Дело Серебренникова стало делом, в котором Кремль учел мнение общества. И это знаковая история. Потому что в самом начале этого дела Кремль вписался за инициаторов этого дела, которые, собственно, ничего больше не хотели, кроме как объяснить творческой публике, кто теперь делит бабки на культуру и по каким правилам. Точно так же, как Кремль вписался за убийц Магнитского, которые тоже никаких международных скандалов не хотели, а хотели просто потырить бабки.

Но тогда Кремль пошел до конца, напролом, через закон подлецов. Это был главный месседж тех лет: харизма у президента неисчерпаема, как мировой океан, хватит на всех, право гулять по поляне, как хотим, есть абсолютное право всех приближенных к власти, — хотим — крадем, хотим — сгноим в тюрьме, а кто делает нам замечание — тот уже враг не наш, а системы, и система сотрет его в порошок. А прислушиваться к общественному мнению тогда — это было «прогибаться под давлением».

Прогнулись, конечно, довольно-таки глумливо, соломоново прогнулись: Серебренникову, с одной стороны, условный срок, а с другой стороны — штраф в 129 млн. руб. в пользу Минкульта, который тогда, когда все начиналось, если помните, возглавлял Владимир Мединский. 129 млн. руб. — это вам не кот чихнул. Это выплатить нереально, если ты не «Газпром».

Про похожую историю, — совершенную куда более талантливым правителем, — было в свое время сказано Талейраном, что это хуже чем преступление — это ошибка.

Ведь что было? Был Кирилл Серебренников, блестящий режиссер, который, безусловно, был неправ, что брал от этой власти деньги. Нельзя от этой власти брать деньги по тем же причинам, по которым нельзя с дьяволом играть в карты. Но, с другой стороны, у кого в России есть деньги, кроме как у власти? У Серебренникова был кореш Сурков, он давал.

Потом пришли другие люди, которые решили показать, что Сурков больше не главный. Донесли Путину. Вот, мол, деньги берет, а власть ругает.

Идея всей операции была простая. Ну, это же госденьги: там наверняка ужас! Для чего же госденьги, как не чтоб воровать? Следствие путалось в показаниях и миллионах и сначала заявило, что Серебренников украл, а потом начало выяснять, где и сколько.

Начался процесс. Позорный и унизительный. Выяснилось, что никакого особого ужаса нет. Что спектакли, которые были обещаны — сыграны. Декорации есть. Актеры — сыты. Все это делалось левой ногой через правое ухо — но делалось, а не воровалось. На фоне полковников Черкалиных, не говоря уже о «Роснефти» и «Газпроме», Кирилл Серебренников смотрелся просто образцово.

Но главное — начался скандал.

Люди, правящие Россией, очень любят порассуждать о чекистской групповой солидарности, брат за брата, «мы своих не бросаем», и пр. И вот замечено, что эти-то рассуждающие не только что своих бросают, как горячую картофелину, — они их даже стреляют, особенно на Донбассе. Мало полевых командиров у нас на Донбассе погибли от рук коварных укров; а все больше от тех, кто «своих не бросает», в процессе дележки какой-нибудь копанки.

Никто из заложников, взятых по делу Ходорковского, не предал Ходорковского: иногда ценою жизни, как Василий Алексанян. Кудрин не сдал Сторчака (в то время как генерал Черкесов тут же умыл руки насчет Бульбова, зато при этом написал заполошную статью про «чекистский крюк»).

И Серебренникова не сдали. Около суда всегда была толпа. Кто только ни высказывался в поддержку: от Чулпан Хаматовой и Алексея Германа до Теодора Курентзиса. В этих обстоятельствах каждое действие следствия было под микроскопом: а следствие у нас не привыкло работать под микроскопом и с микроскопом. Оно привыкло работать кувалдой и утверждать, что это художественная пилка по дереву.

Когда следователи, чтобы доказать факт хищения, стали рассказывать, что спектакль «Сон в летнюю ночь» не был поставлен, а все рецензии с премьеры спектакля объявило фейками, стало окончательно ясно, что это не борьба с коррупцией, а экранизация Кафки.

(И только не говорите мне, что Серебренников — самый главный коррупционер).

Вот, например, в деле «Сети» (организация, признанная террористической — Ред.) или «Нового величия» все понятно. В ФСБ реально боятся «антифа» и революционной молодежи, да и звездочки на погоны надо фабриковать. В деле Улюкаева месседж тоже понятен. Глава «Роснефти» показал, что его дело — это государево дело, и что никто не смеет просить не по чину за оказание услуги государю.

А какой, собственно, месседж был в деле Серебренникова?

Реальный эффект дела Серебренникова заключается в том, что президент лично подписался под этим делом. Он знал о нем. Ему доложили. Он заявил об этом деле: «Государственные деньги должны тратиться по закону, а есть опасения, что таковой нарушался», — заявление-сигнал, заявление-знак, после такого в российском суде всегда падала гильотина.

Президент мог сказать «стоп» в самом начале, как он говорил по поводу множества схожих дел, когда или слишком усердно враждовали две башни Кремля, или кто-то, не потерявший совесть, успевал добежать до президента, и объяснить ему, что не надо ввязываться. (В качестве примера: помните, Павла Дурова гнали по полю и забирали у него «Вконтакте», и тут Дуров возьми и прокати на своем капоте мента, причем под камеру? Вот тогда нашлись люди, которые объяснили президенту, что не надо под этим соусом дожимать Дурова, хотя на ментов наезжать, безусловно, нехорошо).

И хотя дело против Серебренникова было во многом частной инициативой ревнителей беспорочной российской истории и патриотов, дорвавшихся до пирога, (видимо, реализовывавших на примере этого дела свою любимую идею, что историческая правда — это то, что угодно начальству в каждый данный момент), — в тот момент, когда Путин кивнул, он взял на себя совокупную за него ответственность, как в деле Магнитского.

И вот, в отличие от дела Магнитского — Кремль пошел на попятный. Раньше он не «прогибался перед давлением». А теперь он, хотя это и не говорит — но прислушивается к общественному мнению.

Харизма оказалась не резиновой. У самого трещит. На всех патриотов не хватает.