Интернет был прекраснейшим из миров двадцать лет назад. Во-первых, он тогда совершенно не интересовал государство, которое даже не знало, что в нем нужно что-то регулировать. Во-вторых, в нем тогда сидели исключительно молодые, образованные и прогрессивно настроенные люди. У этой цифровой анархистской утопии был, впрочем, очевидный минус: она была недоступна подавляющему большинству граждан.

С тех пор все сильно изменилось: интернет стал разновидностью коммунальной услуги, им пользуются больше трех четвертей жителей страны, а средний возраст юзера примерно соответствует среднему возрасту гражданина России (39 лет). К большому сожалению, все это не могло не заинтересовать государство, которое в нашем случае не отличается компетентностью или высоким уровнем доверия. Не удивительно, что у нас как у пользователей попытки властей что-нибудь отрегулировать в интернете не вызывают ни малейшего восторга. Вы ни нас, ни интернет не представляете, так что же вы собрались регулировать и на каком основании?

Этот вопрос справедливо задавали на последних митингах в защиту свободного интернета, организованных Либертарианской партией. Другой вопрос, каким должен быть хороший и правильный интернет и как ответственность за поддержание его в порядке должна распределяться между компаниями, пользователями и компетентным демократическим государством («прекрасной Россией будущего»), в российском контексте вообще не поставлен. И понятно почему: нам было некогда. Мы смеялись над чиновниками Роскомнадзора и одновременно ужасались «китайскому сценарию» для Рунета.

В качестве нормативного идеала (как правильно поступать с интернетом) упоминается только либертарианский лозунг: никакого регулирования не нужно, да здравствует полная свобода слова. Это отлично звучит и является наилучшим решением для идеального мира. В реальных условиях ни одна площадка в Сети не готова принять полное отсутствие правил. Даже гордый и пиратский в России Telegram регулярно удаляет, например, контент, нарушающий авторские права, по жалобам правообладателей. И даже на крупных площадках в даркнете есть определенные правила.

Интернет может связывать между собой неограниченное количество людей. Есть много текстов о том, как это меняет культуру. Можно вспомнить хотя бы «Когнитивный избыток» Клэя Ширки. В этой книге блогер рассуждает о том, что продуктом досуга людей в эпоху телевидения становилась апатия и разобщенность, а вот свободное время, проведенное в интернете, уже подарило человечеству «Википедию». Но поскольку в интернете есть все, то контакты с неограниченным кругом людей не всегда ведут к творчеству и развитию. Что происходит в том случае, если в интернете появляется человек, получающий садистское удовольствие от манипуляций другими пользователями и причинения им страданий?

Обычно ничего особенного. Под такое описание подходят обыкновенные тролли, у которых достаточно свободного времени, чтобы создавать неприятный для других, обидный контент. Когда тролли становятся профессионалами и делаются на фабриках, крупные площадки вроде фейсбука начинают бороться с ними. Но это сейчас не наш случай. Что делать, если в Сети появляется подлинный садист, готовый тратить недели и месяцы своей жизни для того, чтобы находить людей в трудной ситуации, притворяться их сетевыми друзьями, завоевывать их доверие, а затем убеждать, что лучший и самый честный выход — ​это самоубийство? Назначать время совместного суицида, которое они совершат вместе, «как друзья»? Что если те, кем пытается манипулировать садист, являются несовершеннолетними? Через дискуссию о том, как нужно реагировать на попытки доведения до самоубийства через интернет, уже прошли многие демократические страны.

Рассуждая логически, у нас есть четыре возможности. Первая предполагает, что в такие ситуации не следует вмешиваться вообще, ведь мы защищаем свободу слова. Если неизвестный человек месяцами убеждает подростка покончить с собой, общество должно закрыть на это глаза и пройти мимо. Это контринтуитивный тезис, под которым мало кто подпишется всерьез. Вторая возможность связана с тем, что мы должны высказать моральное осуждение, но не пытаться ничего изменить или регулировать в происходящем. Этот тезис прекрасно соответствует либертарианским взглядам, его защищает, например, Уолтер Блок — ​консервативный автор, который предлагает осуждать проституцию с нравственных позиций, но не видит оснований запрещать ее. Кто-то скажет, что этого вполне достаточно, но скорее всего окажется в меньшинстве.

Третий путь связан с саморегулированием, и, похоже, именно он является компромиссным. Площадки в Сети, обеспокоенные своей репутацией, заинтересованы в том, чтобы в них не было ни детской порнографии, ни инструкций по производству ядерной бомбы, ни «групп смерти», рекламирующих совместный дружеский суицид. В нормальном обществе дискуссия о доведении подростков до самоубийства была бы связана именно с тем, как добиться эффективного саморегулирования: там, где есть много людей, не должно быть заведомо оскорбительного контента.

И четвертая возможность: введение новых законодательных правил или вмешательство в ситуацию государства, опирающегося на уже имеющиеся законы. У нас в России, к несчастью, просто нет сегодня такого государства, которому эта задача была бы по плечу. И поэтому любая постановка вопроса о том, каким быть хорошему интернету, воспринимается активной частью общества как попытка обоснования цензуры. Вместо того чтобы видеть и обсуждать реальные проблемы, мы видим только Мизулину. В этом смысле государство уже оказывается гораздо более эффективным цензором, чем можно предположить на первый взгляд.

Но у этой эффективности есть и обратная сторона. Все темы, связанные с детьми, государство обложило такой плотной завесой запретов, что обсуждать их стало невозможно в принципе, чтобы не нарушить тот или иной закон. Важно, чтобы и в оставшейся общественной дискуссии не вводились табу, ведь не обсужденная проблема не может быть решена.