В следующем году страховая пенсия неработающих пожилых россиян вырастет на 6,6 процента. В среднем, они получают сейчас 16,4 тысячи рублей в месяц, то есть прибавка составит около 1000 рублей в месяц. Министерство труда считает, что индексация «значительно превысит уровень ожидаемой инфляции». Весной 2020-го на 7 процентов увеличатся социальные пенсии (их назначают по инвалидности или при отсутствии официального трудового стажа). Сейчас средняя выплата — 9,2 тысячи рублей. К ним добавят 650 рублей.
Не забыты и продолжающие работать пенсионеры. ПФ каждый год проводит перерасчет их страховой пенсии. В нынешнем году максимальная прибавка составит 261 рубль.
Прожиточный минимум пенсионера, как указано в проекте закона о федеральном бюджете, достигнет в следующем году 9311 рублей. Специалисты НПФ Сбербанка, проводившие исследование, выяснили, что у 70 процентов пенсионеров после окончания карьеры доход падает в полтора раза и более. Из-за этого больше половины опрошенных отказываются от запланированных крупных покупок и развлечений.
Пожилые саратовцы рассказали «Новой», как они тратят и пополняют свой семейный бюджет.
Старик и Манечки
Виктор Иванович расставляет на обочине аллеи ящики с виноградом, сливой, поздними огурцами и помидорами. В прозрачных пакетах—оранжевый шиповник и боярышник. В синей термосумке—пластиковые бутылки с молоком. На табуретке — свежий текучий мед в баночках из-под детского питания и малина в пластиковых стаканчиках. Ягоды рассортированы по размеру: стакан мелких — 50 рублей, крупных — 150.
«Я еду сюда с дачи 50 километров и столько же обратно. 350 рублей надо на бензин. Стараюсь взять того и этого, чтобы зацепить покупателя. У меня только яблок сегодня четыре вида», — дачник раскладывает по ящикам самодельные картонные ценники. Черным маркером выведены названия сортов — шафран, кортланд, антоновка, трайдент.
Устроив наземный прилавок, Виктор Иванович усаживается на раскладной стульчик с куском поролона на сиденье. Осторожно поглаживает колено.
«Три месяца болит. Не могу долго стоять. Ходил в поликлинику. Там плечами пожали: что, мол, вы хотите в 70 лет?»
Виктор Иванович говорит выразительно и медленно, поглядывая в блокнот, успеваю ли я записывать, — учительская привычка. В школе он вел уроки биологии и экономики (по образованию собеседник — экономист сельхозпроизводства), работал в мелиоративном НИИ. «От института остались директор и два сторожа. К счастью, десять лет назад я успел выйти на пенсию».
На старой даче пенсионер организовал агрофирму в миниатюре: «В саду и огороде у меня полторы тысячи наименований растений — цветущих и плодово-ягодных. Пасека с пчелами-карпатками, ферма». На 65-летие друзья подарили козу. «Она оказалась на сносях. В первый год принесла двоих, на следующий — троих. Теперь у меня 16 штук».
«Они все у меня Манечки, — улыбается Виктор Иванович. — По интонации различают, кого именно зову. Это Заанинская молочная порода: козы белые, высокие, поджарые. А какие умные, нежные! Одна в карман тычется, другая голову на плечо кладет, третья трется, как кошка».
Рабочий день дачника начинается в 4.00. Нужно подоить Манечек, процедить и разлить молоко по бутылкам, выгнать стадо на пастбище. «Молочным козам нужно проходить 10 километров в сутки. Два часа утром и вечером, в любую погоду».
Торговать в Саратов Виктор Иванович приезжает по средам и субботам.
Не вписываются в планы развития
«Покупатели начинают идти часов с 11.00 — пенсионерки, мамы в декрете. Потом — в обеденный перерыв наплыв и с 17.00 до 18.00», — делится наблюдениями собеседник. Уровень спроса зависит от календаря: «Худшее время — конец месяца между авансом и получкой. Ничего не покупают».
У ящика с яблоками-падалицей останавливается женщина в желтой куртке. Виктор Иванович тут же заводит разговор: «Яблоки с синячками, но настолько сладкие! И всего за 20 рублей». Покупательница набирает пакет, кладет на весы, спрашивает, не больше ли килограмма получилось? «Да разве вы ошибетесь, глаз-алмаз — ровно кило!» — успокаивает Виктор Иванович, не обращая внимания на лишние сто граммов. Женщина звенит монетками в кошельке. Набирается 17 рублей. Дачник соглашается.
Торговая аллейка обрастает своеобразными сервисными службами, позволяющими зарабатывать еще менее обеспеченным горожанам. Перед прилавком Виктора Ивановича топчется бабуля в белой шапке и пальто не по размеру, долго копается в клетчатом бауле. «Мама, вы что хотели?» — ободряет нерешительную посетительницу пенсионер. «Баночки вам не нужны?» — улыбается та. Быстро добавляет, что тара мытая и совсем недорого.
Дачник старается привлекать постоянных клиентов. «Всех заказчиков заношу в блокнот, — собеседник листает страницы, исписанные мелким разборчивым почерком. — Когда приезжаю сюда, отправляю каждому смс: «Прибыл».
В урожайные годы Виктор Иванович приглашает клиентов прямо на дачу. «Нашел в гараже старый экран от диапроектора. Написал фломастером: «Ягода. Самосбор» и поставил перед прилавком. Люди ко мне приезжали, набирали, сколько нужно, за полцены. С некоторыми по пять лет уже дружим».
Конфликтов с покупателями у пожилого торговца почти не бывает. «В основном, люди порядочные — благодарят, деньги платят. Я чувствую нужность свою», — говорит Виктор Иванович. И вздыхает:
«Правда, в последние годы замечаю, что народ обнищал очень сильно. Покупают полкило или стакан. Не могут себе позволить, как шесть-семь лет назад, целый ящик».
Пенсия бывшего учителя — 12 тысяч рублей. Половина уходит на жилищно-коммунальные услуги. Остальное — дачные расходы. Только земельный налог для пенсионера составляет 10 тысяч рублей в год. «Продукты у меня почти все свои. Хлеб только покупаю. Надо бы в Ташкент съездить на кладбище, где родители похоронены. Но нет возможности». Вырученные от продажи дачного урожая деньги позволяют Виктору Ивановичу помогать дочери, которая в одиночку воспитывает двух детей.
Всего на аллейке стоят полтора десятка пожилых дачниц с ведерками яблок и мелкими астрами. Женщины кутаются в шали и притопывают — ночью были заморозки, от асфальта тянет ледяным холодом. «На мелкие неудобства, вроде погоды, мы внимания не обращаем. Мы одного хотим — чтобы нас никто не трогал, — Виктор Иванович хлопает себя по карману куртки из кожзама. — Здесь у меня садовая книжка, паспорт, удостоверения Ветерана труда и Заслуженного учителя.
Я не вор, не попрошайка, продаю плоды своего труда. Но чувствую себя преступником. Целый день оглядываюсь — вдруг опять придут гонять?»
Чиновники районной и городской администраций разгоняют пенсионеров с аллеи почти каждый день — и, кажется, наслаждаются процессом. «Является такой холеный хомячок, в белой накрахмаленной рубашке, галстуке. И начинает над нами, 70-летними, издеваться — фотографирует, кричит: не положено здесь торговать, вы портите имидж города! Я у таких всегда фамилию спрашиваю и в какой школе они учились», — Виктор Иванович строго постукивает пальцем по странице в блокноте со списком обидчиков — главных специалистов отдела торговли, заместителей районного главы, капитанов полиции.
Особенно усердно аллейку зачищают перед визитами великих. «Выпучив глаза, шипят: чтобы духу здесь вашего не было, Володин едет! А что, Володин не человек, он не ест помидоры? Местные чиновники боятся, что высшее начальство увидит. Людей гонит сюда нужда».
В прошлом году старики с дикого базарчика составили письмо мэру с просьбой поставить здесь «аккуратные пластиковые столики» и установить посильную плату — 50 рублей в день (на официальных рынках места стоят на порядок дороже и платить нужно за квартал вперед независимо от того, сколько реально позволит отработать здоровье). Виктор Иванович сам отнес письмо в городскую администрацию.
«Пришел ответ: по генеральному плану развития города торговые места здесь не предусмотрены. Не вписываемся мы, старики, в их счастливое будущее, — разводит он руками. — Никто не попытался вникнуть в проблему — куда деваться этим людям?»
Старому экономисту очевидно, что спрос определяет предложение. «Если бы не было их, продавец кивает на покупателей по другую сторону прилавка, не было бы и нас. Наша дешевая продукция востребована. Сколько бы нас ни гоняли, эта потребность останется. Почему никто из начальников не поймет, что надо заниматься не борьбой с нами, а созданием рабочих мест?»
На прощание Виктор Иванович попросил не указывать его фамилию и название улицы, на которой он и другие пенсионеры-дачники торгуют. Бывший учитель опасается, что персонажи из «черного списка» в его блокноте могут отомстить.
«Мы сами справляемся»
Посреди села Привольного стоит новый фельдшерско-акушерский пункт. Вагончик бело-шоколадного цвета выглядит совсем крошечным на фоне заброшенной кирпичной кирхи, выстроенной поволжскими немцами в начале прошлого века. Рядом с вагончиком — два фонаря (штука для села дефицитная) и клочок свежего асфальта со знаком «парковка для инвалидов».
Площадь здания, где должны лечиться больше тысячи жителей трех сел, — 50 квадратных метров. Строительство обошлось бюджету в 4,1 миллиона рублей — по 82 тысячи за квадрат. Остается предположить, что под вагончиком — золотой фундамент. Кстати, точно такую же сумму — 4,1 миллиона рублей — областные власти намерены теперь потратить на ремонт одного кабинета в здании саратовского правительства. Заявка на работы в кабинете № 317, где проводит малые совещания губернатор, размещена на сайте госзакупок. За эти деньги планируется заменить систему отопления и кондиционирования.
На синей деревянной двери старого здания сельского ФАПа, построенного приблизительно одновременно с кирхой, висит замок.
О том, как устроена медицинская помощь в селе, «Новая» рассказывала в прошлом году, после того как житель Привольного Юрий Мосолов лишился ноги из-за гангрены.
В январе 2018 года у сельчанина онемела ступня, начали чернеть пальцы. Врачи — узкие специалисты — в Привольном когда-то были, но в 1990-х участковую больницу реорганизовали в амбулаторию, в 2007-м — в ФАП. До районной больницы в поселке Ровное — 25 километров. Общественный транспорт не ходит.
Когда боль стала невыносимой, сосед отвез Юрия в райцентр. Хирург под местным наркозом ампутировал один из пальцев. Но болезнь продолжала распространяться.
В ровенской больнице не оказалось анестезиолога. Мосолову дали направление в областную больницу в Саратов. Там пациенту с гангреной велели ехать обратно в Ровное, так как неотложные хирургические вмешательства следует проводить по месту жительства.
Нужно отметить, что больного с некрозом тканей возила за 100 километров вовсе не «скорая», а сосед Женя на «Жигулях-шестерке». Женя опасался, что Мосолов умрет у него в машине, и привез его к журналистам. При содействии пресс-службы областного минздрава сельчанина госпитализировали в городскую больницу № 1 Энгельса. Ногу ампутировали по верхнюю треть бедра.
Судя по сайту ровенской больницы, место анестезиолога здесь до сих пор вакантно. Соискателям предлагают зарплату около 30 тысяч рублей.
Неловко повиснув на костылях, Юрий ковыляет к серванту. Достает с полочки пенсионный квиток — каждый месяц почтальон приносит ему 10 065 рублей. Пенсию удалось оформить в прошлом году: благодаря вниманию прессы чиновники сельсовета и соцработник взяли на себя поездки в ПФ. Правда, с прошлого года представители собеса у Мосолова не были.
«Да мы, вроде, сами справляемся», — разводит руками двоюродный брат Юрия 62-летний Сергей Смирнов. Братья вдвоем ведут холостяцкое хозяйство. «На ВТЭК Юрке сказали, еще работать может!»
58-летнему сельчанину без ноги дали вторую группу инвалидности (раз в год он должен ездить в Саратов и доказывать, что конечность не отросла). Комиссия заключила, что его способность к самообслуживанию ограничена в самой легкой первой степени, способности к передвижению и трудовой деятельности — во второй. Мосолову рекомендованы «виды трудовой деятельности в любых условиях труда».
Основные работодатели в Привольном — овощеводы-дунгане, приезжающие на лето из Киргизии. Платят, по сельским меркам, неплохо — до 1000 рублей в день. Юрий работал у дунган после развала совхоза полтора десятка лет. На костылях он на плантации не нужен. Служба занятости инвалиду никаких вакансий не предлагала, хотя в индивидуальной программе реабилитации и абилитации (ИПРА) указаны «услуги по профессиональной ориентации и содействию в трудоустройстве».
Валежник и дом престарелых
В ИПРА написано еще много хорошего. Инвалиду положены комнатная и прогулочная коляски, протез, санитарное кресло, ортопедическая обувь и даже специальные брюки. С нынешнего года техническими средствами реабилитации занимается не управление соцзащиты, а фонд социального страхования. Сергей Смирнов ездил туда в августе (самому Юрию до государевых людей никак не добраться — от деревни до трассы, где идут междугородные автобусы, нужно идти пять километров). «Сказали, что привезут все через месяц. Но с тех пор не звонили».
По сельским улицам на коляске не проедешь. «Я для него хоть по двору дорожки утрамбую, — говорит старший брат. — Зимой он боится на костылях. На заднице в туалет ползает, если меня дома нет».
«В прошлом году я на Волгу на костылях рыбачить ходил. А этим летом — дело труба, со двора не высовывался», — вздыхает Юрий. Заметно, что за год он ослаб и похудел. Мужчина тяжело опускается в узкое кресло у печки, покрытое вытертым пледом. В углу на тумбочке — маленький телевизор, ловящий 20 каналов. С ним инвалид остается на целый день, пока брат на работе.
Летом Сергей, как и Юрий раньше, работает на тракторе. Зимой — мастером на все руки в сельской школе. Пенсионер успевает заниматься огородом и заготовками. «Поглядите, полный погреб», — поднимает он крышку подпола. Внизу на стеллажах блестят ряды банок с соленьями и вареньями. «Да мы и одежку сами себе справляем», — Сергей, улыбаясь, косится в сторону ручной швейной машинки. Шить он научился в детстве у матери.
Через двор выкопана траншея — Сергей прокладывает в дом водопровод. «На трубы и слив ушло 3400 рублей, а работу я сам сделаю. У меня еще силы есть, — одергивает он тельняшку. — Летом мы вручную стирали, а теперь я уже машинку привез».
За беседкой, оплетенной виноградом, сложена под навесом поленница. Из кучи сучьев торчат самодельные санки на пластиковых трубах. Зимой Сергей привозит на них дрова из посадок. Усевшись на колоду, Юрий пристраивает кривое бревнышко на металлических козлах и берется за ручную пилу. «Дров нам много не надо. Дом у нас еще немецкой постройки, можно топить один раз в день». Провести газ стоит больше 100 тысяч рублей.
Братья опасаются лишиться жилья. Дом, в котором они сейчас живут, принадлежал жене Сергея, а теперь — ее старшим детям от первого брака. Владелицы давно переехали в город. «Они уже намекали, что хотят все здесь продавать.
Я-то еще работать могу, пристроюсь как-нибудь. А его куда? — кивает Сергей на брата. — Можно ли устроить его в дом престарелых?»
Спрашиваю, согласен ли Юрий переехать в учреждение? Он кивает: «А куда мне деваться?»
Как рассказали в областном министерстве социального развития, в области работает 21 стационар для пожилых и инвалидов. Предусмотрено 5100 мест. За три года добавилось больше 200 коек. По сведениям ведомства, есть трудности с оформлением в психоневрологические интернаты — слишком много нуждающихся. В обычные дома престарелых, расположенные в сельских районах, можно попасть без очереди.
Пока материал готовился к печати, сотрудники районного центра социального обслуживания навестили Юрия Мосолова и объяснили, что нужно сделать для переезда в учреждение. Как обещает областной министр Ирина Бузилова, «инвалиду будет оказана необходимая помощь в сборе и оформлении документов».
