У рукотворной катастрофы под условным названием «группы смерти» нет «черного ящика», и показания каждого выжившего — бесценны. Но журналистам говорить с несовершеннолетними, пережившими тяжелое психологическое насилие и дошедшими до последней черты, нельзя — их состояние нестабильно, были и те, кто уже после лечения предпринял повторную попытку суицида и погиб.

Несколько месяцев назад в редакцию приехала сценарист Анна Гаскарова. Из разговора выяснилось, что ей известен парень, который был в обработке у «групп смерти», дошел до края, но выжил. Он и его родители готовы к встрече с журналистами.

Даже если очень сухо и сжато рассказать его историю, то она будет выглядеть как синопсис психологического триллера. Но это — история конкретной жертвы «групп смерти». События и люди реальны, никто, кроме одной из участниц истории, не просит скрывать своего имени, уголовное дело возбуждено и ведется уже более двух лет.

Обратный отсчет

Олегу Капаеву сейчас 22 года, он вырос в городе Зверево Ростовской области. По словам мамы, Ольги Капаевой, учителя предрекали ему большое будущее: мальчик участвовал во всероссийских предметных чемпионатах, выигрывал все олимпиады по английскому языку и информатике, играл в футбол, писал стихи и музыку, пел. В 2014 году поступил в Московский технический университет связи и информатики (МТУСИ) и хорошо проучился два курса. Но денег на жизнь в Москве не хватало, а родители помочь не могли: мама работала продавцом, отец строителем — и получали так себе.

Олег пытался подрабатывать — в итоге снизилась успеваемость. Он сначала лишился стипендии, потом решил и вовсе забрать документы. В армию не призвали — астигматизм. Олег вернулся домой и поступил в Донской государственный технический университет (ДГТУ). Это был 2016 год, ему тогда исполнилось 20.

Поначалу казалось, что здесь-то у Олега все сложится: учился он по-прежнему легко, успевал на курсы в автошколе, участвовал в каких-то университетских конкурсах, вечерами подрабатывал: делал сайты для одной из ростовских компаний. Но уже в ноябре того же 2016 года его жизнь резко изменилась.

Это хорошо заметно и по странице в «ВКонтакте». Еще в октябре Олег постил беззаботные фото: дружная компания первокурсников гуляет в Санкт-Петербурге, он там по-доброму улыбается. Подпись к фото: «9 окт. 2016. Питер — лучший город на Руси». Еще одна фотография от 13 октября — веселые и милые первокурсники.

После этой публикации почти месяц страница не обновляется, а потом вдруг на ней появляются мрачные фото и записи. 18 ноября Олег пишет: «overture started. 9 days left» (англ.: началась увертюра, осталось 9 дней. — Ред.).

22 ноября на странице Олега появляется фото, где прежнего первокурсника узнать можно с трудом: осунулся, не брит, руки в порезах, в глазах обреченность. Подпись к этому фото: «to the other side of a sunset. 5 days left» (англ.: на другую сторону заката. Осталось 5 дней). Дальше — о том, что «в космосе нет гравитации. Осталось 2 дня». И, наконец, запись: «скоро закончится: end soon 27/11/16».

Мертвые не выдадут

В мае 2016 года, сразу после публикации в «Новой газете» статьи про «группы смерти», Следственный комитет РФ потребовал от местных управлений проанализировать все уголовные дела, возбужденные по фактам детских самоубийств. Тогда же в ГСУ СК по Санкт-Петербургу было возбуждено уголовное дело по факту доведения до самоубийства несовершеннолетних неустановленными администраторами подростковых групп в социальных сетях. О первых результатах расследования стало известно 15 ноября 2016 года из сообщения официального представителя СКР Свет­ланы Петренко: «Следствие располагает данными о том, что с декабря 2013 по май 2016 года злоумышленники создали восемь виртуальных сообществ в сети «ВКонтакте», где открыто пропагандировали суициды и склоняли к их совершению несовершеннолетних пользователей… В настоящее время следователи проводят серию обысков… у администраторов и участников «групп смерти», имеющих псевдонимы Филипп Лис, Филипп Море, Мирон Сетх, Хранитель Истины и других, изымаются электронные носители и иные материалы, имеющие значение для расследования, допрашиваются свидетели и потерпевшие».

Обыски прошли в десяти регионах России, но задержан в тот день был только один человек — 21-летний Филипп Будейкин, известный под ником Филипп Лис (по приговору суда отбыл наказание и в апреле 2019 года вышел на свободу). И о нем, и о других персонажах, которые фигурировали в официальном сообщении СКР, было рассказано в первой публикации «Новой» о «группах смерти». Методика их общения с подростками была идентичной, они явно действовали по одной и той же схеме. Но почему Будейкин был задержан и осужден, а остальные остались лишь в статусе свидетелей? На этот вопрос есть ответ.

В процессе расследования было выявлено 15 эпизодов гибели детей из разных городов России, однозначно связанных с деятельностью «групп смерти». Об этом в интервью «Новой» рассказал Антон Брейдо, начальник отдела 1-го управления по расследованию особо важных дел ГСУ СК РФ по Санкт-Петербургу, руководитель следственной группы, которая расследовала первое в стране уголовное дело по доведению до суицида в соцсети: «Мы говорим про 15 детей, которые погибли, совершили суициды. Мы отправляли поручения и сами ездили в разные регионы России, проводили допросы, проверяли все связи ушедших из жизни подростков. Смотрели их компьютеры, разбирались во всем. Проверили все что можно, <…> но проблема в том, что они беспрекословно подчинялись администраторам, а те требовали, чтобы дети все уничтожили перед совершением суицида <…>. Мы знаем, что у детей под влиянием этих групп в «ВК» <…> изменилось психологическое состояние: занимался в школе хорошо, ходил в секцию, а тут вот за два месяца — апатия. Ко всему охладел, явно был в обработке. Итог — суицид. Страница в «ВК» подчищена. А нам нужна конкретика, чтобы установить причинно-следственную связь».

До своего ареста Филипп Будейкин (он же Филипп Лис) в интервью сайту saint-petersburg.ru заявлял, что он лично довел до суицида 17 подростков. Это интервью было опубликовано вскоре после скандала, разгоревшегося из-за публикации в «Новой». В нем Будейкин объяснил свои мотивы: дети погибли, потому что он считал их «биомусором». Однако следствие сумело доказать вину Будейкина только по двум эпизодам — да и то лишь потому, что пострадавшие дети выжили. А остальные — ушли, оставив подчищенные странички в соцсетях и любые следы, ведущие к закрытым чатам, в которых они общались с администраторами.

Можно предположить, что другим фигурантам именно так удалось уйти от ответственности: они довели свою страшную работу до конца. Не осталось выживших, и некому было давать показания.

«Судный день» и чудо

Вот что помнят и рассказывают о том дне, перевернувшем жизнь семьи, родители Олега.

Вечером 26 ноября 2016 года Олег попросил отца разбудить его в 6 утра. Объяснил, что едет снимать экскурсию по заданию медиагруппы вуза. В сентябре он уже ездил на такую же съемку, потому ничего удивительного для родителей в этом не было. Но они все равно переживали — за последние две недели сын сильно изменился. Почти не ел, замкнулся, выглядел больным, не поддерживал разговоров. На все вопросы отвечал, что просто устает. Родители полагали, что все это, возможно, связано с девушкой.

«Утром 27 ноября я его разбудил в 6 утра, он быстро собрался и уехал, — рассказывает отец Олега Валерий Капаев. — Я подошел к его компьютеру и увидел, что он купил билет на самолет в Москву. И еще увидел переписку, где было про его суицид в Москве 27 ноября. Я тут же вызвал такси и помчался в аэропорт. По дороге позвонил жене, чтобы она тоже срочно выезжала. И вызвонил свою маму, бабушку Олега. Она живет в Ростове-на-Дону, ей в аэропорт ехать ближе. В аэропорту мы бросились к полицейскому: выведите нам сына. Олег, как выяснилось, уже прошел регистрацию на рейс. Я объяснил полицейскому ситуацию… И он его привел. Но наш разговор оказался бесполезным. Все ответы Олега были: «Меня люди в Москве ждут, я должен». И он улетел, а я пошел в РОВД. Но там меня приняли насмешливо, чуть ли не пальцем у виска крутили: «Ну полетел сын к друзьям, погуляет и вернется». Я не знал, что дальше делать».

В этот момент до мамы Олега дозвонилась Оксана Николова из Иркутска. Она — тренер по фитнесу и редактор группы в «ВК», участники которой разоблачают сетевых мошенников. Она читала о «группах смерти» и мониторила Сеть и на этот предмет (на ее счету сейчас уже несколько спасенных детских жизней). И вот по стечению обстоятельств страница Олега попалась ей на глаза накануне того дня, на который был назначен его уход из жизни. Оксана стремительно разыскала двух однокурсников Олега. Один из них не ответил ей, второй поначалу сопротивлялся: «Да он шутит, я уже читал, что никаких «групп смерти» не существует, Олег просто решил свалить в Москву, здесь ему делать нечего, он очень талантливый». Оксана настаивала: «Он едет умирать! Надо срочно остановить! Дайте мне контакты его и родителей». И настояла на своем.

— В тот момент, когда мне сбросили контакты родителей, Олег уже летел в самолете, — рассказывает Оксана. — Я связалась с его мамой: «Звоните в Москву, срочно! Во все колокола — везде, куда сможете дозвониться! Поверьте мне, я знаю, о чем говорю, вы иначе живым его не увидите! Вы не сможете его переубедить по телефону — этого сделать не сможет никто. Это не сломанное сердце, это сломанный мозг. У него в голове бомба, и она взорвется». Но все, что я говорила маме Олега, настолько не соответствовало ее жизненному опыту, что звучало как бред. Она ничего не читала и не слышала про детей, которым раздают номера для суицида. Ничего не понимая, она просто мне поверила, что надо звонить правоохранителям и говорить, что сыну назначена дата суицида, что он попал в сети «групп смерти». Звонить срочно и именно с этими словами!

«С этими словами» в Москву принялись звонить все: и отец, и мать, и бабушка Олега — по всем телефонам, по каким только было возможно. Дозвонились на горячую линию Следственного комитета, где им обещали взять ситуацию под контроль.

В Москве Олега трижды задерживала полиция. Последнее задержание закончилось вызовом скорой, и утром 28 ноября Олег оказался в психиатрической клинической больнице имени В.А. Гиляровского. В распоряжении редакции есть выписка: «Олег Капаев, 20 лет <…> поступил экстренно <…>. Направившее учреждение: скорая психиатрическая помощь <…>. Диагноз при направлении: смешанное расстройство эмоций и поведения, обусловленное расстройством адаптации».

Олег говорит

С тех пор прошло два года. Олег приехал из Ростова-на-Дону в Москву на несколько дней — к девушке. С ней он и пришел на нашу встречу в кафе, чтобы рассказать мне свою историю с самого начала.

— До второй половины октября 2016-го я слышал о «группах смерти», но относился к теме с большим скепсисом. Но в октябре мне кто-то из знакомых сбросил в переписке ссылку, и я прочитал. Взяло любопытство, начал искать в Сети. Поначалу натыкался на бестолковые группы: с депрессивным контентом, печальной музыкой, ну и картиночки — школьные такие грустнявочки. На следующий день я уже разглядел кураторов, все они действовали по шаблону: 50 заданий — нарисовать кита фломастером, представить, как тебе лучше умереть, и все тому подобное. Информация появлялась в небольших «конфах» — обсуждениях. Там ставилась ссылка на какой-то пост, его нужно было лайкнуть, и тогда приходило личное сообщение. Либо нужно было самому писать: «хочу в игру». Слова «суицид» не было.

Я и лайкал, и сам писал сообщения. Но мне ничего не приходило, никуда не брали. Возможно потому, что на вопрос: «Сколько тебе лет?» — я честно отвечал, что 20. И меня сразу отправляли в черный список — слишком взрослый… Где-то дали задание: сделать порез. Ну я красной красочкой его нарисовал и отослал фото — ответа не пришло. Снова шлю — нет. Думаю, блин, все, не поиграл.

Было просто любопытство — изначально никаких мыслей о суициде не возникало. Потом я увидел на нескольких страницах ссылки с подписью «игра там». Это были уже заблокированные сайты, но нашелся и один работающий. Регистрация была легкой: зашел, ввел свой ID в соцсети — и все. Там сразу были задания, первое: рассказать, почему хочешь умереть. Я придумал легенду, что все попробовал в жизни, все самое страшное, что может быть, со мной уже случилось, больше жить не хочу. И меня приняли.

Это была закрытая группа. Через несколько дней сайт заблокировали, но игроки успели создать чат, в нем было больше 40 человек очень разных по возрасту — и подростки, и люди, которым лет за 40. Как-то сразу многие начали интересоваться мной как в публичном обсуждении, так и в личном. Спрашивали, занимаюсь ли я творчеством. Я сейчас предполагаю, что таким образом собиралась информация и закладывался некий кредит доверия. Ты кому-то уже открылся и начинаешь инстинктивно ему доверять, каким-то образом все это общение начинает очень сильно затягивать. Ты смотришь и видишь: да, здесь отвратительный шок-контент, но здесь же люди, с которыми ты общаешься и которые вызывают доверие. Начинаешь привыкать. Они тебе пишут и пишут, кто-то говорит, что тоже решился на суицид, кто-то на абстрактные темы завязывает разговор… И ты ощущаешь себя значимым для них человеком.

Я получал в день по 30–40 сообщений от разных людей. Многим отвечал, и постепенно начал на это тратить все больше времени. Мне кидали в ссылках очень тяжелые, жесткие, жуткие видео. После этих видео хотелось с кем-то поговорить. Были люди, которым я мог писать в любое время суток — в шесть утра, в два ночи, днем, вечером, — не важно, они все равно отвечали. Я, конечно, знал, что с одного аккаунта могут отвечать разные люди. Мне эта мысль приходила в голову, когда человек как-то по-другому начинал говорить. А такое бывало часто. Но у меня эта мысль держалась в голове всего пару секунд, потому что вся переписка шла в ночное время. Я не спал, получается, сутками: ночью переписка, утром институт, потом подработка… Прихожу домой, падаю, но в руке телефон — вижу десятки сообщений и снова отвечаю. Спал только на лекциях, но этого не хватало. Прихожу, например, на информатику, включаю наушники, а сознание не держится — не то что хочется спать, а мозг просто отключается, и ты не можешь этого никак контролировать. Меня выгоняли с лекций, а я думал: «Ну и ладно, идите вы… У меня есть переписка, где меня ценят и понимают».

Очевидно, это была отработанная технология. Они мне показывали фото своих порезов на руках, говорили: это прикольно, от стресса помогает лучше, чем пиво. А мне раньше всегда казалось, что только больные люди могут так делать, я даже уколов боялся…

Но в какой-то момент, когда мозг от недостатка сна уже совсем сдавался, я подумал, а почему бы мне не попробовать? У меня отец — строитель, у него был малярный нож. Сфотографировал этот нож, пишу: «Ребят, пойдет?» А там лезвие больше, чем у обычного перочинного ножа. И они в ответ: «Очень-очень!», «Да-а! Давай пробуй…» И я стал пробовать, сначала было страшно и больно, а дальше начала возникать привычка… И эта привычка осталась до сих пор. Вот это я вчера сделал…

— В те дни я был в ужасном состоянии. Это уже все замечали, однокурсники спрашивали: «Что случилось? Чем тебе помочь?» В какой-то момент я был два дня почти без сна. А на третьи сутки меня пригласили пообщаться по видеосвязи. Человек меня видел, а я видел только очень сильно размытую фигуру гуманоида на картинке. Я слышал заунывный, размеренный голос взрослого мужчины. Он сказал, что будет моим проводником. Говорил про китов, что они воплощают в себе спокойствие и интеллект, а потому выбрасываются на берег. Они уходят в огромное пространство космоса, где и я смогу спокойно плавать, и никто мне больше ничем не помешает. Потом он сказал, что я теперь в закрытой ячейке, и выдал мне номер 11. Одним из последних моих заданий было вырезать этот номер на руке.

Он еще говорил, что никому не нужно рассказывать об этом. Бубнил: «Не нужно говорить другим, если нужно, они сами придут. Поэтому не рассказывай». Я ему о себе ничего не рассказывал, но он знал обо мне все: и то, что было в моей легенде, и то, что я рассказывал в личных сообщениях другим людям. Он либо заходил с их страниц, либо управлял их действиями — но он, получается, как будто был все время там, следил за моей перепиской.

Я думаю, что все, кто говорил мне, что собирается вместе со мной совершить суицид, были админами, информаторами «проводника» — настоящего куратора. Таких людей вместе со мной было шестеро. Уже не помню, кто из них подкинул мне идею создать маленькую группу, чтобы быть на связи, не на виду у участников большого чата.

Все имена там были ненастоящие, ники: Адам Мразов, Мира, Катя и Иван Горюнов. На место суицида должны были приехать еще двое — Дарья и Рина Экзистенция, но они, как только я сообщил, что еду в Москву, исчезли. Катя же до этого представлялась подростком, а буквально накануне моей поездки в Москву призналась, что она взрослый человек, психолог, предложила встретить меня в аэропорту на своей машине и отвезти туда, куда мне нужно… Адам же со мной общался и письменными, и голосовыми сообщениями, говорил, что в Москве у него полно влиятельных знакомых, которые помогут достать оружие, взрывчатку, наркотики. Предлагал: «Мы с тобой уколемся и начнем стрелять по прохожим! А потом вместе уйдем красиво». Еще говорил, что у него полно денег, и если я в последний момент не захочу, то он даст мне денег и отправит домой.

Когда я уже поставил обратный отсчет на своей странице (за 9 дней до моего потенциального суицида), мне уже ничего ужасным не казалось… Только знал, что Адам должен все привезти, Иван Горюнов провести на место, где все произойдет, а Мира планировала покончить с жизнью вместе со мной. Она говорила, что если я вдруг испугаюсь, то она поможет, толкнет…

…Как только самолет приземлился в Домодедово, в салон вошли полицейские. Я спросонья решил, что снова отец с бабушкой меня вызывают, как это уже было в Ростове. Мне сказали: «Олег Валерьевич, вам придется пройти с нами». Я успел только сбросить сообщение Кате, девушке из чата, что меня уводит полиция.

И потом телефон у меня забрали, привели в участок. Катя тоже туда пришла, и ее допрашивали отдельно. У меня взяли анализы на наркотики, ничего, конечно, не нашли. Посмотрели ноутбук и телефон, документы. Увидели, что у меня руки порезаны, они были смущены этим, потому что понимали, наверное, что со мной что-то не так. Но официальных причин меня задерживать не было. Нас выпустили часа через четыре. Мы с Катей вышли вместе, сели в ее машину.

Катя меня сильно отговаривала, просила не ехать к еще одной участнице нашего чата, Мире, даже плакала. Предлагала оплатить хостел, чтоб я переночевал. Высадила меня возле метро только после того, как я уже практически кричал на нее: «Давай высаживай меня!» Потому что уже был вечер, и весь день все шло не по плану. И я поехал на встречу с Мирой.

Разговор с «гуманоидом»

Олегу Капаеву учителя тоже предрекали большое будущее. И в семье он любим. И, как теперь понимает сам, виной всему стало любопытство, азарт и самоуверенность. Пытался поймать на живца администраторов «групп смерти», а поймали его, да так, что теперь перед ним стоит одна задача — выжить.

— Сколько дней, — спрашиваю, — вы были без сна в те дни, когда переписка стала казаться вам смыслом жизни? И в какой момент вы почувствовали, что участвуете в этом уже не из любопытства?

— Все происходило плавно. Я был в ужасном состоянии, почти без сна дня два, и на третьи сутки меня обрабатывал по видеосвязи тот «гуманоид», о котором я вам говорил. Давал задания…

Я не спрашиваю, какие именно девять заданий Олег выполнял, потому что знаю, по рассказам психиатров, работавших с выжившими, о том, что их пациентам приходилось делать нечто стыдное, непереносимое. Настолько непереносимое, что подросткам казалось, что они не могут этого вспомнить, а на самом деле — вспоминать не хотели. Администраторы групп внушали им: задания помогут избавиться от комплексов и страхов, а на самом деле — формировали страхи и зависимости — присланные фотоотчеты о выполненных заданиях становились предметом шантажа.

— Поначалу дата смерти мне была назначена на 1 января 2017 года, — продолжает Олег. — Потом проводник-«гуманоид» перенес ее, сказав: «Мы сделаем это 27 ноября 2016-го — тебе не нужно ждать, ты готов… Тебе надо это выполнить не в своем городе, чтобы освободиться от старого. Надо — в Москву, туда, где ничто не помешает. Так будет правильно, так нужно сделать, так ты точно придешь к истине».

И знаете, даже до начала марта 2017 года — уже после больницы — я считал, что сам тогда так решил. И всем, кто спрашивал, говорил: «Я так люблю свой город, что в нем мне было бы сложно решиться на суицид. Поэтому поехал в Москву». А потом родители отвезли меня к психиатру-гипнологу Владимиру Новикову в Рязань. Он помог мне отделить то, что было внушено, от собственных мыслей. Проводник говорил: «Не получится 27-го — помни резервные даты: 6-е, 16-е и 27-е каждого месяца». Я сейчас уже могу путать даты, возможно, цифры были другие, но два года назад и в больнице, и после выписки у меня начиналось что-то похожее на приступы острого психоза в это время.

Первый раз это случилось в больнице. Я на следующее утро после госпитализации пришел в себя, и неделю все было нормально (эти слова легко подтвердить, так как в распоряжении редакции есть выписка, из которой следует, что под действием терапии на второй день Олег Капаев пришел в себя, со всеми общался вежливо, играл в настольные игры, в беседе с психиатром сказал, что понимает: ему в «группах смерти» промыли мозги. — Ред.).

— Отец прилетел из Ростова, — продолжает Олег, — с первого дня навещал меня в больнице. А я ему говорил: «Будет дата — я не знаю, что сделаю, привези мне снотворного». Но он не привез — у меня тогда мозг как будто наполовину работал, и сохранился листок из блокнота, где я писал черной пастой, что «хочу в космос, космос ждет меня» и все такое прочее. А рядом приписал синей пастой: «Я не хочу умирать».

А потом наступил день даты, и начался ад: где-то к шести вечера у меня вены вздулись, я задрожал, попытался оторвать в туалете пластик от подоконника, бил по стенам со всей силы и все время кричал: «Дайте мне таблеток!» И пытался что-нибудь с собой сделать.

Эти даты как будто жили у меня в голове… Так же происходило и когда меня выписали. Доктор занялся со мной гипнотерапией, поставил блокировку — и все прекратилось. Я тогда даже смог продолжить учебу. Но через год все повторилось.

Об этом мне рассказывали и родители Олега — Ольга и Валерий Капаевы. Они благодарны психиатру Владимиру Новикову — врач сына спас.

Отступление: о вопросах психиатрии

Читатель может задать вопрос: а если Олег был болен изначально? Допустим. И ряд психиатров, которых я познакомила с этой историей и к которым отношусь с большим уважением, подобное предположение высказали. Однако, как мне кажется, даже если это и так, суть дела особо не меняется.

Допустим: Олег был болен. Но оправдывает ли это действия тех, кто планомерно доводил парня до суицида? Дебют болезни, если он и был, мог пройти мягко, приступ бы купировали, и человек спокойно бы жил дальше, принимая необходимые лекарства. Психиатрическое заболевание в молодом возрасте часто поддается излечению — если нет дополнительных факторов в виде «гуманоидов». И какая разница, кому внушили желание расстаться с жизнью — здоровому человеку или стоящему на грани заболевания?

«Школоло-кураторы»

— Я проводнику с картинкой «гуманоида» ничего о себе не рассказывал, но он знал все, — возвращается Олег к началу нашего разговора. — Он либо заходил со страниц тех, кто состоял со мной в переписке, либо управлял их действиями. Я думаю, все они были админами. Таких было шесть, я их ники еще раз назову: Адам Мразов, Мира, Катя, Иван Горюнов и еще двое — те, которые сразу «слились»…

«Иваном Горюновым» оказался 17-летний волонтер, который якобы занимался спасением попавших в «группы смерти». «Адам» — тоже несовершеннолетний. До нашей публикации 2016 года о «группах смерти» он имел ник Адам Бер (настоящее имя известно редакции, но, руководствуясь требованиями закона, мы не можем его озвучить), проходил свидетелем по делу Филиппа Будейкина (Лиса) — то есть можно предположить, давно имел отношение к этим «играм».

На следующий день после публикации о «группах смерти» (17 мая 2016 года) волонтер из Иркутска Оксана Николова принялась изучать суицидальные паблики и, поняв, что все исчезает прямо на глазах — вот только что была страница, а через минуту «улетела», — начала делать фото монитора и скриншоты. Тогда-то она и зафиксировала панику в рядах администраторов «групп смерти».

17 мая 2016 года некая Святослава пишет некоему Носферату: «Адам, Саша, если что — вы помогали и, наоборот, отговаривали». Следующий собеседник соглашается: «Им нужно тихо сидеть». Третий, Δάκρυ Μοναξιά, высказывается радикальнее: «Им нужно вообще не показываться».

Так вот: Δάκρυ Μοναξιά — и есть та самая Мира. Тоже несовершеннолетняя (имя известно редакции). Дата рождения — 14 декабря 2000 года, дата смерти 2 мая 2017-го (факт смерти подтвержден, но закон запрещает нам раскрывать не только обстоятельства гибели подростка, но даже город, в котором она жила).

У Миры много страниц в пабликах и много разных ников, например: MiraEmancipation, MiraRainbow, MiraInfernum, Вознесенская, Малевич, Анна Рихтер, Анна Агустина, Анна Алерт, Мирослава Дарницкая, Δάκρυ Μοναξιά (архивы страниц есть в распоряжении редакции).

В той же самой панической переписке «коллег», состоявшейся на следующий день после публикации, засветился и Адам. «Пишет Адам Бер: Море Китов (известный администратор «групп смерти». — Ред.) почти посадили. Его взяли. Лис следующий. Третий — Саня, ибо создатели. Осталось спасать Саню. И я знаю как. Мне мент подсказал. Валить на того, кого поймают первым». Адам удалился из закрытого чата сразу, как только Олег был задержан в Москве, после чего написал в открытой беседе: «Не выпускайте его! Пусть держат там!» Примерно так же вела себя и Мира: «Хоть бы его отправили домой, к родителям».

— Связь между ними всеми — Адамом, Мирой, Лисом, Морем Китов, Саней (Александром Носферату, создателем группы INSIDER, со страниц которой рассылались задания игры) — очевидна, — полагает волонтер Оксана Николова. — Олег отдал свой ноутбук, на котором сохранились все диалоги, в СК, он их не удалил, хотя этого требовал от него куратор. И, конечно, на основании всей этой информации и множества других сведений, которые я добросовестно передала в СК Иркутска на допросе в статусе свидетеля, можно вести расследование. Почему нет никакого результата по прошествии более двух лет с того момента, когда дело было заведено?

…Недавно из закрытого учебного учреждения в Башкортостане вышла на свободу 16-летний куратор «групп смерти», известная в Сети как Кира Свобода. Ее интервью опубликовано во многих СМИ. Попалась Кира так же, как и Филипп Будейкин (Лис), — из-за показаний выживших при попытке суицида. В одном из интервью Кира проговаривается: «В иерархии кураторов я стояла на второй ступени, старшие нас шутливо называли «школоло-кураторы».

И это особая тема — малолетние кураторы, такие как Мира и Адам. Ведь их, очевидно, каким-то образом отбирают, обучают мастерству ведения переписки, которая доводит таких же детей до суицида… Впрочем, пример Миры позволяет предположить, что и жизнь малолетних распорядителей чужими жизнями отнюдь не вечна.

— На примере Миры я могу сделать вывод, что избавиться от малолетних кураторов, когда они становятся ненужными, не проблема, — говорит Оксана Николова. На эти размышления наводит волонтера последний статус Миры: «А мы у них — на десерт». Статус был изменен за полтора месяца до смерти (скриншоты есть в распоряжении редакции).

Катя

Катю разыскать удалось легко. Она согласилась рассказать все, что знает, при условии, что ее настоящее имя в публикации упомянуто не будет.

— Я по образованию психолог, но специализируюсь по тематике, далекой от суицидов. Светиться не хотела бы. Если честно, я еще и боюсь — не знаю, кто зачинщик всех этих «игр» и что им придет в голову.

В 2016 году мне стало любопытно, как все происходит в «группах смерти». Сделала все, чтобы войти в такую группу. Меня добавили в чат — там было когда 30, когда больше 40 человек. Числа 15 ноября арестовали Лиса, и тогда админ чата сразу удалился, «игра» остановилась. То есть люди, которые занимались этим, вероятно, испугались и притихли. Хотя оставались и те, которые продолжали провоцировать.

Я делила участников чата на тех, кто просто любопытный, и на провокаторов. Олег обозначился сразу, я поняла, что он намерен играть и ему интересно. И он сразу вызвал повышенный интерес со стороны тех, кто провоцировал. Я предполагала, что в личных сообщениях таких людей окучивали, брали в оборот. И увидела, как за считаные дни Олегом завладела идея суицида — мне стало не по себе. Как психолог решила начать с ним разговор, пыталась понять, а есть ли у него такие проблемы в жизни, из-за которых он хотел умереть. Но все проблемы, о которых он рассказывал, — не фундаментальные, решаемые. Я спрашивала: действительно ли он хочет, чтобы жизнь закончилась? И, исходя из ответов, мне казалось, что он не хочет этого! Когнитивный диссонанс: с одной стороны, он хочет совершить суицид, с другой — нет.

Потом он решил приехать в Москву. Я, если честно, не хотела переносить в реальную жизнь все это, но в последний момент мне показалось, что это — последний шанс повлиять на ситуацию, потому что он ехал умирать. И поэтому я оказалась в аэропорту.

Я пришла в полицию, надеялась, что его отправят обратно. Меня тоже допросили, я абсолютно честно все рассказала. Очень боялась, что если с ним что-то случится, то я останусь крайней. И сказала сотрудникам полиции, что не знаю, как сегодня вечер закончится, если вы его отпустите. Все, что я говорила, сотрудники фиксировали, и мне казалось, что они ситуацию поняли. Но его отпустили.

Я продолжала Олега отговаривать. Я видела: он меня слышит и отзывается на то, что я говорю, но все равно отвечал: «Я наметил себе план». При этом производил впечатление вполне нормального человека, не зомби. Было около восьми вечера, я высадила его у метро — он хотел встретиться с девочкой из нашего чата, Мирой. Девочка мне не нравилась, я понимала, что она не отговаривать его собиралась, а наоборот…

Я знаю, что потом было заведено уголовное дело, потому что меня вызывали в Следственный комитет на допрос. Но последний год меня никуда уже не вызывали, и я эту историю стала забывать, думала, что дело закрыто.

Последние шаги

О том, что происходило с Олегом после того, как он вышел из машины Кати 27 ноября 2016 года, рассказывает он сам.

— Мы встретились с Мирой. Она оказалась девчонкой очень неформального вида. От нее я узнал, что Адам не приедет, а если и приедет, то она со мной не пойдет, потому что Адам, по ее словам, всех кидает. Мы в итоге ждали в метро другого участника чата — Ивана Горюнова. Но меня опять задержали, только теперь уже с Мирой. Она несовершеннолетняя, и поэтому полицейские вызвали ее мать, и они уехали вместе.

Меня тоже выпустили. Но была уже ночь. В голове стучало: Мира ушла, Иван не пришел, мне нужно было сделать то, что я задумал. Я не знал, куда идти, бродил, потом плакал… Все как-то вдруг навалилось, выпил пива, но оно никак не повлияло, я устал очень, и мне было плохо. Мимо проехала полицейская машина и сразу подала назад. Подошли ко мне, светят фонариком, говорят: «Распиваете…» Я начинаю что-то объяснять, у меня настолько заплаканный голос, что они просто похлопали меня по плечу, сказали: «Ну держись» — и уехали. Зарядка села: все погасло — и телефон, и ноутбук… Все было закрыто, я пошел зарядить телефон в KFC. Было уже почти утро, я подключился, и тут ко мне пришли из РОВД, а потом врач и санитары.

…Вместе с адвокатом «Новой газеты» Мариной Андреевой мы поехали домой к Олегу. Семья живет на краю бедности, больше всех зарабатывал Олег.

— Когда Олег был в больнице в Москве, уже в первый день приехали четыре человека, кажется, из МВД. Изъяли телефон сына и ноутбук, под расписку, что Олег передает мне, а я добровольно передаю полиции, — рассказывает отец Олега, Валерий Капаев. — Они меня привезли в отдел, где я вновь под расписку передал технику теперь уже следователю Евгении Гладышевой. Говорили, что отправят все это на дорогую экспертизу. Мы верили, ждали. Вернули технику через полтора года — в нерабочем состоянии, ноутбук практически сожгли, восстановлению не подлежит.

Мать Олега, Ольга, несколько раз звонила в Следственное управление по Южному административному округу Москвы следователю Евгении Гладышевой.

— Говорю: я мать Олега, я имею право знать, что выявила экспертиза? Вы вернули нам технику в виде металлолома, так хоть скажите, что известно? Следователь в ответ: «Перезвоню». Так проходит месяц. Снова звоню — то же самое. А в последний раз следователь сказала мне, что дело пока в производстве, но скоро его закроют.

Выяснить что-либо о ходе расследования возможным не представляется — ни самому Олегу, ни его адвокату, ни родителям. Потому что по уголовному делу он проходит почему-то в качестве свидетеля. Тогда по факту чего это дело возбуждено? СК и на этот вопрос не отвечает.

А Олегу стало хуже, он не отрицал — ему необходимо лечение. Редакция «Новой» обратилась в департамент здравоохранения Москвы с просьбой оказать бесплатную помощь иногороднему пациенту. Решение было положительным, и Олега госпитализировали. Он позвонил после выписки, и я не сразу поверила, что со мной говорит именно он — бодрые интонации, веселый голос… Хотел искать работу.

Но месяца через полтора кошмар вернулся. Олегу снова плохо.