Задержан 12-го на Трубной. Суд еще не назначен.

— Олег, почему 23-го вышло заметно меньше людей, чем 12-го?

— Да, на либертарианском же митинге «За свободный интернет!» было тысяч десять, а тут всего четыре. Объясняется это тем, что у всех есть телефоны, все пользуются Сетями, а тема политзаключенных цепляет далеко не всех, это, к сожалению, маргинальная тема. Люди не понимают, что могут и их посадить.

Вторая причина: 12-го был дикий драйв, очень сильные эмоции, можно сказать, праздник непослушания. 23-го все было сильно спокойней, страсти уже улеглись. Ну, и многие напуганы задержаниями.

— Что тебе инкриминируют за 12-е?

— Всем, кто был со мной в автозаке, за исключением двух человек, которых отпустили сразу (иностранный журналист и парень, по поводу которого кто-то позвонил и сказал: «Отпускайте»), вменили статью 20.2 6.1: участие в публичном мероприятии, повлекшем создание помех движению транспорта и пешеходов, блокирование доступа к социальной инфраструктуре.

— А как было на самом деле?

— Когда меня задерживали, я находился на площади Центрального рынка, недалеко от Трубной. Полиция заблокировала людей на очень узком участке. Идешь по бульвару, прямо поперек ставят кордон — три автозака, цепь Росгвардии. Особенно смешно звучал их призыв: «Не препятствуйте проходу граждан», когда улица наглухо перегорожена полицией, какой там проход граждан, мышь не проскочит. А сзади все подходят и подходят, напирают. И в какой-то момент их блокируют еще и сзади. Все это на узком участке. При всем желании ты не можешь уйти оттуда. И в какой-то момент полиция приступает к жестким задержаниям, вклинивается в толпу, всех раскидывает.

— У тебя в руках были какие-то лозунги?

— У меня был самокат. Я стоял и говорил: «Уважаемые сотрудники полиции, дайте людям пройти, пригласите старшего, здесь опасно, создается давка». Думаю, что за это меня и взяли. Цепь расступилась, меня втащили и снова сомкнули ряд. Я видел, как сотрудник центра «Э» ходит и показывает, кого брать. Приставленный к активистам бессрочного протеста — «бессрочки» — «эшник» Олег Кузнецов ходил и показывал: «Вот этого вот берите».

У Веры Олейниковой из «бессрочки» была пресс-карта и редакционное задание от газеты «За права человека». Но ее все равно взяли. Полицейские, которые водили ее курить в отделении, так и сказали: «Команда была по тебе». В отделении вообще были немножко шокированы тем, чем им пришлось заниматься. Они на эту тему ругались: типа на хрена нам это все надо.

— Кто ехал с тобой в автозаке?

— Трое журналистов, несколько активистов, профессор Высшей школы экономики с факультета философии, еще какие-то интеллигентные дядечки. И было два киргиза, электрики, которые просто шли мимо. Они застряли в толпе и не могли выбраться из нее.

— Ты общественный защитник, выступал в суде по делу Льва Пономарева и по другим громким делам. Как думаешь себя защищать?

— По этой статье мне грозит штраф или арест до 15 суток. Либо-либо. Что выберет судья или что скажут судье. К сожалению, результат не зависит от качества защитника, от его опыта или известности. Выиграть можно, только если полиция допустила совсем уж грубые нарушения при оформлении документов. В остальных случаях нереально. Одна надежда на Европейский суд.

— Я не верю, что все эти люди, которые вышли 12-го, вышли по поводу Голунова.

— Ну, это очевидно не так, чего тут верить или не верить.

— А зачем вышел ты?

— Для меня тема шире, чем дело Голунова, — это полицейский произвол. Ситуация с Голуновым — это полицейская провокация, по сути дела, как и в «Новом величии», и в деле «Сети» (организация признана террористической и запрещена в РФ — прим. ред.). И то, и другое, и третье — произвол силовиков. Дело абсолютно типичное, нетипичным его делает именно солидарность, которую проявили журналисты, и то, что Голунов сам журналист-расследователь.

Конечно, меня расстраивает, когда люди только за своих бьются. Но, с другой стороны, в этом нету большой беды, самобичевание неуместно. Если довести эту историю до конца и наказать виновных, это повысит шансы всех остальных. Тогда можно будет сказать: мы знаем, что нужно делать, знаем, как победить. Очень мало историй, которые мы довели до конца. Их почти нет.

— Тебе не кажется, что со стороны власти это была месть, ответка? Их заставили освободить Голунова, теперь они должны показать, кто в доме хозяин. У многих осталось ощущение, что мы проиграли. Люди напуганы, деморализованы.

— То, что сделала полиция, — демонстрация бессилия, а не силы. Да, они хотели отыграться, но они уже не отыграются. Голунова-то отпустили, все, дело прекращено.

Задержан 12-го в зеленых насаждениях Страстного бульвара с формулировкой «мешал остановке транспортных средств». Суд 25 июня.

— В чем отличие этого митинга от того, на котором ты был задержан?

— Разнообразие лозунгов. Люди пришли и за «Сеть», и за Азата Мифтахова, и еще за десятки политзэков, фамилий которых я даже не слышал. Но радует и то, что мы требуем наконец не только свободы для конкретных людей, но и изменений в системе. Главный лозунг: против сфабрикованных дел и полицейского произвола. Это как раз то, что не было артикулировано 12-го.

— Какие лозунги у тебя были 12-го?

— Никаких. Я был в майке Save Oleg Sentsov, но не думаю, что полиция понимала, что это значит, что они умеют читать по-английски. Передо мной взяли пятерых или шестерых, я кричал полицейским: «Вам не стыдно?»

Тогда они вызвали подкрепление. Целая толпа росгвардейцев подбежала и со звериным каким-то оскалом оттеснила людей. Взяли и меня, и тех, кто пытался меня отбить. Так что, к сожалению, из-за меня пострадали еще другие люди.

— Много было людей в автозаке?

— Человек двадцать. Люди самые разные. Был мужик, которого схватили, когда он сидел на скамейке с книжкой и читал.

— Что за книжка?

— Биография Ван Гога. Он ее дочитал в автозаке. Мы попытались поговорить с сотрудниками полиции, объяснить им, что мы не преступники. Но они сказали: «У нас приказ. Может, вы ничего и не делали, там разберутся, наше дело крайнее».

— В фейсбуке бурно обсуждают спецоперацию «Голунов» и интриги в высшем эшелоне силовиков. Но у меня ощущение, что у людей, которые вышли 12-го, были другие мысли, они вышли не по этому поводу. Тебе не показалось, что за Голунова вышли примерно по той же причине, по которой выходили на акции Навального: не от большой любви к Навальному, а просто не было другого повода выйти?

— Лично я вышел по конкретным делам, в первую очередь по «Величию» и «Сети», это сейчас самые ключевые процессы. И когда я писал у себя в фейсбуке про это мероприятие, я писал про то, что нужно выходить не только за Голунова, но и за других политузников, и за людей, которые пока на свободе, но в любой момент могут стать заключенными. В целом против сфабрикованных дел, а дела могут быть сфабрикованы против кого угодно.

— По сути, это хэштег «А как же все остальные?».

— Безусловно. И 23-го он был главным. Власти удобно, когда выходят по конкретным делам. Всегда можно сказать, что это перегиб на местах, частный случай. Разберемся, накажем стрелочников, но в целом-то система у нас хорошая, все нормально.

И есть еще вопрос солидарности. Когда забирают известного журналиста, сложно сказать людям: «Смотрите, с вами тоже может такое произойти». «Да нет, конечно, не может, поскольку мы не журналисты и не занимаемся политическими расследованиями». Они считают, что это их не касается. Судя по соцопросам, людей правозащитная повестка не интересует, они почему-то считают, что в тюрьму они не попадут. Как их переубедить, достучаться до них, я не знаю.

Я уже сталкивался с такой реакцией, когда раздавал листовки перед митингом против пенсионной реформы. Люди говорили: «Все правильно власть делает, в других странах в Европе тоже повышение пенсионного возраста, пусть работают подольше, ВВП приносят больше».

— История странная. Голунов почти открытым текстом сказал, что в его защиту не стоило выходить. Это все равно что я выйду против пенсионной реформы, чтоб людей пенсии не лишали, а ко мне подойдет пенсионер и скажет: «А мне нормально, пускай лишают». И в этой истории, конечно, Голунов не самая подходящая фигура для массового протеста, он ни разу не похож на простого человека.

— Да, как оказалось, он не герой. И то, что он не поддержал тех, кто за него вышел, это выглядит очень дурно. Если видишь, что человека (неважно, хороший он — не хороший, герой — не герой) сажают ни за что, надо с этим бороться, надо выходить, несмотря на то что это может являться частью какой-то сложной игры. Права человека должны соблюдаться, неважно, в каком контексте их нарушают.

— 20 лет политического постмодернизма приучили нас к тому, что все фейк, верить нельзя никому. Я все время слышу эти слова: «Ну, у них проплачено все», «Они договорились», «Это спецоперация», «Они уже давно между собой все решили». Что же ты, дурачок такой, во все это поверил?

Всюду же пиар-агентства, корпорации, пригожинские тролли, то, се. Нас окружили фейками, и эту стену пробить сложнее всего. Люди, конечно, не хотели бы полицейского произвола, не хотели, чтобы их обкрадывали, но уже давно никто ничему не верят. Нам все время объясняют: вы же пешки в чужой игре.

Хорошее оправдание, чтобы сидеть дома, критиковать на кухне власть, а самим не чесаться. Вот это и есть наша главная задача по большому счету — доказать, что что-то можно делать всерьез, искренне.