Екатеринбург на глазах замирает под дуновением невидимой, передающейся воздушно-капельным путем беды. В среду 18 марта звоню в главную библиотеку Урала — Свердловскую областную универсальную научную имени Белинского:

— Вы работаете сегодня?

— Сегодня работаем, а насчет завтра не знаем.

Когда я приезжаю, на двери уже наклеено объявление о приостановке работы с 19 марта. Активирую цифровой билет, которым не пользовалась с лета 2017 года, когда писала в городе о политическом закрытии Урала. Пока часа два читаю дневники Шарля Бодлера, сотрудники библиотеки обрастают полумасками, больше похожими на полупротивогазы. Все в секторе записи, на контроле и в гардеробе обрели вид 1918 года; тогда на лондонских улицах ходили в таких масках «против испанки».

Но на улицах полно народа; не пусто и в «Гринвиче» — лучшем (настаиваю!) мегамолле России. Там как-то и парадно, и весело, по-екатеринбургски отвязно. Но теперь продавцы сидят с тревожными лицами и торгуют с какой-то посторонней думой на лице. Не сразу осознаю, что совершенно одна хожу по целым магазинам: и в Marks&Spenser, и в Stockmann. Все к моим услугам, только консультанты не бросаются ничего продать: держат дистанцию.

— Здравствуйте! — бросает мне в спину продавец и экстренно убегает.

В примерочной я тоже одна. Хотя нет, вот кто-то подал голос:

— Есть тут кто-нибудь?

— Да, есть.

Когда открываю дверь примерочной, понимаю, что это коллега-покупательница зовет «штат», который нас, кажется, напрочь бросил.

Я все же покупаю кое-что в косметическом магазине. Вот тут меня обслуживают по первому классу и даже уважают за бестрепетное намерение купить помаду в эту тяжкую годину.

— Возьмите вот антисептик для рук, и мы дадим вам скидку. Сейчас все берут.

Это называется «предложение, от которого невозможно отказаться». Беру.

Коллега-литератор, пришедший в «Гринвич» сутки спустя, был уже поражен пустотой центра в час обычного ажиотажа: вечером, когда офисный молодой город разбегается по своим делам и по этим этажам — в кино, в кафе.

Только три года назад восточные юноши бросались уступать мне место, а сейчас восточных юношей нет, остались только суровые мужи: юноши (не все, но многие) уехали сутками ранее, с последними поездами, уходящими в столицы и города Средней Азии. Из Москвы — на Андижан, Бишкек, Душанбе, Куляб, Ташкент, Худжанд. РЖД заранее рассказали, что снимут эти (и многие другие) поезда с середины прошлой недели, и отливная волна поволокла людей на юг из самого близкого к Азии столичного города России.

«Разве Екатеринбург — столица?» — спросите вы. Вообще-то, да. Столица Уральского федерального округа. Это для начала. Еще столица собственной агломерации — поселений вокруг (Сысерти, Полевского, Верхней Пышмы и еще 15 «спутников»). Лишь по данным Росстата на 2019 год, население города — более 1,5 миллиона. Реальное — трудно сосчитать. И вот люди уезжают. На «дистант», на дачи, «домой».

Но Екатеринбург — не только столица, это еще и царский город. Не в том смысле, что здесь нашли безвременный конец целые семьи, братства и сестричества династии Романовых. Смысл надоел, как упрек, потому что это и есть упрек. Екатеринбург — царственный город по другой причине. Здесь сейчас совершается самое главное «царское дело» каждого человека: выбор веры. Вот уже чего не отнять! Даже поправка к Конституции «мяукнула» про «предков, передавших нам… веру в Бога», но не конкретизировала, скромная, — какую веру, в какого Бога. Или богов. Подспудно город живет религиозным рвением, поиском, и если сомневаетесь в этом — вспомните летнюю 2019 года битву за сквер/храм.

«Город бесов» — такую табличку наколотили тогда при въезде обиженные тем, что сторонники сквера победили — и по факту, и во мнении народном. Это крайняя, очертя голову, форма оппонирования, но религиозный вопрос здесь — основной.

Город стоит на старинных башкирских землях, племенных вотчинах, а его основали два инженера, русский Татищев и немец де Геннин, как праведный «город на холме», со всем просвещенческим, космополитическим порывом XVIII века.

— Это родина русской технической интеллигенции, — как-то с нажимом сказал мне Евгений Ройзман в бытность мэром города.

То есть в переводе с пафосного языка на конкретный — родина приводного ремня оборонно-промышленного комплекса.

Продых случился в 1990-х, когда заводы встали. Когда закрытый город открылся миру. Итогом стала наркокатастрофа 1990-х. Не перенес закрытый Свердловск свободы. Замерзла шея без ошейника очень у многих, поэтому теперь он — яростно покаянный (вот и Романовы пригодились), яростно «православный» — как некоторые думают; но мне кажется, что просто очень-очень сильно испуганный. А смелому Екатеринбургу бренд «город бесов» страшно понравился: он такой.

Но этому «городу храбрых» страшно. Страшно за свою идентичность. В самом деле: был серый, стройный и строгий («сказочный», как писал Борис Рыжий) Свердловск, а стал — становится — какой-то утыканный синими и черными небоскребами (сомнительного архитектурного качества) Куала-Лумпур. Недо-Дубай. Это самый азиатский — нет, азийский, — город России. Это — ее будущее. И как только вы поймете это и примете, в нем станет очень легко жить. Это наша маленькая Малайзия. Только выросшая на нефтяных деньгах Тюмени (включая «матрешку» всех ее газовых и нефтеносных округов). Но при этом обладающая тем, чем Тюмень не обладает: полетом, фантазией, верой.

В начале века тогдашний губернатор Эдуард Россель хотел построить в Екатеринбурге Площадь Мира и Согласия, где расположились бы храмы трех религий: иудаизма, христианства и ислама. Свято-Троицкий кафедральный собор в стиле классицизма на улице Розы Люксембург построен; синагога современной архитектуры на улице Куйбышева тоже построена; в основание Екатеринбургской Соборной мечети вблизи улиц Декабристов и Чапаева в 2007 году положил закладной камень тогдашний мэр Аркадий Чернецкий. Но мечеть там не построена — город убоялся великолепного «Тадж-Махала» в своем центре. Город, в котором каждый поднос в кафе уносит гастарбайтер, каждый автобус ведет он же и каждую вторую тарелку супа в общепите наливает тоже он. Город хочет замести вопрос выбора веры под ковер, но не получится. Это не тот вопрос. Не те граждане: уральцы все-таки спросят. Они больны чувством справедливости, и в комментах к «скверному» спору христиане писали: хватит церквей, постройте уже мусульманам мечеть. Дайте — они сами построят.

Город хочет мира и согласия, да. А выпал ему коронавирус. Как и всем.

Католики не дрогнули и ведут службы, как обычно, в храме Святой Анны. В среду 19 марта у них был, согласно расписанию, «Святой праведный Иосиф, обручник Пресвятой Девы Марии. Торжество. Обязательный праздник!». Во времена Большого террора на Урале перебили по тюрьмам всех священников «римского обряда», так что современных ксендзов чумой не запугаешь: у них вообще большой опыт общения с инфекциями. И в итальянской Ломбардии их коллеги мрут бесстрашно «за веру Твоей церкви». Твердые люди, твердое исповедание.

Свеча стоит 7 рублей; одна цена, все свечи одинаковые. Из-за стекла смотрит Иисус; статуя подвергалась нападению вандалов, а самое главное — гравировка на дощечке перед паникадилом (подставкой для свечей) на русском и латыни: «Господи Иисусе Христе, Сын Божий, помилуй нас, грешных». Miserere nobis, peccatoribus.

Папа римский Франциск призвал всех христиан в полдень среды 25 марта прочесть «Отче наш» — за избавление от напасти. А в пятницу 27 марта он выйдет к пустой (из-за карантина) площади перед собором Святого Петра и обратится со всемирным благословением «городу и миру», что он делает обычно лишь на Рождество и Пасху. Обстоятельства чрезвычайны, пора говорить. Большинство увидит и услышит понтифика в Сети.

Многие мусульманские мечети и дома молитвы на Урале (как и в Москве и в других городах) отменили пятничные коллективные молитвы; пусть единство уммы, общины верующих сохранится молитвой личной. Мотив не собираться простой: жизнь — бесценный дар Всевышнего, дана человеку лишь на сбережение (аманат), и ценить свою жизнь и жизнь других — религиозная обязанность. Жаль, в этот раз мне не доведется услышать мелодию азана, его успокоительную арабскую вязь.

В православном храме Сошествия Святого Духа (в Екатеринбурге его зовут Большой Златоуст) народ есть: свечами торгуют на любой доход, причем с очень тонкими градациями — от низшего к высшему. Самая дешевая — 20 рублей. Екатеринбургская версия православия мне никогда не нравилась, но я стараюсь не думать про эту горнорудную цивилизацию, которой мы обязаны этими тяжеловесными иконостасами, этим заводчиковским пафосом. Я вспоминаю, что православие — возможно, самая сетевая религия, приспосабливающаяся ко вкусам и традициям каждого места, где живет: в Эфиопии они рисуют черного Христа, в Японии — самурайского. Бога здесь мы любим не за русые локоны, «как у нас». В Екатеринбурге — городе всех вер — я на связи с каждой верой, потому что истина есть во всех. Здесь надо познакомиться со всеми. Это место — перекресток и путь, здесь нужно двигаться, быть мобильными.

Вечером 19 марта на город падает ветер; находит ледяной арктический дуван, какие бывают только в горах. Облака порваны в клочья, несутся на юг, юго-восток, указывая и мне направление миграции. В этом городе реально долго могут жить только гипербореи, цельнокованые нибелунги из эпоса; я всегда отсюда сбегаю. Литературная знакомая радуется моему визиту, а я понимаю, что мне далеко до ее смелости. Я уеду, а они останутся — в мегаполисе, то есть в том самом, что эта новая чума и желает стереть с лица земли. Она хочет нас рассыпать по природе равномерно: распределить по глобальному «селу», где мы будем заказывать товары по каталогу, жарить мясо у себя на кухне, а не слоняться по мега-ТРЦ и кабакам с видом на центр.

Кабак с видом на центр Екатеринбурга называется «Сливовица», и он донельзя православный, потому что сербский. В пятницу в ночь там пусто — и хочется заорать: я вправду в Екатеринбурге?

Да, вправду, а мы — пластические структуры разного возраста, не соблюдающие «социальный дистант».

Кстати, про пластические структуры. Название «коронавирус», или COVID-19, возникло потому, что частица вируса под микроскопом напоминает корону: внешняя сторона частицы окружена ритмично повторяющимися зубцами. COVID-19 — аббревиатура от corona virus disease (заболевание коронавирусом) и номера года, ведь именно 31 декабря 2019 года Китай уведомил Всемирную организацию здравоохранения о «вспышке неизвестной пневмонии». А первый случай заболеваний в Ухане зафиксировали 17 ноября, и — помните? — довольно долго разгорались вести о загадочной болезни, поразившей тех, кто (как правило, но вовсе не обязательно) был связан с Уханьским Южно-Китайским оптовым рынком морепродуктов.

Британский медицинский журнал «Ланцет» написал, что «из первых 99 человек с диагнозом COVID-19, подтвержденным в Уханьском госпитале Джиньинтан между 1 и 20 января 2020 года, 49 человек были ранее связаны какими-то отношениями с данным рынком». Но авторитетнейший журнал не высказал мнения, был ли это рынок, где открыто забивали и, простите, обдирали 75 видов диких животных, где торговали ими живыми и мертвыми, — источником или же лишь важной линией развития эпидемии. Не сделал такого заявления и официальный Китай, хотя сообщил, что большинство положительных ответов теста на коронавирус было именно из западной зоны огромного (как две с небольшим Красные площади) Уханьского рынка. Той самой зоны, где продавали (и больше не продают) летучих мышей, панголинов (степных ящеров) и змей, на которых грешат искатели корней коронавируса. Причем если есть научный консенсус на тему того, откуда изошел вирус (от летучих мышей — привет вампирской тарантиновско-вайнштейновской классике фильма «От заката до рассвета»!), то ясности насчет того, в ком он мутировал (в змеях ли? в млекопитающих ли, в каких?) — нет.

Неясно, кто был так называемым «промежуточным хозяином» вируса, вручившим его человеку в опасном для последнего виде. Но, так или иначе, коронавирус — привет ночного мира: как и летучая мышь, подозреваемый панголин живет по ночам. А о змее как символе хтони и говорить нечего: главный облик Искусителя с веками не меняется.

Вирус будет терзать нас от рассвета до заката; это порождение тьмы быстро выведет человечество на чистую воду. Панголины, говорят зоологи, — знатные стрелки неблаговонными жидкостями; не всякий зверь хочет с ними связываться. Но таких гурманов, как «наши китайские друзья», панголинами не запугаешь. Те их едят.

В 1950-х немецкий теолог Романо Гвардини изложил простую мысль: власть человека законна лишь до тех пор, пока он чувствует ответственность перед высшей силой и не пытается править на планете ради себя. Похоже, с этим проблемы. И вирус пришел, чтобы напомнить из глубины антисанитарии о кое-каких чистых истинах. И правительства разных стран покажут всем, на что они способны перед лицом кризиса. Они это уже поняли.

Когда я уезжала, то видела то, чего не видела никогда (а я езжу в этот город с двенадцати лет): разреженный трафик на дорогах. Почти безлюдные улицы. Почти пустой вокзал. Пустые перроны. Перед табло, где обычно встать негде, ждали поезда 22 человека вместе с носильщиками.

Носильщик Владимир, катя тележку с моим неподъемным чемоданом (культовый книжный «Пиотровский» закрылся вместе с Ельцин Центром 14 марта, но я закупилась в старинном «Доме книги», также в полном одиночестве) сказал:

— За смену в 12 часов проходит десяток поездов; если отменят еще московские пять поездов, то вообще ничего не заработать.

На перроне стоял жалкий составчик из четырех вагонов «Екатеринбург — Курган»: мало нас, пассажиров, и если в Екатеринбург из Кургана ехали сплошь мужчины, как по делу и на заработки, то из города в глушь катили девы, дамы, бабы — короче, нерабочий элемент.

Город пустел, трезвел, надевал средства защиты.

Частица в огненной короне напала на структуру человека, и хотя нам, как виду и народу, ничто не угрожает, наши личные жизни вдруг стали менее гарантированы. Но они, возражают скептики, и так никогда не гарантированы. Возражу этим фанатам аргумента «кирпич на голову»; знаете ли, кирпич — это все-таки индивидуальная судьба, а мало кто из семи с лишним миллиардов жителей земли готов лечь биологической основой в формирование общечеловеческой видовой резистентности к какой-то нежити. Мы-то привыкли думать, что корону царей земли носим мы, и вдруг — какое-то фиаско.

Даже съемки британского сериала «Улица Коронации», который шел непрерывно с 1960 года, приостановили. Нас что, раскороновали? Да нет, пока просто напомнили. И это, наверное, — к лучшему.