— Происходящее в Берлине я вижу, о происходящем в России читаю, так что сравнивать что-либо не решусь. В Берлине не приходится защищаться от защиты — можно гулять, парки открыты, люди вполне здраво подходят к ситуации, соблюдают дистанцию, толпами не шатаются, родители работают, дети учатся дистанционно, на улицах и дорогах непривычно просторно. Но и здесь все непросто — ни от психологических, ни от финансово-экономических трудностей палочки-выручалочки нет. Как нет и защиты от неопределенности — СМИ и интернет пестрят предельно противоречивыми мнениями политиков, математиков, вирусологов, медиков, психологов и других специалистов

— В России, к сожалению, здраво к ситуации подходят далеко не все. Я знаю человека, который как-то справился с собой, стал адаптироваться к новым условиям. Он работодатель, а им сегодня очень трудно. В продуктовом магазине стоявшая за ним пожилая женщина придвигалась все ближе и ближе, а потом стала передвигать его продукты. И, по словам моего знакомого, он, сам от себя не ожидая такого, сорвался — кричал, матерился, топал, чуть не ударил женщину.

— Здесь есть и бытовой вопрос, и психологический. Вопрос бытовой: что делать со старушкой, которая трогает твои продукты. Ответ психолога: если я хочу прожить трудное время с минимальными потерями, то ровным счетом ничего не делать. У меня в кармане есть пульверизатор, я обрызгаю продукты и пойду дальше. А могу отказаться их брать, оставить на кассе, пойти и взять другие. Если я захочу затеять конфликт со старушкой, надо полагать, я был готов к этому конфликту, он мне был зачем-то нужен. А чтобы в этом разобраться, психологу нужна личная беседа с человеком.

Создаваемая пандемией ситуация вызывает чувство утраты — возможной утраты жизни, здоровья, близких, привычного образа жизни и степеней свободы, возможностей прогнозировать будущее. Это, как в ответ на смерть, первая реакция — отрицание: «Не может быть!», обморок. Затем агрессия — «Как ты мог нас бросить?!» или поиск якобы виновных. Она может доходить до полной нелепости, например, до утверждений, что распространение вируса происходит через вай-фай.

Это не из-за глупости — и самый блестящий ум может оказаться не господином, а слугой обуревающих эмоций. Потом понимаешь, что сколько кого ни обвиняй, а все равно надо сидеть дома, ломать голову над умирающим бизнесом, отказаться от планов на отпуск и прочее.

Тут приходит депрессия — за что мне это, как же с этим всем жить, да и стоит ли вообще? И лишь затем происходит постепенное вживание в изменившуюся жизнь, принятие ее такой, какая она есть, открытие в себе способности радоваться.

Стадии эти могут повторяться — и потому, что все одним махом редко одолеть удается, и потому, что разные стороны общей ситуации (финансы, экономика, изоляция, личные отношения и др.) могут приводить к новой волне переживания утраты.

Человечество и я вместе с ним проходим сегодня тяжелую полосу событий, в которых можно получить посттравматическое стрессовое расстройство, — это тяжелое психическое состояние, возникающее в результате единичного (или повторяющихся) тяжелого стресса.

Недавно на вебинаре в Московском институте психоанализа мне задали вопрос: похоже ли то, что мы сегодня переживаем, на душевное состояние людей в период войны? С некоторой разницей, но — похоже. Мы не видим напавшего, но жизнь твоя и близких людей под угрозой, ты теряешь финансовую подушку безопасности, перевернут весь твой жизненный уклад, абсолютная неопределенность, напряжение, тревога, страх. Мы попали в ситуацию, которую точно не пройдем без негативных эмоций, потому что ее невозможно пройти без них.

— От психотерапевтов всегда ждут утешения, а вы говорите о достаточно жесткой реальности. Недавно я прочитала у знаменитого американского психоаналитика Нэнси Мак-Вильямс: «Самым трудным для меня психологически было то, что страх перед коронавирусом — это не невротическая тревога, а горевание о том ущербе, который он причиняет. Когда реалистичный страх и утрата осложняются личными триггерами и слабыми местами пациента, здесь я могу помочь. Но я не могу уменьшить эмоциональную боль, корень которой — реальность. Клинический опыт научил меня, что одна из самых глубоких человеческих фантазий — это вера в то, что где-то есть всемогущий, всеведущий Другой, который может что-то исправить. Впервые я осознала силу этой фантазии, когда у моей двухлетней дочери случилась истерика, потому что я не остановила дождь». Ваши клиенты не требуют остановить дождь? Или прекратить распространение коронавируса?

— Они, конечно, понимают, что я не могу остановить ни дождь, ни пандемию, но при обращении к врачу или психологу все мы в глубине души надеемся на чудо. У клиентов это проявляется в надежде, что можно снять тот или иной симптом изоляции, не касаясь его истоков. Но изоляция не создает чего-то принципиально нового, она обычно проявляет или заостряет те проблемы, с которыми я жил многие годы.

Надежды на волшебные палочку или технику сегодня подпитывают некоторые психологи и психотерапевты, выступающие в роли спасителей, обладателей тайны выздоровления. Недавно слушал семинар, на котором психолог говорил, что негативные эмоции — это наша выдумка, дурная привычка, есть одна настоящая эмоция — радость. Я даже не о том, насколько это верно с точки зрения психологии. Я о том, что человек вправе испытывать любые эмоции, даже самые неожиданные, — чаще всего это нормальные переживания ненормальной ситуации. Ключевой вопрос в том, помогают ему эти эмоции или, наоборот, его ослабляют.

Сейчас много обсуждают «второе пришествие Кашпировского». Тревога связана с напряжением неопределенности, и,

Только не надо передавать им ответственность за свою жизнь. И не надо подчинять всех своему вкусу, силком усаживая к экрану с Кашпировским своих домочадцев, которых он раздражает, — вы поругаетесь.

Насколько советы психологов и друзей выполнимы для слушающего и читающего их человека? Люди многое знают и понимают, но спотыкаются на каких-то своих эмоциональных граблях. Иногда мы подбрасываем граблей. Например, именитый психотерапевт говорит, что если в изоляции одолевает скука, то это стыдное чувство. Но как человек обратится ко мне за помощью, если я заранее устыдил его?

— О недопустимости скуки. Возможно, ваш коллега имеет в виду, что сегодня открыто много возможностей пройти виртуально по всем музеям мира, посмотреть репертуары ведущих театров. Но многие сегодня не могут этого сделать — устали от компьютера, сложно сосредоточиться, когда рушится бизнес, а на голове сидят дети и требуют гулять. Или когда каждый день звонят из банка с требованием погасить кредит, который сейчас гасить просто нечем. Как это все наладить, как убрать этот адский резкий дискомфорт, как психику свою привести в порядок?

— Дискомфорт можно сгладить, но нельзя убрать, и надо быть готовым к тому, что нам придется жить какое-то время в дискомфорте, иногда очень большом. Вопрос в том, как потерять меньше всего. Это не значит не потерять. Это значит — как снизить потери, как меньше пострадать и как к уже имеющимся объективным неприятностям не добавлять неприятности, которые создаешь себе сам. Это самый оптимальный ответ, хотя он кажется пессимистичным.

Чем гасить кредит, когда денег нет, я не могу сказать. Как раз недавно получил примерно такой вопрос. Но в ответ на мой вопрос, чем это его волнует, клиент заявил, что деньги — ладно, дело наживное, но он чувствует себя несостоятельным, потому что всегда получал похвалы папы, который любил его успехи и отвергал за неуспехи. А тут вдруг крах! И мы с ним смогли работать с тем, что его действительно волновало.

— Минимизировать потери — это хороший ключ. А есть еще ключики?

— Реальность ставит передо мной два важных вопроса, первый: что я могу и не могу изменить в ней? И второй: как мне минимизировать душевные трудности и издержки, не дать им разрушить меня? Напомню известную молитву: «Боже, дай мне мужество бороться с тем, что я могу изменить, терпения принять то, что я не могу изменить, и мудрость, чтобы отличать одно от другого». Мы не бессильны, но у нас достаточно сил понять, что мы не всем управляем и не все можем контролировать. Очевидно же, что лучше прилагать усилия на то, что мы в силах изменить, на что реально можем повлиять. Я не могу отменить принятый порядок самоизоляции, но могу воспользоваться им эффективнее и приятнее, чем делаю это сегодня, не так ли?

Коллега в изоляции диссертацию наконец закончил, друг с удовольствием пишет книгу. Но из-под палки самопринуждения, превращая это в дополнительный груз изоляции, это делать невозможно. Себе не прикажешь, но себе можешь позволить в изоляции делать то, что тебе интересно, что приносит душевное равновесие, что нравится.

Кто-то сказал, что раньше ты не успевал многого сделать из-за нехватки времени, а в изоляции стало понятно, что дело не во времени. В комментарии к этому мой коллега Аше Гарридо написал, что, если кто-то думает, что в изоляции у нас много времени, это иллюзия

Он заработал право позволить сделать себе приятное, даже если кому-то оно кажется глупостью. Позволить себе любить себя. Один мудрец в XII веке говорил, что, если бы человек следил за собой так, как он ухаживает за животным, на котором ездит, он был бы спасен от всяких злых недугов.

Если бы мы любили себя, как любим собак, кошек и других домашних питомцев, мы были бы здоровее. Это разумный эгоизм, в нем нет ничего дурного, он идет в обнимку с альтруизмом.

Вот по нарастающей идут жалобы на учащение домашнего насилия в изоляции. Представим себе плохой вариант: супруги «живут» на работе, домой приходят коротко переночевать, пожурить-поцеловать детей, в выходные — куда-то сходить, уже лет пять как рады бы развестись, но все некогда. И вдруг замкнуты вместе неизвестно насколько в малогабаритной квартире. Разумный эгоист спросит себя, так ли уж нужно усугублять и без того тяжелую ситуацию тупой войной, и попытается сдвинуть ситуацию к перемирию. У двух разумных эгоистов шансов, естественно, больше.

Для обыденного сознания, загруженного штампами, надеть в самолете кислородную маску сначала на себя, а потом на ребенка, кажется невозможным эгоизмом, но что без мамы будет делать ребенок в маске дальше? Или скопления в московском метро для проверки электронных пропусков — да, преступная глупость организаторов, но разумный эгоизм подскажет, что пожертвовать чем-то и куда-то сегодня не попасть лучше, чем встать в эту очередь за смертью.

В подготовке «морских котиков» ВМС США есть такое упражнение: их бросают на глубину со связанными руками и ногами на 5 минут, в течение которых они должны выжить. Успешны в этом упражнении не те, кто старается удержаться на плаву, — это невозможно, а те, кто погружается, доходит до дна, отталкивается, выныривает сделать пару вдохов, снова уходит на дно и снова отталкивается.

Приходится принять жизнь такой, какая она теперь, на неопределенное время есть. И здесь хочу привести отрывок из рассказа Лусинэ Файнштейн-Сакартвелиани о любимой женщине выдающегося философа Мераба Мамардашвили: «Зельма была дочерью рижского раввина. В начале оккупации их всех загнали в гетто, но в нее влюбился один швед и предложил ей бежать с ним через залив. Ночь они должны были провести в каком-то заброшенном домике на берегу. Придет ли за ними лодка, поймают ли их и расстреляют — ничего не известно. Но первое, что сделала Зельма, — это вымыла в домике полы.

Мераб это часто любил повторять».

Для меня примеры «морских котиков» и Зельмы — золотые ключики для понимания себя в таких ситуациях, какую мы сейчас переживаем. Потому что никакие рекомендации и советы не могут помочь всегда, всем и во всем, а подходящие для себя мы находим и создаем за открываемой двумя золотыми ключиками дверью в себя и в ситуацию. Да, это непросто, но отчего бы не попытаться? А если в одиночку не получится, нужно и ничуть не стыдно обратиться за психологической помощью.