— Поначалу мы вовлеклись, но в основном дистанционно, во взаимодействие с врачами и медперсоналом. Пандемия — это большой вызов не только психологической практике, но и психологической науке, поэтому при поддержке Министерства науки и высшего образования РФ, Российского союза ректоров консорциум ведущих вузов страны (МГУ, СПбГУ, РАНХиГС, ВШЭ, ТГУ, КФУ и др.) запустил Всероссийский исследовательский проект под названием «Исследуем дома».

Это масштабная работа по изучению изменений в эмоциональной и когнитивной сферах у студентов, аспирантов, преподавателей и других социальных и профессиональных групп в период самоизоляции. В проекте участвуют все ведущие вузы страны. Изначально мы столкнулись с тем, что у нас оказалось не так много методик по теме, поэтому пришлось что-то разрабатывать, что-то адаптировать, чтобы мы могли уловить особенности состояния относительно сложившейся ситуации.

Удалось разработать методики, которые мы теперь используем не только в России, но и в других странах. Наши зарубежные коллеги из Европейской федерации психологических ассоциаций и Международного союза психологической науки при ЮНЕСКО параллельно проводят исследование с использованием наших методик на различных социальных группах в своих странах. На выходе мы получим общемировой инструментарий и нормы. Для нас это ситуация включенного эксперимента. Мы его не планировали, как планируем и организовываем обычно наши научные эксперименты, а этот эксперимент сам начался!

И мы обратились к коллегам из РАНХиГС, Московского института психоанализа и других ведущих региональных вузов — давайте фиксировать, что и как где происходит, решать, с помощью каких инструментов мы можем эту ситуацию сделать предметом и объектом науки. Проходим уже второй уровень. Планируем, что с помощью отслеживания динамики изменений во всех сферах жизни человека, находящегося на самоизоляции, мы сможем разработать персонифицированные рекомендации, чтобы свести к минимуму негативные последствия пандемии.

Еще члены Российского психологического общества (РПО) думали, как помочь всем людям в новых сложных обстоятельствах. И решили создать рекомендации с максимальным учетом всех рисков.

— Рекомендации есть на сайте РПО, давайте дадим ссылку нашим читателям.

— Да, у нас получилось порядка 10 разных направлений, и мы быстрее всех сорганизовали часть этих рекомендаций. Отдельно для тех, кто находится в самоизоляции с детьми: как организовать график жизни детей различных возрастов, чтобы избежать переутомления, как и чем их занять в условиях ограничений и с учетом сниженной физической активности. И о том, как выстраивать с детьми и подростками взаимоотношения, чтобы сохранить доверие и свой авторитет, но при этом обеспечить личное пространство для каждого члена семьи.

Отдельное внимание мы уделили рекомендациям, направленным на увеличение мотивации и вовлеченности в дистанционный процесс обучения детей и отдельно — студентов. Также мы представили рекомендации для тех, кто переживает самоизоляцию с пожилыми людьми, где рассказали об особенностях эмоциональной и когнитивной сфер старшего поколения и о том, как выстраивать общение с ними так, чтобы избежать конфликтов в условиях повышенной тревоги и неопределенности. Еще одна категория — это те, кто переживает самоизоляцию в одиночестве. Здесь тоже есть свои психологические особенности. Крайне важно, чтобы такие люди находили источники поддержки для снижения тревоги и стресса.

Большой цикл рекомендаций был разработан специально для врачей, медперсонала и руководителей медицинских учреждений. Мы понимаем, что эти социальные группы находятся в особых психологических условиях, где нагрузка и страх могут негативно влиять как на их личное психологическое благополучие, так и на атмосферу в коллективе. Мы постарались учесть всю специфику ситуации и предложили конкретные практические технологии и техники, которые позволят стабилизировать психологическое состояние и тех, кто спасает жизни, и тех, кто болеет и борется за нее.

— Как психологи начали работать непосредственно в больницах, где лечат COVID-19?

— Организовывалось все параллельно, пока больницы перепрофилировались, мы кроме рекомендаций создавали сразу несколько новых линий телефонов доверия и психологической помощи. В этом большое участие приняли хорошо известные читателям «Новой» мои коллеги из МГУ, академики РАО Александр Асмолов и Галина Солдатова, а также специалисты РАНХиГС и Московского института психоанализа. Квалифицированных психологов не так много, сколько оказалось нужно в ситуации пандемии. Но есть и другая проблема, как только были открыты дополнительные горячие линии психологической помощи, тут же появились психологи-мошенники, которые предлагают в интернете псевдопомощь за деньги. Пользуясь случаем, хочу сказать — обращайтесь за психологической помощью только на официальные горячие линии, телефоны которых вы можете найти на официальных сайтах. Эта помощь оказывается квалифицированными психологами-волонтерами бесплатно!

То есть сначала мы работали в дистанционном сопровождении для россиян, — тех, кто попал в беду, и особенно для тех, кто потерял близких. А потом, когда врачи организовались в команды в перепрофилированных больницах, мы пришли к выводу, что теперь необходимо позаботиться о них. Им пришлось все делать в кратчайшие сроки, устроить все под инфекционные болезни, и, конечно, это непросто — работать в практически заново укомплектованных коллективах клиник. Там много высококвалифицированных реаниматологов, инфекционистов, эпидемиологов, но немало и других специалистов, которые прежде никогда инфекционными больными не занимались.

И новые коллективы достаточно оперативно справляются в трудной ситуации. Конечно, в этой работе много трагического, волшебных таблеток нет, и болезнь небольшого процента больных принимает необратимый характер. Врачам переживать это тоже очень сложно. Эмоциональная ситуация у каждого, и у обслуживающего персонала в том числе, но тем не менее они должны помогать людям, которые продолжают болеть и находиться в клинике. И мы видим, что врачи и медперсонал делают все что могут.

— Итальянские врачи больше всего страдали от сортировки, когда им приходилось решать, кому жить, кому нет, — это адская ситуация. И они, конечно, без посттравматического синдрома из этой ситуации не вышли.

— К счастью, у нас пока сортировки нет, по крайней мере, насколько мне известно. Это может начаться, если все места в реанимации будут заполнены и все аппараты заняты, тогда новым больным не будет хватать помощи. Пока коек хватает и аппаратуры достаточно. Но и у наших врачей нагрузка просто колоссальная. Они прекрасно понимают всю ответственность за то, что делают, и борются за жизнь каждого. Многие врачи из тех, у кого была возможность, отправили семьи за город, чтоб самим было можно возвращаться после смены домой, нивелировав при этом вероятность заражения своих близких. И они уже довольно долго находятся на дистанции от своих семей, и это тоже стрессовая ситуация. Плюс невероятно большая нагрузка на работе и фактически ежедневный стресс,

Это вполне естественный процесс в том положении, в каком наши медики оказались. Наша цель была помочь в стрессовой ситуации стабилизировать их внутреннее состояние, вернуть врачам и медперсоналу эмоциональную стабильность, саморегуляцию — все эти моменты важны для них сейчас.

— Как конкретно происходит ваша работа, вы находитесь непосредственно внутри больницы?

— Я лично оказываю помощь медикам и больным в Центре цереброваскулярной патологии и инсульта, который перепрофилирован под инфекционную клинику. Сейчас у нас психологическая помощь разворачивается во всех клиниках, которые занимаются больными коронавирусом. Работа отдельная с персоналом — санитарки, медсестры. Они не меньше, а может, даже больше взаимодействуют с тяжелыми больными, которым нужно и капельницу вовремя поставить, и таблеток дать, и успеть справиться со многими другими разными процедурами. Притом что условия труда не самые простые, они же тоже в этих костюмах космонавтов, где температура сложно регулируется.

— Где вы принимаете медиков для психологических консультаций, у вас в больнице есть свой кабинет?

— Да, есть и кабинет, и сейчас создаются комнаты психологической разгрузки. Мы организуем пространство тихой зоны, куда врачи и медперсонал смогут прийти и просто подремать. Или побыть с собой наедине, релаксировать, улучив минутку. Это физический отдых, он необходим при таких нагрузках. А с другой стороны, нужны и объединяющие игры, типа настольного тенниса, бильярда, чего-то, что бы позволило людям хоть немного разнообразить день, переключало бы внимание от тяжелой длительной стрессовой работы.

В клинике есть и свои штатные психологи, человек 10, которые принимают участие в нашей работе, и плюс наши преподаватели из МГУ. Мы подключили 6 человек с разных кафедр — клинической, психологии труда и инженерной психологии, и организационной психологии. Это очень важная поддержка руководству клиники, помогающая в трудной ситуации правильно выстроить все процессы взаимодействия между людьми, многие из которых впервые оказались в этих стенах. И времени на знакомство у них не было, они сразу включились в работу. Мы сейчас уже практически сделали единую систему психологического сопровождения.

— Только для медиков или для больных тоже? Вам приходилось быть в красной зоне?

— Да, я вместе с директором Центра цереброваскулярной патологии и инсульта прошел в красную зону, где лежат больные коронавирусом. Это было важно для понимания, в каких условиях они и медики находятся. С больными мы тоже работаем, для этого есть дистанционные формы — видеокамеры в компьютере. И можно в реальности проводить какие-то беседы с пациентами, в соответствующем снаряжении — работать непосредственно с больными, лично. Я пообщался так с тремя больными, но это, конечно, необычно.

Но у пациентов больницы не было какого-то отторжения, очевидно, благодаря тому, что они уже привыкли видеть врачей и медперсонал в таких костюмах, и они достаточно адекватно шли на контакт.

— Как вы сами себя чувствовали, когда общались с пациентами с коронавирусом? Не было страха?

— Я в тему погружен уже давно, общался сначала с зарубежными коллегами, когда в России еще не было такого большого распространения вируса. Я понимаю, что, наверное, самое главное — выполнять рекомендации, которые дают врачи: маски, перчатки, дезинфекция, мытье рук, социальная дистанция.

У меня рационализированное состояние, это не значит, что я не могу заболеть. Но тревоги, переходящей в страх, пока как-то не отрефлексировал. Тем более в таком костюме, ты во все это облачился, зашел, а там стоят еще два сотрудника, которые проверяют, насколько правильно ты все надеваешь, насколько герметично все привязываешь, подвязываешь. Там все это отслеживают, у них четкий алгоритм, настолько, что ты не можешь ошибиться.

Все расписано до автоматизма, и эти два человека стоят рядом, если ты где-то что-то забыл, они помогают, полностью одевают, как космонавта. Дальше ты проходишь еще через соответствующие шлюзы и попадаешь и там под сопровождение сотрудников. Невозможно зайти, чтобы с собой туда что-то пронести, хотя там уже внутри и так достаточно ковида. Проверяется герметичность, чтобы не было никаких дополнительных инфекций. И на выходе так же невозможно пройти так, чтобы что-то с собой оттуда вынести.

— А внутри вот этого костюма вы себя как чувствовали?

— Ну сказать, что это суперудобная комфортная одежда, не могу, но тем не менее это та одежда, в которой можно работать. Конечно, в отношении теплообмена тяжело. Представьте, если вы в достаточно теплом помещении находитесь в теплой одежде. Будет мешать дополнительное тепло, которое эта одежда не позволяет вам от тела отводить. Я где-то час пробыл в красной зоне, и это жарче, чем обычно. В центре инсульта, где я был, смена врачей и медработников длится 8 часов, и это очень тяжело. Они каждый день по 8 часов просто совершают подвиг.

— С чем к вам обращались больные, что их больше всего пугает?

— Не сказать, что их что-то пугает, они находятся в основном в ситуации сниженного настроения, поэтому нет ажитации. Ничего такого сильно депрессивного, потому что большая часть больных, которые попадают в клинику, часто лежат с высокой температурой и слабостью. Здесь больше усталости и какого-то агрессивного или резко эмоционального состояния нет. Хотя случаи разные бывают, и в зависимости от того, как болезнь протекает, бывают и единичные яркие реакции на происходящее. Врачи там готовы ко всему.

— А с чем врачи обращаются?

— Врачи как раз меньше всех обращаются, наверное, потому, что их степень саморегуляции, самоорганизации достаточно высокая. Обращаются больше медсестры и санитарки, которые помогают выхаживать больных. У них естественная тревога за то, что заразятся, домой принесут. Но эта тревога погашается выстроенными мерами безопасности, которые они сами испытывают на себе.

В клинике для медперсонала установлены все те же ограничения, что и для нас с вами в самоизоляции, — это и социальная дистанция, и все остальное. Там, если они заходят в зону, где можно перекусить, то видят, как четко на необходимом расстоянии друг от друга расставлены столы. Подход к холодильникам или к разогретой еде, организован так, что они максимально отдаляют людей друг от друга. То есть маски, перчатки и социальная дистанция, несмотря на то что они уже не в красной, а в зеленой зоне, для всех обязательны. Поверхности обрабатываются постоянно, в этом смысле все достаточно жестко и жестче, чем у нас с вами.

Это, кстати, мое самое яркое впечатление: то, что я не прочувствовал какого-то повышения тревоги или страха, потому что степень защиты от эпидемиологической ситуации очень высокая. Все до одного четко следуют всем рекомендациям. Вначале я тоже думал, ну это же клиника, большая концентрация тех, кто в себе носит вирус. А когда пришел, не было ощущения, что оказался в очаге, а значит, заразишься, завтра ты уже сюда не сам приедешь, а тебя привезут. Не было тревоги, потому что увидел своими глазами и на себе прочувствовал все меры защиты, которые предпринимаются.

— Удалось ли помочь кому-то уже сейчас в больнице вам как психологу?

— Конечно, но я историй рассказывать не буду, потому что, если я даже изменю в них многое, люди узнают себя, а моя задача — не добавлять стресс, а уменьшать его. Но расскажу с удовольствием о том, что у меня развеялся миф о том, что врачи работают «под дулом автомата», потому что если откажутся, то уволят.

Те, кто по причине возраста, либо каких-то сопутствующих заболеваний не может, — работает виртуально. И по-другому быть не может — как долго ты можешь работать под страхом выполнять свои профессиональные обязанности, понимая, что твой выбор между смертельным риском или потерей работы?

Врач приходит на работу, там больные, которые нуждаются в его помощи, — это мощная мотивация. Ему тяжело, но есть чувство долга. Вот я пришел в красную зону, когда врачи уже больше семи часов там проработали. Думал, что будут усталые, измученные люди, — нет, очень бодро держатся. Они по отношению к больным умеют создавать атмосферу профессиональной помощи, внимания к ним.

Это тоже яркое впечатление, что, несмотря на седьмой час работы, у врачей настолько живая реакция на пациентов и настолько они вовлечены в работу, что без высокопарных слов не обойтись — это самообладание, самопожертвование — это низкий поклон просто.