В сложной картине, возникшей после отказа в регистрации независимым кандидатам в Мосгордуму, их вышедшие на улицы сторонники снова не видят суда.

А какой смысл? В ЦИКе им, по крайней мере, позволили публично высказать свою позицию. В суде это едва ли удалось бы с тем же успехом, а результат был бы тот же — ведь решение принималось (или будет принято), очевидно, в другом месте. Но где именно и на каком уровне?

Необходимо увидеть и то, чем заполнилось место судебной власти, отказавшейся от своей власти: никакого вакуума нет. Конвейерная штамповка в низовых подразделениях судебной системы решений по административным задержаниям 2 тысяч москвичей, вышедших на несанкционированные митинги 27 июля и 3 августа, позволяет дать ответ на этот вопрос: устранившись от оценки связанных с задержаниями фактов и мотивов (точно так же, как было ранее при массовых задержаниях на акциях в Санкт-Петербурге в 2018-м и в мае 2019 года), суды фактически делегировали свои полномочия полиции, а та в свою очередь Росгвардии. Протоколы, которые полицейские составляют со слов росгвардейцев, не просто предопределяют решения судов, а по факту заменяют их.

По привычке, припоминая «болотное дело», мы предполагаем, что то же самое будет происходить и по делу о «массовых беспорядках» по ст. 212 УК, которое было сразу же возбуждено СК РФ. И до сих пор районные суды точно так же бесперебойно штампуют санкции на заключение под стражу тех, кого специально созданная под это «второе болотное дело» бригада СК по какой-то своей информации считает организаторами несанкционированных митингов. Здесь мы пока можем говорить, что вакуум на месте судебной власти де-факто замещают своими решениями следователи СК.

Нельзя, однако, полностью сбрасывать со счетов и Конституцию, и массив формально совсем не плохого уголовного и уголовно-процессуального законодательства, которые по факту не применяются, но «где-то существуют». Это тот разрыв между должным и сущим, та сумеречная зона, в которой «суд спит». Но и выборы до сих пор оставались чаще всего институтом «спящим», но при каких-то обстоятельствах способным проснуться, что как раз и случилось с выборами в Мосгордуму. Так же и суд спит, но сон его чуток: пожалуй, из-под приспущенных век он уже внимательно следит, что происходит.

Как и вся «вертикаль», институт суда ждет своего шанса и внятного сигнала. А его все нет. Молчит президент, молчит и его рупор — Песков. ЦИК высказался против регистрации кандидатов, и это можно было бы счесть за отраженный «сигнал», но он не очень внятен.

Между тем несанкционированных акций было две. Если бы на политическом уровне решение о повторении «болотного дела» было принято, то на второй акции настоящие беспорядки таки случились бы: условный «поджог Рейхстага» — тактика, которая есть в арсенале спецслужб, и ради возбуждения «первого болотного дела» она, очевидно, использовалась. Но и назвать это обычной практикой тоже нельзя: решение должно быть принято на высоком уровне — ведь масштабные провокации требуют жертв. По моим косвенным данным, на уровне спецслужб такая возможность обсуждалась, но решение, выходит, не было принято: в результате обе акции прошли мирно, не было даже одного разбитого стекла, а «поднятие забрала у космонавта» на вооруженное насилие как-то не очень тянет — это уже паранойя.

Заметные колебания в элитах становятся отражением колебаний в общественном мнении, в том числе в регионах, а они уже не так чтобы полностью контролируются Москвой. Социологи указывают, что у «болотного дела» и фон был совсем другой. Тот процесс с заранее известным приговором был легитимирован не законом, к тому времени уже растерявшим свою силу в результате избирательного правоприменения (и неприменения), а условным «Уралвагонзаводом», где в ответ на протесты «норковых шуб» в декабре 2011 года в Москве (также связанных с выборами) в январе 2012-го прошли митинги в поддержку президента. Однако в 2016 году в Нижнем Тагиле митинговали уже против сокращений персонала.

Колебания в элитах указывают, что далеко не все они считают новое дело о массовых беспорядках лучшим выходом из кризиса легитимности, тем более что и «болотное дело» показало: «закручивания гаек» хватает ненадолго — прошло лишь несколько лет, а старый страх забыт, и вот уже какие-то новые молодые люди выходят на улицы.

В условиях колебаний очевидней становится и разница между элитами: в частности, следовательской и судейской. Судьи, с которым мне по роду деятельности приходится общаться, — гораздо более образованный класс; они знают, что был такой Нюрнбергский процесс, некоторые даже слышали о Ханне Арендт и что она там понаписала про личную ответственность при диктатуре.

Эти люди, скажем так, предпочли бы вести себя адекватно. Но ни один из них ничего не может сделать поодиночке, подписывая приговор: справедливое и законное, но идущее вразрез с линией силовиков решение будет отменено, а сам такой судья, скорее всего, через какое-то время будет уволен — и, скорее всего, за что-нибудь другое. Их проблема, которую они отлично понимают, состоит в том, что они и не судьи: судья подчиняется закону, а они — не очень понятному (на уровне выше председателя суда) начальству.

Колебания элит и Кремля позволяют судейской элите с оглядкой и осторожностью занять позицию чуть посильнее: а что, если Бастрыкин допустил фальстарт? Тогда это (по понятиям) вообще путч, попытка узурпации власти со стороны силовиков. Усидеть на штыках, как известно, долго не получится, тем более под санкциями, тем более когда регионы просят денег, а с ними уже как-то не очень…

Дело, конечно, не в законе (хотя для судей было бы лучше, чтобы и в нем тоже, и они в состоянии это хорошо аргументировать), а в том, что все это проговаривается элитами с точки зрения изменения общественного договора. Это ведь он, а не писанное право, у нас определяет, что можно, а чего нельзя. Понятно, что и бунтовать пока тоже нельзя, но вот так отвечать на мирный протест — это можно? Мы-то, конечно, подгоним все под заранее известный результат — но разве он сам уже известен?

В этой точке бифуркации гражданское общество должно подставить судьям плечо, так как сами они изнутри системы ничего не могут сделать. Для этого есть несимметричное предложение.

И — шире — требования реализации статьи 32 Конституции (пункт 5), гарантирующей гражданам право на участие в отправлении правосудия: в первую очередь по тем делам, которые связаны с реализацией гражданских прав (а это все дела, связанные с выборами), и по всем делам, где возможно наказание, связанное с лишением свободы (хотя бы даже на 15 суток — это тоже лишение свободы).

Это предложение сегодня, когда элиты колеблются, вовсе не утопическое, оно может быть сначала тайно, а потом и явно поддержано в первую очередь судейской элитой. Они ведь тоже люди, которым приятней оставаться людьми.