«В палате деревянные нары, дают матрас»

Наталья умирает. Ее последняя надежда — операция, которая назначена через неделю. Впрочем, и та скорее отложит смерть, чем победит ее: у Натальи уже начались метастазы. Год назад она собиралась на обследование. Вместо обследования ее отправили по этапу.

Наталья живет в маленьком городе за Полярным кругом. Когда она говорит со мной по телефону, в трубке фоном слышен детский голос — Наташа играет с внуком. Ее освободили этим летом — редкий случай, суд согласился актировать осужденную сразу после предоставления результатов томографии. Этой томографии Наталья добивалась год.

Случай редкий потому, что добиться актировки, как заключенные российских тюрем называют освобождение по болезни, почти невозможно.

— Вы поймите, я себя оправдать не пытаюсь, я не оспариваю своей вины. Я только просила судью не лишать меня свободы, чтобы я могла обследоваться и лечиться. Но дали реальный срок. У Натальи экономическое преступление, вину она признала еще на следствии.

Рак молочной железы она пережила 8 лет назад. Удачная операция. Нормальная жизнь при условии регулярных обследований. А в 2016-м попала под уголовку, следствие длилось два года. За это время начала расти новая опухоль. Онкологи тогда подумали, что это сдвиг хрящевой ткани, и окончательный диагноз не выставили. Но подоспел приговор: 3 года общего режима. Под стражу — в зале суда.

— Я ждала этапа в апатитском СИЗО, и еще там писала ходатайства о направлении на медицинскую экспертизу. Но мне отказали, мотивировав тем, что в городе Апатиты все равно нет онколога. Этап в Вологду шел с 3 августа по 26 октября.

Лекарства (от давления и болезни почек) все это время Наталья получала только от семьи. И то не всегда: в питерском СИЗО № 5, например, им почему-то сказали, что Наталью вообще сняли с этапа — по скорой, — и медикаменты не приняли.

На консультацию в онкоцентр Наталья попала только в декабре, тогда диагноз подтвердился, но ничего в ее судьбе не изменилось. До февраля лечить ее даже не пытались. Сама она предполагает, что в конце года на счетах колонии просто не было денег на обследования и лекарства.

— 4 февраля меня положили в тюремную больницу МЧ10. Там мне давали мои личные лекарства, те, что родственники передавали. Мы врачу передавали ходатайства, он на них ставил отметку, что разрешает. Так и общались с врачом — только письменно. Примерно через месяц я впервые увидела хирурга. Он сказал: актируем вас. Дальше я почти не вставала. Постельный режим — вот практически и все лечение. 23 апреля суд в освобождении по болезни мне отказал, мотивировав неполнотой обследования. Освободили только после апелляции. Это было чудо. Накануне меня свозили в онкоцентр, и томография, которую, наконец, сделали, показала врастание опухоли в ребро. К тому времени уже были метастазы.

Дома Наталья еще две недели ждала очереди, чтоб попасть к онкологу. Тот назначил операцию, но никакого прогноза не дал — случай запущенный. И все же она называет себя «счастливицей»:

— Если бы не родственники — разве я бы там выжила? Они мне все передавали, на этих лекарствах я и держалась. А девочки одинокие там просто брошены. Там же нет медикаментов. При мне как-то даже аспирин с анальгином закончились. Больница на 180 мест, а лежит 200 человек. Там казематы такие… Зданию медчасти в этом году 200 лет. Крысы во дворе бегают. В палате деревянные нары, дают тебе матрас — вот и все. У кого ВИЧ, схему терапии не меняют, если она не подходит. При мне девочка умерла за день до актировки. Наташа Агапова, 31 год.

«Ни один не встал на путь исправления»

В вологодской больнице четыре врача: инфекционист, дерматолог, хирург и терапевт. В мурмашинской сейчас — два. Отказывая Денису в актировке, суд указал, что в колонии он «получает необходимое и достаточное лечение». Правда, больницы при его колонии № 16 нет вообще, потому для обследования перед судом его переводили «через дорогу»: в поселке Мурмаши Мурманской области две зоны смотрят друг на друга.

Здание Кольского райсуда, где рассматривают повторное ходатайство Мунина об актировке, только что выстроенное, красивое, светлое, с лифтами. Молодой симпатичный судья удивляется — отчего мне интересен не самый занимательный процесс. Девочка-секретарь пытается наладить ВКС — видеоконференцсвязь с колонией. В кадре появляется человек на костылях. У Дениса неврологическое заболевание, из-за которого постепенно отнимаются ноги. Инвалидность III группы. Он сидит не первый раз, притом за тяжкие преступления. Последний раз по совокупности приговоров ему дали 18 лет. На свободу он должен выйти в 2034 году. Только выйти не сможет — вынесут. Если доживет. В утвержденном правительством России списке заболеваний, исключающих отбывание наказания в местах лишения свободы, всего 57 пунктов, два из них соответствуют диагнозам в карточке Дениса. В одном случае летальный исход вероятен, в другом — неизбежен.

Вызванному одним из них поражению тканей головного мозга, согласно медицинской литературе, сопутствует внезапная возбудимость, агрессия и отсутствие самоконтроля. Но это никак не влияет на оценку судом предоставленного колонией списка из 43 нарушений режима, «выразившихся в невежливом обращении к сотрудникам колонии».

Судья скороговоркой читает материалы дела: тяжесть содеянного, взыскания, поощрения, «способен к самообслуживанию».

— Ваша честь, я же на костылях, — растерянно произносит человек на экране.

К делу приобщают ходатайства отца и брата заключенного, которые готовы за ним ухаживать. Женщина из больницы говорит, что, сколько ни актировали при ней заключенных, «ни один не встал на путь исправления». Происходящее напоминает суд по УДО. Только вот и Конституционный, и Верховный суды утверждают в своих определениях, что при решении вопроса об освобождении от наказания в связи с болезнью значение имеет только болезнь. Точнее, ее соответствие перечисленным диагнозам в том самом перечне. Последний раз он менялся два года назад, в мае 2017 года, и сильно расширился. И дело тут, боюсь, не в гуманизации системы, а в том, что тюремная медицина существует лишь на бумаге.

ВС еще в 2015 году сформулировал, что отказать в освобождении осужденного от отбывания наказания можно лишь по законным основаниям. А в законе не содержится указания на недопустимость освобождения от наказания по болезни, так как лицо осуждено за совершение особо тяжкого преступления или что оно не отбыло определенную часть назначенного ему наказания.

Причем судебная практика на этот счет есть и в российских регионах. Например, в прошлом году новосибирский областной суд, разрешая сходное дело, указал в постановлении: «Суды не вправе отказать в освобождении лица от отбывания наказания по основаниям, не указанным в законе, таким, в частности, как тяжесть совершенного преступления, наличие прежней судимости, мягкость назначенного наказания, непризнание осужденным вины, кратковременность его пребывания в исправительном учреждении и условия его содержания, поскольку указанные обстоятельства применительно к рассматриваемому вопросу не могут расцениваться как более значимые и обладающие приоритетом перед наличием заболевания, препятствующего отбыванию наказания».

«У беременных тоже жидкость в животе»

— Человеку 30 лет, двое детей (годик и два), он стоит на учете как ВИЧ-положительный, принимает терапию, хорошо себя чувствует. Задерживают за кражу, помещают в СИЗО, и следователь почему-то забывает в деле сделать пометку о ВИЧ-статусе. 8 месяцев следствия человек без терапии. У него начинается лимфопатия, в головном мозге копится геморрагическая жидкость. Человек перестает говорить, почти перестает ходить. С каким трудом мы его актировали! — адвокат Мария Чащилова рассказывает, как помогла вытащить несколько десятков человек из тагильских зон. — Когда мы его освободили, врачи давали максимум 3 месяца. Но уже полгода прошло, он жив. Первое время, конечно, было страшно тяжело его жене: нужно было его лечить, а денег не было даже на продукты в семье. Мы с правозащитниками сами из личных средств им переводили по чуть-чуть, чтобы люди с голоду не умерли.

Самый распространенный повод отказа в актировке — наличие взысканий, плохое поведение, тяжесть деяния, непогашенные штрафы. Мария считает, что дело в юридической неграмотности суда и прокуратуры. Мне кажется, дело в пещерном уровне развития. Как еще можно расценить реплику прокурора по поводу другого подзащитного Чащиловой.

— ВИЧ-положительных часто заставляют подписывать «добровольный» отказ от терапии, — говорит Маша. — В моей практике таких несколько было. Видимо, нет препаратов, и чтобы обезопасить себя, колония требует такую бумагу от заключенного. В Ярославле знаю единственный на всю Россию случай, когда осужденный подал из-за этого в суд на колонию, причем заявил, что его подпись подделали! Самостоятельно написал иск и прямо из колонии послал в суд. Посмотрим, какое будет решение.

Отсутствие или неверный подбор терапии для ВИЧ-положительных — самая частая жалоба из тюремных больниц. Впрочем, не только дорогостоящих АРВ-препаратов нет за решеткой. Слова Дениса Мунина об отсутствии аспирина и анальгина не так уж уникальны, на это жаловался каждый из общавшихся со мной сидельцев. Между тем бюджет ФСИН в России в полтора раза больше бюджета Минздрава. А еще есть специальное постановление правительства РФ, которое регламентирует порядок оказания медпомощи в местах лишения свободы. Согласно этому документу, осужденным гарантированы все виды медпомощи, включая высокотехнологичную и паллиативную.

Если нужного специалиста в тюремной больнице нет, консультацию гражданского врача зэк должен получить в течение трех дней. Все оплачивает ФСИН. Если в зоновской больнице нет условий для паллиативной помощи, пациента обязаны направить в гражданское медучреждение. Тоже за счет ФСИН. Ну или, вернемся к теме, при наличии заболеваний из перечня отпустить умирать домой. С другой стороны,

Тем паче, что на людей с тяжелыми диагнозами финансирование положено дополнительное: на спецпитание (которого нет), на лекарства, на памперсы… Так что не надо о социальной справедливости и тяжести деяний. Давайте будем честны: от этих людей нужны только деньги. Кстати, от нас с вами тоже. Это ведь наши налоговые отчисления идут во ФСИН.

Два года назад в мурмашинской колонии № 18 — той, где находится областная тюремная больница, — вспыхнул бунт. Люди требовали человеческого отношения и нормальных условий лечения.

На днях суд вынес решение по этому делу. Виновным назначили 25-летнего заключенного. Ему накинули срок: еще 3 года по статье «Участие в массовых беспорядках, сопровождавшихся погромами и уничтожением имущества». Никто из руководства колонии или медсанчасти к уголовной ответственности не привлекался.