лишь при условии, что там будут возникать собственные поводы для таких выступлений.

— Вопрос как раз в том, будет ли Кремль защищаться на ближайших выборах в сентябре от того, чтобы в любой российский регион не пришел человек, за которого в принципе мог бы подняться народ.

— А Кремль начал защищаться от этого давно, еще в 18-м году, как только к власти в регионах пришло несколько человек, не получивших полного одобрения центра, — Фургал ведь был не единственным. Уже в прошлом году на выборы не допустили вообще никого, кто мог бы представлять хоть какую-то угрозу для действующих губернаторов. В том, что так же будет и в этом году, сомневаться вообще не приходится.

— А на губернаторов, которые нелояльны Кремлю, история с Фургалом теперь будет оказывать дополнительное давление?

Собственно, и Фургал был вполне лоялен, но он не мог выполнить указания Москвы так досконально, как ожидается от «нормального» губернатора — единоросса. К тому же Фургал допустил, что «Единая Россия» потеряла большинство в законодательном собрании региона, а для Кремля это нетерпимая ситуация. У «Единой России» должно быть абсолютное большинство в каждом заксобрании. Другие губернаторы все прекрасно понимают и постараются не допускать таких «ошибок».

— Иными словами, теперь хакасский губернатор Коновалов из КПРФ в регионе не будет продвигать свою партию, он будет стараться, чтобы и у него побеждала «Единая Россия».

— Этого от него ожидают. Более того, мы ведь видим пример Смоленской области, где губернатор Алексей Островский представляет ЛДПР, но у «Единой России» — прочное большинство. Жириновский недавно хвалил его как образцового губернатора от ЛДПР.

— Что теперь будет с ЛДПР? Ее позиции каким-то образом изменятся?

— Ничего особенного с партией не случится. Ситуация в Хабаровске может добавить ей немного голосов на предстоящих выборах, но ЛДПР и так уже довольно давно и методически прибавляет в соревновании с КПРФ. Никакого серьезного конфликта с Кремлем у ЛДПР нет,

И губернаторы, и депутаты от партии ведут себя предельно лояльно.

— Разве у ЛДПР не может возникнуть соблазна попробовать замкнуть на себе протестную повестку, не советуясь с Кремлем?

— Нет, играть в свою игру таким партиям в России, конечно же, нельзя. Однако перехватить роль главной системной оппозиционной силы у КПРФ — это стратегическая цель, которую ЛДПР преследует давно. События в Хабаровске в некоторой степени облегчают эту задачу. Ведь многие избиратели ЛДПР голосуют за нее вполне искренне, считая, что это настоящая оппозиция.

— Получит ли ЛДПР в качестве компенсации дополнительные места во власти на ближайших выборах?

— На выборах в законодательные собрания — вполне возможно. На выборах губернаторов ЛДПР свою квоту, я полагаю, уже исчерпала.

— А Хабаровск в будущем году оставят за ЛДПР или все-таки будут ставить единоросса?

— Во многом это зависит от Дегтярева. Если он выполнит свои обязательства перед теми, кто его назначил, то оставят. К тому же Кремль не заинтересован в срыве договоренностей с Жириновским.

— Пока Дегтярев ведет себя максимально удобно: общается со всеми сверху вниз и обвиняет в протестах «мировую закулису».

— То есть ведет себя как нормальный системный политик. Собственно, даже история про «мировую закулису» — это не специфические речи «Единой России», ЛДПР начала использовать эту риторику гораздо раньше. Так что даже в плагиате их не обвинишь (смеется).

— Кремлю такое поведение скорее нравится?

— Наверное,

«Колоссальные опасения за результат выборов»

— Если говорить о ближайших думских выборах, кампания по которым начнется уже в этом году, есть ли в них хоть какие-то интриги?

— Перед Кремлем на этих выборах будет стоять сложная задача. С одной стороны, нужно обеспечить себе контроль над Думой, и очевидно, что для этого он по-прежнему будет использовать «Единую Россию». С другой стороны, как всегда перед выборами, Кремль думает о том, как создать некую видимость плюрализма на выборах. Отсюда мы видим череду регистраций новых партий — и «Новые люди», и «За правду!». Может быть, они будут допущены на выборы. Но это зависит от заинтересованности Кремля в дроблении голосов оппозиционно настроенных избирателей, а также от того, насколько уязвимой будет казаться «Единая Россия», у которой всякие новые люди тоже будут забирать голоса. Я бы на месте этих людей особого оптимизма не испытывал.

Что касается настоящей, несистемной оппозиции, то я полагаю, что, как и раньше,

поскольку «всенародное голосование» по Конституции значительно расширило возможности манипуляций результатами выборов.

— Очень сложно представить в первом приближении, что «умное голосование» может сделать именно на думских выборах. Разве что сделать противником власти «Справедливую Россию» ради интереса.

— «Умное голосование» с самого начала ориентировалось не на партийные списки, а на одномандатников. А их всех Кремль не зачистить не сможет, да и не захочет. Думские выборы — не слишком важные и служат своего рода витриной демократии. Поэтому открываются некоторые возможности для «умного голосования».

— Тут под шумок решили, что трехдневное голосование будет введено уже в сентябре на ближайших выборах. Зачем так торопятся?

— Видимо, те опросные данные, которые доступны в Кремле, говорят о том, что у поддержанных властью кандидатов мало шансов на честный выигрыш даже после полной зачистки политического поля. То, что Кремль сначала колебался, но в итоге все-таки решил ввести такой формат голосования уже сейчас, говорит о колоссальных опасениях за результат.

— То есть править результаты придется сильно.

— Похоже на то. Тут ведь дело не только в том, чтобы по ночам менять содержание урн. На досрочное голосование гораздо легче административно организовать явку. А если явка организована по команде, то и голосовать люди будут в большинстве своем так, как им приказали. Это миф, что они приходят по приказу, но с фигой в кармане, и голосуют по-другому. Нет, вынужденные избиратели голосуют так, как выгодно организаторам. С помощью досрочного голосования их явку просто легче обеспечить.

— Возвращаясь к думским выборам: давно говорится о том, что есть проблема со стареющим руководством системной оппозиции — и Жириновским, и Зюгановым. Кремль на ближайших выборах постарается их заменить или будет держать их как можно дольше?

— Кремль не заинтересован в том, чтобы прямо сейчас кого-то менять. Если Зюганов и Жириновский покажут, что они готовы и дальше руководить своими партиями, то это будет только приветствоваться. Задача-максимум — дотянуть их до 2024 года.

— То есть чтобы они опять участвовали в выборах президента?

— Не обязательно. Есть ведь и другая стратегия — выдвинуть какую-то третьестепенную фигуру внутри партии, за которую даже свои не будут голосовать. А могут и самих Зюганова и Жириновского вывести, почему бы и нет. Это выглядит смешно, но

— Можно Дегтярева опять-таки выдвинуть.

— Ну да. Был ведь кандидат Малышкин (Олег Малышкин — кандидат в президенты от ЛДПР на выборах 2004 года. — Ред.), которого сейчас никто не помнит.

«Система испытывает пределы»

— До поправок с «обнулением» нынешний режим сравнивали с брежневской эпохой, поскольку страна, по общему мнению, входила в застой. После «обнуления» появились сравнения со сталинскими временами, поскольку в воздухе витает «дух репрессий». Что вы думаете по этому поводу?

— Ничего общего ни с тем коммунистическим партийным режимом, который существовал при Брежневе, ни с несколько другой его версией при Сталине нынешняя система не имеет. Это вполне современный политический режим, и его развитие происходит в рамках абсолютно предсказуемой политической логики. В частности, такого параноидального размаха репрессий, как при Сталине, сейчас быть не может, поскольку режим в силу своей природы вынужден притворяться демократией.

— Так говорят во многом потому, что точечный характер репрессий, как кажется, в последнее время приобрел во многом случайный характер. Могут прийти и за Фургалом, и за Сафроновым. И выглядит это так, что всем был дан сигнал: ну теперь-то, ребята, мы можем прийти в любое время вообще за любым — спите и бойтесь.

— В действительности ситуация стала именно такой еще в 2012 году, после подавления «болотных» выступлений. Федеральный центр и силовики показывают раз за разом, что неприкасаемых для них нет. Если какая-то группа людей может потенциально стать угрозой, ей посылают сигнал: всех подряд репрессировать не будем, но ударим целенаправленно по тому человеку, давление на которого покажет всем остальным нашу силу и решимость.

— Идущие последний год репрессии по отношению к журналистам — это объявление им войны?

— Это не война, это тактика запугивания. Журналисты не воюют.

— Это будет запугивание до победного конца или система будет отступать?

— Еще раз: журналисты не воюют. Но в нынешней системе любой журналист воспринимается как потенциальная угроза, и он должен знать, что не сможет вести свою профессиональную деятельность, а то и лишится свободы, если будет переходить некоторые границы. При этом границы четко не определены, журналист должен решить для себя сам, где они, и осуществлять самоцензуру.

— Но журналисты своих стараются отбивать после таких репрессий, и это выглядит пусть не как война, но как ответ на давление системы.

— Да, потому что система это позволяет. Вот вам и отличие нынешних времен от прошлых. Для нынешнего режима такое противодействие со стороны разных групп не просто нормально, но и в каком-то смысле желательно.

«

— Путин и вправду будет до 2036 года? Это финальная точка?

— Если ему позволит здоровье и не возникнет сильных факторов, которые могли бы помешать, то будет править и до 2036 года, и даже дольше. Путин раньше любил говорить о том, что власть — это тяжкое бремя «раба на галерах», но когда он всерьез начинает рассматривать возможность сбросить с себя это бремя, то всегда приходит к выводу, что еще не время. И я бы сказал, что никогда для него не наступит то самое время, если отвлечься от чрезвычайных обстоятельств. У Путина был хороший вариант формально отойти от власти, став председателем Госсовета, — примерно как Назарбаев в Казахстане. Я так понимаю, долго и всерьез этот вариант был рабочим: даже вся история с поправками в Конституцию была запущена под него.

— Но 36 лет — это даже для авторитарного режима с ярко выраженным вождизмом много. Понимает ли Кремль, что к концу 36-го года вся его конструкция безнадежно устареет?

— Наверное, понимает. Я даже не исключаю, что и сам Путин сейчас говорит себе: я до 30-го года побуду, а там решу. Проблема в том, что в 2029 году ничего не изменится, сохранятся (или даже вырастут) и внешние угрозы, и внутренние трудности. Вся логика ситуации подтолкнет Путина к решению, которое покажется ему единственным правильным: остаться. Аргументы в пользу этого найдутся, а возможность будет.

— Вы упомянули про Назарбаева. Но тот все-таки ушел, причем демонстративно и под камеры. Для Путина такого варианта вообще не существует? Ведь преемники такого же формата, как нынешний президент Казахстана Токаев, в России в принципе есть.

— Я скажу на это, что Назарбаев все-таки не ушел. Он остался в другом качестве. Он рискнул и подобрал преемника, хотя в лояльности преемника лидер такого типа никогда не может быть уверенным на все 100 процентов. Назарбаев был уверен на 95 процентов — отчасти потому, что он действительно рассматривается многими в Казахстане как создатель национального государства. У Путина, как бы он ни старался, такого ресурса нет и не будет. Ему просто-напросто должно быть страшнее. Он мог бы на 70 процентов такую уверенность, как Назарбаев, испытывать, но оставшиеся 30 процентов — это слишком много.

— Как бы вы определили свой образ жизни до 2036 года, если все останется как сейчас?

— В 36-м году я буду уже достаточно пожилым человеком, если доживу, да и мир к тому времени изменится. Не знаю, позволят ли мне обстоятельства делать то же самое, что и сейчас. Но по основному роду занятий я ученый, и в той мере, в какой интеллектуальные возможности и физическое здоровье позволят мне заниматься наукой и преподавать, — именно так и будет.

— Есть ли смысл надеяться, что в 2036 году все будет по-другому? Или людям, которые не привыкли ждать, лучше сразу паковать чемоданы?

— Бывает пассивная надежда, и я рекомендую ее для улучшения своего жизненного самочувствия, но сама по себе эта эмоция не особенно продуктивна. А есть активная надежда на лучшее, и она может проявляться разными способами. Некоторые могут рассудить, что для создания нормальных условий своей жизни им нужно уехать из страны. Но другие, находясь в России, готовы пытаться что-то изменить, чтобы в стране стало лучше. Тут каждый человек должен решать для себя сам, выбор жизненной стратегии полностью индивидуален.