Алла Клочкова

Старшая медицинская сестра больницы 

—Не было никакого особого выбора — я с детства знала, что буду медиком. У меня мама медсестра, она работает с новорожденными детьми. Я тоже люблю людей, люблю ухаживать за ними. Так что после одиннадцатого класса пошла в медучилище, получила образование фельдшера. Ни разу не пожалела, всегда была готова на любую работу, лишь бы помогать людям.

Помню свою первую пациентку. Это было еще на практике в училище, я работала в гнойной хирургии, и там лежала умирающая бабушка Филиппова Надежда Анатольевна. Я все время стояла над ее кроватью — и кормила, и поила, и мыла ее. Она была безнадежная, и когда она умерла, у меня было такое потрясение, как будто я потеряла родного человека.

Так получилось, что я долгое время не работала по специальности — родила ребенка и пошла с ним вместе в детский сад, была там воспитателем. Но тянуло меня обратно. Вот пришла сюда обычной процедурной медсестрой, но я такая активная, что быстро стала старшей. Сейчас у меня в подчинении 270 медицинских сестер.

Это реально тяжелая болезнь и медикам с ней тяжело. И физически, и морально. Стоматологи, гинекологи, травматологи, все сейчас круглые сутки занимаются только этим, и это большой труд. У меня сестры ходят в грязной зоне в трех перчатках, не говоря уж обо всех этих костюмах и очках. Персонал меняется каждые четыре-шесть часов, немного отдыхает и опять возвращается, некогда с работы уйти, мы живем прямо в больнице, все кабинеты у нас заставлены кроватями, на них и спим. Три-четыре часа в сутки. Если, конечно, получается.

Мы не привыкли к такой работе — у нас обычная плановая больница, а тут вдруг скорая за скорой. Такая беготня. А в остальном я не боюсь. Я человек сильный, а этот вирус прилипает почему-то к слабеньким. Вот не знаю — не любит их. Хватает сразу. И люди испуганы. Ведут себя по-разному, даже агрессивно. Впадают в истерику. Поэтому чаще всего я говорю простые вещи: все хорошо, уход вам оказывается, медикаментов достаточно. Так оно и есть — никто не брошен. А как иначе? Мы теперь все здесь — одна семья. А раз так, то всех мы вылечим, всех спасем.

Ольга Бабаева

Хирург 

— Работа хирурга — это динамично, интересно и познавательно. И это приносит пользу. Поэтому я выбрала хирургию. Честно сказать, сначала думала стать акушером-гинекологом. Мне хотелось отговаривать беременных женщин делать аборты. Хотелось принимать у них роды. Но когда попала туда, поняла, что это не мое. Так что я стала хирургом. Мне кажется, в этой профессии главное — умение разносторонне оценивать возникшую ситуацию и быстро пытаться ее решить.

Коронавирус выбил меня из привычного ритма работы. Это для меня новое направление, пациенты, которых я вижу, — совершенно другие, их надо по-другому лечить. Но самый сложный момент в том, что я не понимаю: что на самом деле происходит, как это влияет на нашу жизнь.

в худшую. И медики очень легко могут стать людьми, которые во всем виноваты.

Иметь дело с этой болезнью непросто. С бактериальной пневмонией вот все ясно — антибиотик назначил и следишь, подходит он пациенту или нет. А здесь все гораздо сложней. Надо пробовать разные методы, менять, наблюдать. Люди тоже испуганы, им тяжело, их запирают в палате, запрещают выходить, они лишены живого общения с родными, врача видят только через маску.

У меня есть дедушка, родственник, он ветеран войны, ему 95 лет. Он новости смотрит и говорит: я на своем веку чего только не пережил, но эта штука — похлеще войны. С войной хотя бы все ясно. Пришла война — иди воевать. А тут что творится? Зачем? Я стараюсь как могу успокоить и его и своего мужа. Я не говорю без конца: COVID, COVID. Я говорю: это вирусная пневмония, которую просто нужно лечить.

Людмила Коржуева

врач-флеболог, хирург 

— Всегда мечтала стать врачом, с детства лечила кошечек, собак. Находила, притаскивала домой и лечила. Может быть, это наследственное — дедушка у меня был военным хирургом. А может быть, просто фильмы смотрела.

Сначала я закончила медучилище, работала операционной сестрой, потом поняла, что мне этого мало, пошла в институт. Стала работать хирургом — в поликлинике, потом в стационаре. Потом переквалифицировалась во флеболога, оперирую людей с варикозной болезнью. В этой работе очень важно терпение и сочувствие. Все же мы делаем людям больно, но потом, когда они приходят — здоровые, с аккуратными стройными ножками, — я вижу, что хорошо сделала свое дело.

Никогда я не думала, что буду заниматься коронавирусом. Когда стало известно, что нашу больницу перепрофилируют, было, конечно, страшно, но было еще и волнение: смогу ли я? получится?

Когда все это началось, мне досталось время с 12 ночи до четырех утра. Нас провожали в грязную зону, как космонавтов. Одели нас. Респираторы, очки, комбинезоны, бахилы, перчатки. Собрались буквально все, вся больница. И вот мы едем в лифте в приемный покой. Я и еще два хирурга. Волнение было необычайное. Но как только увидела я больную на каталке, все это прошло. Узнала, что зовут ее Валентина Петровна, и дальше все как по писаному — что, как, состояние, сопутствующие заболевания и так далее. Больница есть больница.

Врачи, понятно, успокаиваются быстро. Но люди испуганы. Спрашивают — что со мной? Я всегда говорю: не переживайте, мы с вами, мы вас не бросим, наберитесь терпения. Терпение всем нам не помешает. Не знаю, сколько все это продлится, но так или иначе жизнь наша изменится коренным образом. Раньше мы как-то не ценили этот мир, не понимали, как легко можно с ним расстаться. А сейчас учимся этим дорожить. Я бы даже, честно говоря, писала об этом стихи, только времени не хватает. Так что я для творчества нашла пока кулинарную книгу узбекской кухни.

Алексей Яцко

анестезиолог-реаниматолог 

— К профессии я шел со школьных лет. Решил для себя, что принесу пользу в медицине. Подумал: начну с малого, а потом буду готов помогать людям.

Собрались и поехали в Москву, благо это возможно, поскольку мы работаем в сети «РЖД-Медицина», а эта больница тоже в нее входит. Взяли с собой фонендоскопы, которые нам тут не пригодились, ну и немного вещей, вот и все. Живем сейчас тут, во врачебном кабинете.

Специальность анестезиолога-реаниматолога — это очень интересная профессия. В ней ты работаешь головой и работаешь с современной аппаратурой. Я сравниваю ее по уровню ответственности с обязанностями командира воздушного судна. Важны и взлет и посадка. При этом ты отвечаешь за жизни людей. Ты встречаешься с ними, когда они на грани жизни и смерти, а потом видишь, что они живы и говорят тебе спасибо. Это очень приятно.

Конечно, нам через многое приходится пройти. Тут важно не выгорать. С одной стороны, к пациенту нужно относиться как к родственнику, с другой — не уходить в него слишком глубоко, чтобы не потерять себя, если мы этого человека потеряем.

Когда в России впервые заговорили о коронавирусе, мне казалось, что это своего рода политическая игра. Я и сейчас убежден, что многое тут зависит от воображения человека, от хода его мыслей. Если ты будешь думать, что заболеешь, ты заболеешь. А самому мне не страшно, я знаю, что от судьбы не уйдешь. Кирпич, который падает на голову, не менее страшен, чем коронавирус.

Но, разумеется, у коронавируса есть свои отличия от кирпича. Пациенты очень тяжелые, и у каждого болезнь течет по своей какой-то траектории, а полноценное лечение пока не разработано. Поэтому мы пробуем искать выходы, в том числе и в чувстве юмора. Разговариваем с пациентами, стараемся их подбодрить.

Еще недавно врачей таскали по судам, появилась мода жаловаться на врачей. Сейчас все поменялось. Мы видим актуальность врача и горды своей профессией. Мы чувствуем себя не менее важными, чем военные или силовики. Мы молоды, сильны и сплочены. Надеюсь, после нормализации ситуации мы все станем сплоченнее и добрее друг к другу.

Анастасия Баринова

старшая медицинская сестра неврологического отделения 

— Еще в детстве я очень любила играть в доктора. Потом начала интересоваться, читать медицинскую литературу. Мама у меня кондитер, но она всегда помогала мне в моем увлечении. После школы я пошла в медицинский колледж, а потом попала на работу процедурной медицинской сестрой в инфекционную больницу. Мне очень понравилось. Запомнила там пациента. Это был молодой человек, где-то, наверное, 27 лет, и он был наркоман. Очень интересный, культурный, приятный пациент. Он нам помогал, объяснял, что в жизни надо исправляться, стремиться к лучшему, а не сидеть на героине с пятнадцати лет, как он, не доводить себя до состояния, когда с тобой все мучаются. Это я хорошо запомнила.

Мне и сейчас кажется, что самое клевое в моей работе то, что это — доброе, благое дело. Мы помогаем людям своими руками или просто словом. Это очень важно. Потому что все люди разные. Кто-то экспрессивный, кто-то застенчивый, кто-то истеричный. Но именно это разнообразие делает тебя самого неординарным человеком, который умеет правильно вести себя во многих ситуациях. Поэтому я почти никогда не теряюсь.

Когда началась вся эта вспышка, я сразу подумала: все это неспроста. Это мое личное мнение, но я считаю, что это кому-то нужно. Мы с друзьями обсуждали, пытались представить себе, как летела, значит, летучая мышка, кто-то ее съел и все вот это началось. И мы придерживаемся такого мнения, что нет. Это как-то неестественно.

Но сама я этого не боюсь. Я в этой больнице уже два с лишним года, и когда сказали, что нас будут перепрофилировать, я вообще не переживала. Я аккуратная, ответственная, я сама себя защищу и всех вокруг тоже. И мама моя, кондитер, меня поддержала. Сказала: главное — не теряй бдительность.

Ножки болят, это меня беспокоит. Но я отдохну, и все пройдет. А мир станет другим. Люди будут более ответственными и перестанут халтурить. Мы научимся быть чистенькими и тревожными. А я попрошу себе отпуск.

Оксана Шанцева

старшая медицинская сестра отделения физиотерапии 

— Фамилия у меня Шанцева, был такой в Москве в свое время вице-мэр. Муж иногда этим пользовался. Чуть что, говорил: у меня дядя вице-мэр. Но на самом деле я к мэрии отношения не имею. Имею отношение к физиотерапии. Я довольно поздно пришла в медицину. Просто живу тут рядом. Был маленький ребенок, в садик я его водила, и нужна была небольшая такая работа. Дома надоело мне сидеть, я пришла в эту больницу санитарочкой. Мне очень понравилось. Я человек любопытный и всегда мечтала лечить людей. И вот мечта сбылась. Я тут быстро освоилась, начала помогать медсестрам, и мне говорят: Оксана, иди учись. И я пошла. Довольно поздно. Сорок два года мне, наверное, было.

Было непросто. Работала, ребенка водила на танцы, вечером ездила учиться. И так четыре года. Но я не жалела. Тут главное что — милосердие. Какой бы человек ни был, что бы с ним ни случилось, он все равно требует к себе внимания, сострадания. И для меня быть медсестрой — это способность быть милосердной, сострадать.

Первое впечатление от коронавируса у меня было — недоумение. Не думала, что это серьезно. А когда уже окунулись в него, стало понятно, что это не просто так. Надо охранять себя, своих сотрудников, пациентов. Пациентам сложнее всего. У них всегда нехватка информации, внимания. Поэтому любое живое доброе слово в этих условиях не менее важно, чем лекарства.

Не знаю, изменится ли от этой болезни что-то глобально, но для каждого человека что-то изменится точно. Но я думаю ненадолго — память штука ненадежная. Однако все мы запомним вот этот патриотизм: если я не пойду, то как? Вот у меня Лазарев Вадим или Лена Мяско, они говорят: а как мы будем сидеть? Стыдно нам будет. И после этого, конечно, на людей уже смотришь с другой стороны.

Светлана Пешина

старшая медицинская сестра отделения реанимации 

— Лет восемнадцать назад я поступила в медучилище. Хотела сначала быть юристом, стюардессой, а потом поняла, что хочу быть врачом. Училась я по специальности анестезиология и реанимация. Очень хорошо помню свой первый профессиональный стресс. Это было после трех месяцев после окончания училища. Был такой прекрасный солнечный день. В операционную нам подали бабушку уже не совсем живую. А я девочка молоденькая, мне было восемнадцать лет. Мне сначала было очень страшно. А потом, когда все это закрутилось, мы с доктором работали как одно целое. И когда мы спасли эту бабушку и отвезли в реанимацию, я села, у меня затряслись руки и ноги и меня отпустили домой, потому что я работать больше не смогла. Но в этот день я поняла, что я на своем месте. Это мое. Я с тех пор всегда хочу приходить на работу. Я люблю ее.

В коронавирус я, как и все, сначала не верила. Потом, когда начала читать все эти статьи, стало страшно. Не за себя, а больше за родственников — они заболеют, а я не смогу им помочь. Вот моя бабушка, она блокадница, ей 80 с лишним лет, я ее спрашиваю: бабуль, а ты на улицу не выходишь? Она говорит: нет, деточка, я просто на лавочке сижу. Она, как и многие, просто не понимает, что происходит.

Им это не видно, но я уверена, что это все равно работает. Доброжелательность передается. Особенно во время испытаний.

Что касается мира после эпидемии, то я точно знаю, что именно в нем произойдет в первую очередь. Мы встретимся с моими друзьями из другой московской инфекционной больницы и пойдем в баню. Мы уже об этом договорились.

Константин Агапонов

хируг-колопроктолог 

— Я начал карьеру во времена, когда врачи шли в медицину не за деньгами. Начал с общей хирургии, больше десяти лет заведовал хирургическим отделением в 68-й больнице, потом занялся колопроктологией и потом вот пришел сюда. Мне кажется, хирургия — наиболее интересная отрасль медицины. Это очень творческая специальность, которая замешана на ремесле. Ты можешь добиться здесь высочайшего хирургического интеллекта и в совершенстве овладеть ремеслом, это отличное сочетание, жаль только устаешь очень быстро. Ну и опыт приходит не с годами, а с десятилетиями. Но медицина вообще затягивает человека, как небо летчиков. И я считаю, что удержаться в этом небе можно с помощью профессионализма и доброты.

Мне сложно сейчас сказать что-то существенное про коронавирус. Я перелопатил много источников и не могу пока судить — где правда, а где нет. Вот возьмем статистику. Есть такое понятие: эпидгод. Это периоды, когда в России и других странах возникают эпидемии. В основном это респираторные и вирусные заболевания. Вот если взять 2018‒2019 эпидгод, в Москве заболело респираторными заболеваниями 2 600 000 человек. Это официальная статистика. А госпитализировано сколько? 63 тысячи. Так что, если мы сейчас под флагом коронавируса будем собирать все респираторные заболевания, нам не то что больниц, нам театров, стадионов и улиц не хватит под стационары. У нас койки будут стоять на проспектах.

С этим вирусом, конечно, проблема такая, что он дает больше летальных исходов. В Германии вот они выглядят со смертностью хорошо.

Ну а в целом веселого мало, хочется, чтобы все это скорее закончилось. Четкой схемы лечения пока нет, предлагаемые препараты под вопросом, лечить, по сути, пока нечем. Печально то, что вся эта история отрицательно скажется на экономике.

Впрочем, всегда надо надеяться на лучшее! Ну а мы, врачи, делаем все от нас зависящее для нормализации ситуации. Это мое личное мнение.

Вячеслав Супрун

травматолог-ортопед 

— Я пробовал в свое время хирургию, но потом как-то склонился к травматологии, не знаю, почему. Опыт у меня такой: почти девять лет я проработал в военном госпитале гражданским специалистом в травматологическом отделении, а в этой больнице я последние три года. У вояк, конечно, свой подход к лечению: приказ, который не обсуждается. И знаете, наверное, вот в тех жестких условиях, в которых мы сейчас оказались, это даже хорошо. Врачам ставят задачи, они выполняют то, что от них требуют.

История с коронавирусом началась не так давно, и все мы, конечно, думали, что авось нас это обойдет какой-то стороной. Но не обошло, пришлось столкнуться с проблемой. Был брошен клич, и все мы на него откликнулись. У меня не было по этому поводу никаких размышлений, я сразу сказал, что согласен на все. Коль уж мы выбрали эту профессию, мы должны всегда идти на помощь. Единственное опасение — за близких. У меня двое маленьких детей, так что я сейчас живу в больнице, домой не езжу.

Но я думаю, еще пара недель, и все тут будут заядлыми инфекционистами. Плюс у меня много друзей в разных клиниках Москвы и каждый присылает свои схемы и подходы. Все пытаются экспериментировать. Думаю, золотая середина будет найдена. Мы поймем, что это за болезнь. Пока ясности нет.

Этот вирус ведет себя непонятно. С одним человеком он поступает так, с другим так. Кого-то щадит, вне зависимости от возраста, а кого-то убивает. Прогнозы строить невозможно. Вот утром ты смотришь пациента, он вполне прилично себя ощущает. А проходит часа четыре, и он уже ощущает себя совсем не прилично, он оказывается в реанимации. Надо постоянно быть начеку. В травматологии с этим попроще. Больше стабильности.

Я думаю, вирус этот довольно много поменяет. И нас, и экономику. Нам придется больше ценить жизнь, относиться к ней не так халатно. Это важный опыт. Знаете, как говорят: мало ли что. А мы уже к этому готовы.

Александра Новикова

поликлинический терапевт 

— Мне всегда нравилось знать чуть-чуть больше, чем остальные. Думала сделать это в стоматологии, даже получила образование зубного техника. Но в итоге пошла на лечебное дело. Терапевт — работа выматывающая, но она, во-первых, учит помогать, а во-вторых, немного видеть будущее. Я всегда понимаю: я должна предсказать, какие проблемы ждут пациента, который ко мне обратился. Если я это умею, я всегда постараюсь направить растерявшегося человека в нужную сторону. Что может быть важнее?

С коронавирусом ситуация, как мне кажется такая: мы должны работать очень быстро, не должны терять время. Мы должны видеть больше и дальше, чем вирус, предвидеть итог его поведения. Стараемся, конечно. Но охватить весь объем пациентов очень непросто. Их слишком много. Мы рискуем не понять, кто из них хрупкий, шаткий, незащищенный. Ты занимаешься одним человеком, а в это время все меняется у другого. Это очень тяжело. А так работа как работа.

Утром обход. Потом лечение. Сегодня мы целый день, например, пытались спасти тяжелейшую пациентку. У нее онкология, началась декомпенсация сахарного диабета, двое суток мы не могли снизить ей сахар, начала нарастать дыхательная недостаточность. Пытались ее стабилизировать, но в итоге перевели в реанимацию. И таких случаев много, к сожалению. Нам надо объять необъятное. Объем работы огромный.

Самое тяжелое в этой ситуации то, что я, например, не вижу семью. И если коронавирус что-то действительно изменит в этом мире и этот мир действительно останется, я буду гораздо больше любить своих близких. Мне кажется, это неплохой результат.