Одной из главных особенностей протестных акций последних лет стало активное участие в них молодых людей. События прошедшего лета не стали исключением — в этот раз большое внимание привлекли студенты. На массовые задержания и аресты своих товарищей они отреагировали небывалой прежде консолидацией, которую уже окрестили «летом солидарности». Редактор журнала DOXA Константин Митрошенков рассуждает о природе политической активности студентов и доказывает, что привычные объяснения в этом случае не работают.

В августе мы вместе с Арменом Арамяном и Виталием Землянским написали статью для «Кольты», в которой попытались по горячим следам осмыслить политический кризис этого лета и то, какую роль в нем сыграли студенты. Среди прочего в тексте всплыл вопрос о том, корректно ли говорить о нынешнем политическом движении в терминах поколения и вслед за многими журналистами видеть за ним проблему «поколенческого разрыва». Наш ответ был отрицательным. С исследовательской точки зрения некорректно рассматривать «молодежь» (темпоральная категория) как некую монолитную сущность со схожими устремлениями и моделями поведения.

Я бы хотел развить эту тему, но подойти к ней с несколько иной стороны. В статье для «Кольты» мы цитировали материал Wonderzine, вышедший по итогам митинга в марте 2017 года, где молодые протестующие были названы «поколением модных кроссовок». Эта характеристика сразу бросилась мне в глаза. Конечно, такие словосочетания намеренно вводятся журналистами в оборот для повышения кликбейтности текста, но подобные мелочи могут многое сообщить нам о сущности поколенческой трактовки протестов.

В университете я однажды присутствовал на лекции, посвященной политическим движениям в Западной Европе и Америке 60–70-х годов XX века. Объясняя причины, побудившие множество молодых людей выйти на улицы по всему западному миру — от Праги до Лос-Анджелеса, — лектор обратился к распространенному представлению об обратной взаимосвязи между благополучной социальной и экономической ситуацией «послевоенного поколения» и его протестным потенциалом. Кто-то облек это в более емкую формулу — «Голодные не делают революций».

Здесь не место для рассуждений об истинных причинах тех или иных исторических событий и процессов, тем более что в моем распоряжении нет необходимых данных. Укажу лишь, что объяснительная модель, стоящая за словами о «поколении модных кроссовок», очень похожа на ту, с которой принято подходить к «студенческой революции 68-го». Нынешние (+/-) двадцатилетние выросли в эпоху, которую часто называют периодом стабильности и характеризуют экономическим благополучием и относительной либерализацией если не политической, то общественной сферы. Из такой трактовки вырастает образ «поколения-баловня», в лучшем случае — непуганого и идеалистичного, а в худшем — ожидающего, что все его прихоти будут немедленно исполнены.

Политическую активность студентов традиционно принято связывать с их сравнительно привилегированным положением относительно других групп населения. Обучение в университете позволяет им законно продлевать свое отрочество, «сидя на шее» у родителей или существуя за счет стипендий и государственных выплат. Раз нет необходимости зарабатывать себе на жизнь, значит, освободившееся время можно занять чем-то более интересным: конспектированием Гегеля, размышлением о причинах социальной несправедливости или вечеринками с друзьями, — то есть вести непозволительно праздный для взрослого человека образ жизни.

Другой план пасторали студенческой жизни — представление о том, что обучение в университете оттягивает наступление того момента, когда молодому человеку предстоит взвалить на себя груз ответственности взрослой жизни. Студент еще не обременен обязанностями перед семьей или начальством и вполне может решиться по примеру Жиля из «Что-то в воздухе» разрисовать стены альма-матер политическими лозунгами или отправиться в спонтанное путешествие.

Напоминает современных российских студентов? Мне кажется, нет. Взять хотя бы экономический аспект. Студенты сейчас находятся в двусмысленном положении. С одной стороны, высшее образование по-прежнему рассматривается большинством семей как залог успешной карьеры в будущем, а с другой — многие студенты вынуждены совмещать дневное обучение с полноценной работой, чтобы хоть как-то обеспечить свое существование.

Россия в этом отношении не уникальна. Американский антрополог Дэвид Грэбер, например, так определяет различие между современными студентами и их предшественниками:

Но возможно, российские университеты компенсируют недостаток материального обеспечения значительными академическими свободами, которые и превращают студентов в привилегированную группу? Боюсь, ответ и здесь очевиден. Чтобы понять, в каком положении находятся студенты в российских вузах, достаточно взглянуть на университетскую повестку последних нескольких месяцев: ситуациявокруг СПбГУ, рейды по общежитиям, заявления ректоров МПГУ и РГГУ о готовности отчислять учащихся за участие в протестных акциях.

Конечно, бывают и исключения, но даже они в этом смысле показательны. В СПбГУ, например, инициативной группе истфака удалось организовать отпор действиям администрации, решившей сократить ряд учебных курсов, но когда DOXA обратилась к сотрудникам и студентам университета с просьбой прокомментировать происходящее, все, за исключением одной студентки, отказались или согласились только на условиях анонимности.

Российские университеты, за редким исключением, давно превратились в места, максимально не располагающие к легендарному студенческому свободомыслию. С одной стороны — нежелание (и возможно, неумение) администрации вступать в диалог с учащимися, а с другой — формализация существующих структур самоуправления, которые превращаются в социальный лифт для лояльных студентов.

Когда мы пытаемся объяснить протесты студентов в терминах поколения, даже если нами движет искренняя симпатия к ним, мы упускаем главное в этом протесте. Никакая внешняя сила не предопределяет «протестность» студентов и не несет их сама на улицы. Не абстрактное поколение говорит «да, я не боюсь», а каждый конкретный студент или студентка, прекрасно осознавая все риски. Выходя на протесты, он или она делает сложный и далеко не потребительский выбор, как может показаться, если увлечься рассуждениями о «поколении модных кроссовок». «Холодное лето-2019» случилось не благодаря, а вопреки, и в этом его главное значение.