В уходящем году католический мир стал заметней в России, если не в повседневном, то в политическом смысле. Год начался встречей папы Франциска и патриарха Кирилла и завершился телефонной беседой российского президента с празднующим 80-летие понтификом. Тема (кроме поздравлений) — «защита христиан в зоне региональных конфликтов» и «культурно-гуманитарный аспект российско-ватиканских отношений». Россия прочит себя на роль защитницы «христианских корней Европы» от самой Европы и ищет сторонников в Ватикане; но дело также в том, что католики в России видимы и важны в бурные эпохи.

Так было в годы Первой мировой войны, когда военнопленные армии Австро-Венгрии и беженцы из западных губерний империи хлынули в Сибирь. Так было в середине XIX века, когда польские «восстанцы» пошли по Владимирке на каторгу. В России католик, каковы бы ни были его культурные «корни», по месту жительства часто — сибиряк. И большинство российских католических СМИ — «Сибирская католическая газета», телевидение «Кана» — делаются в Новосибирске. Нынешний глава церковной провинции (митрополии) Римско-католической церкви архиепископ Паоло Пецци начинал карьеру там же, предварительно защитив диссертацию «Католики Сибири: происхождение, гонения, нынешний день». Писать было о чем.

Я иду по Тобольскому тюремному замку: узилище прошли Достоевский, Короленко, Чернышевский. Коридорная система, двери в камеры и молельни разных конфессий царской России (католицизм, мусульманство, иудаизм, лютеранство). Сейчас это тихое здание — музей, а в советское время здесь располагалась одна из суровейших крытых тюрем, Тобольский централ. И его быт сохранен. «Горбатые» карцеры, где не распрямиться. Подземные переходы из корпуса в корпус, позволяющие водить заключенного и при этом ни разу не показать ему дневного света. Царство тьмы — в нескольких сотнях метров от Тобольского Кремля.

Поход по католическим маршрутам рано или поздно приводит в тюрьму: именно в ней хранятся навигационные карты российских католиков. Волна за волной, 150 лет, они шли в неволю «за свободу».

При этом царская каторжная тюрьма не соперничала в бесчеловечности с ГУЛАГом. На стене тюремного костела — образ Ченстоховской Божией Матери. Сейчас здесь иногда проходят службы священников Западно-Сибирского деканата РКЦ. Клириков мало, а паства разбросана по территории, равной части Европы. Так было, так и будет: католики в России, по евангельскому речению, — «малое стадо». По разным оценкам, их не более нескольких сотен тысяч.

— У меня несколько приходов — в Тюмени, Тобольске, Кургане, Омутинском, и все они — разные, одна паства не похожа на другую. Где-то много интеллигенции, а где-то ее почти нет, — говорит отец Лешек Хричук. Выпускник провинциальной польской семинарии начинает свой 20-й год за Уралом. У него, как у всего уральско-сибирского католицизма — сильный польский акцент; и храмы здесь упорно называют «костелами». И в проповедь отец вставляет польские шутки:

— Мы думаем, что люди видят в нас только то, что мы хотим им показать, а они видят все. Как говорят в Польше, «спереди — лицей, а сзади — музей».

Это шутка и про самого отца Лешека: он человек нестарый, но за его спиной — фигура его далекого и при этом непосредственного предшественника. Около 60 лет, между 1937 и 1997, здесь не было человека в сутане. Например, в Кургане еще в 1950-х тайно служили, как могли, миряне на квартирах, но священника не было. А в 1920-30-х по этой же территории ездил от одного прихода до другого отец Франциск Будрис, причисляемый сейчас Ватиканом к лику блаженных. Сын литовского крестьянина не уехал в 1920-х в Литву, не бросил застрявших в Башкирии, Тюмени, Кургане прихожан — тех, кто не уехал на родину с отливом западнославянского потока в получившие независимость Чехословакию и Польшу.

На стене восстановленного храма святой Анны в Екатеринбурге — текст молитвы со словами о «заступничестве отца Франциска Будриса». Арестованный в 1937 в Уфе, он стойко вынес все испытания, поддерживая сокамерников словами: «Бог нас не оставит». Люди сохранили память о погибшем пастыре. Когда в восстановленном екатеринбургском храме повесили его фото, одна из старых прихожанок воскликнула: «Это же отец Будрис!». Казалось, не уцелело ничто — ни в домах, ни в душах, но когда начали открывать храмы в Челябинске, Тюмени и других городах, люди понесли сбереженные святыни.

В Кургане костел, построенный в 1902-ом, закрыли в 1933-ем и снесли в 1975-ом. Сейчас службы совершаются в типовой квартире. Преемственно только имя: приход носит имя Божией Матери Неустанной Помощи. Зато все было сделано, чтобы продлить традицию.

— Краеведы помогли нам узнать, что в храме была икона Антония Падуанского — она и сейчас есть в церкви, пусть новая, совсем другая. Есть и икона Божией Матери Неустанной Помощи, подобная той, что была в старом храме, — говорит прихожанка Людмила Сухарева.

Новые католики — не поляки и не немцы Поволжья. Последние уехали в Германию, а еще 30 лет назад их фамилиями была полна курганская телефонная книга. А польскими фамилиями полна изданная в 2002 году Книга памяти жертв политических репрессий Курганской области «Осуждены по 58-й…». В мартирологе — поляки, чехи, словаки, венгры, австрийцы. В конце 1930-х всем им присвоили одну национальность — «чужие», и одни и те же убийственные пункты 58-й статьи: 6, 9 и 11.

Современный курганский квартирный костел — в двух шагах от места, где в 1918 году был поставлен монумент «За свободу Чехии». Теперь похожий по форме памятник «Жертвам политических репрессий тоталитарного государства в 1917-1990 годах» стоит в центре Кургана. Дата говорит о том, что сам он был поставлен в начале 1990-х. Теперь бы не смогли, потонули бы в дискуссиях о «роли товарища Сталина» и сопутствующем моральном параличе.

Церковь — единственное место, где дискуссии — дискуссиями, а память — памятью. Вечной. В современном мире у каждой институции свой бренд, и разные конфессии вольно и невольно ищут и находят свои, говоря на языке маркетинга, ниши. Если произнести словосочетания «евангельские христиане», возникнет ассоциация с «заново рожденными»: эти протестантские церкви не боятся идти к наркоманам, алкоголикам, людям в кризисе. Скажите «православие», и у многих встанут перед глазами купола, которые «в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал». Русская православная церковь действительно сделала за годы свободы многое для создания «инфраструктуры веры»: открыла храмы, монастыри, воскресные школы. Веру ведь не видно, а инфраструктура — вот она, налицо.

Католики тоже старались поставить шпили по Руси, но все же не храмовое строительство — «бренд» российского католицизма. В Кургане, например, нового костела не будет еще долго.

— Храм должна строить община, а кто здесь будет строить? — отец Лешек сочувственно смотрит на свое небогатое «малое стадо»: 10 женщин и детей, пришедших на мессу.

— Был момент, когда нам казалось, что скоро у нас будет новый храм; когда это не сбылось, пережить это было трудно, — рассказывает Людмила Сухарева. — Но зачем постройка внешнего храма, если в этом есть «опережение событий», насилие? Сначала должен быть построен внутренний храм, а потом придет время и для внешнего.

Зато память католики могут хранить. Восточных европейцев, особенно поляков, в России часто считают злопамятными жалобщиками, плачевными «потерпевшими» от России-СССР. Но соль — в том, что они не только терпели, но и вытерпели. У них есть своя история, своя память. Католическая иерархия любит повторять в России, что она не строит никакую «этническую церковь», что она открыта всем. И в Сибири большая часть католиков — этнические русские. Но полонез не выкинешь ни из общей гармонии католицизма, ни из русской истории.

Тобольск, Курган, Екатеринбург