Могила Неизвестного солдата у Кремлевской стены, где горит Вечный огонь, главный символ Великой Победы, кажется, существовала всегда. А она появилась лишь через два десятилетия после Победы. Усилиями одного человека — ​тогдашнего руководителя столицы Николая Григорьевича Егорычева.

Осенью 41-го года Высшее техническое училище имени Баумана эвакуировалось в Ижевск. Студентам МВТУ дали бронь — ​освободили от воинской повинности — ​и сказали: «Идите пешком до Владимира. Там вас посадят на поезд и отправят в Ижевск».

— Нет, ребята, — ​возразил студент четвертого курса бронетанкового факультета Егорычев. — ​Я никуда не пойду. Я москвич, и я должен защищать свой дом.

Его зачислили в 3-ю Московскую коммунистическую дивизию. Определили во взвод истребителей танков.

— Обмундирования не дали, — ​вспоминал Егорычев. — ​Как был я в зимнем пальто, костюме и спортивных ботинках, так и отправился на фронт. Вооружили нас трофейными винтовками времен Первой мировой, гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Заняли огневые позиции у моста через канал Москва — ​Волга в районе Химок. Мост был заминирован. В его опоры заложили три тонны взрывчатки, и мы были готовы в любой момент поднять его на воздух.

«Имя твое неизвестно»

В январе 1942 года в составе 371-го стрелкового полка Егорычева отправили на Северо-Западный фронт. В феврале полк перешел в наступление.

«Мы поднялись во весь рост, — ​вспоминал Николай Григорьевич, — ​и пошли в атаку, дружно и как-то исступленно поддерживая себя криками «Ура!» и отборным русским матом. Немцы не выдержали, отошли… Мне не раз приходилось ходить в атаку. И всегда было так. Это журналисты писали, что бойцы, когда шли в атаку, кричали: «За Сталина!». Этого я не слышал даже в нашей Московской коммунистической дивизии».

Он дважды был ранен. С орденом на груди вернулся в Бауманское училище, завершил учебу, и его сразу взяли на партийную работу. В 1962 году он возглавил Москву, один из самых молодых руководителей партии.

Егорычев мечтал воздвигнуть памятник погибшим за родной город. Долго выбирал место. Объездил весь центр, осмотрел стрелку Москвы-реки, Ленинские горы… Ничего не подошло. Архитекторы предложили Манежную площадь. Он выбрал Александровский сад. Архитекторы удивились.

— Само это место в Александровском саду, — ​вспоминал Егорычев, — ​выглядело иначе, чем сегодня. Оно было неухоженное, неуютное, газон чахлый, да и Кремлевская стена требовала реставрации.

По его просьбе эскиз московские архитекторы нарисовали за ночь. Работы предстояло немало. За монолитной плитой отправились в Карелию, на то же месторождение, откуда когда-то везли гранит для мавзолея.

Кто придумал известную всем надпись на мемориале?

Егорычев пригласил известных писателей — ​Константина Симонова, Сергея Михалкова, Сергея Смирнова, Сергея Наровчатова. Предложений прозвучало много. Но Егорычев искал максимально короткую и выразительную фразу. Когда все уже порядком устали, Михалков предложил: «Имя его неизвестно, подвиг его бессмертен».

Писатели ушли. Егорычев остался один. Вновь и вновь перечитывал слова. Что-то не нравилось. Он представлял себе, как к могиле придут люди, те, у кого родные погибли на фронте, но неизвестно, где они похоронены… Они скажут: «Спасибо тебе, солдат!»

И Егорычев поправил текст: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен!»

В Зеленограде обнаружили забытую братскую могилу — ​неподалеку от станции Крюково, где осенью 41-го сражалась дивизия генерала Панфилова. Великая Отечественная война для Панфилова продолжалась всего один месяц. 18 ноября он погиб на поле боя. Но именно этот осенний месяц, когда его дивизия, вцепившись в подмосковную землю, не дала немецким танкам прорваться к столице, решил судьбу нашего города. Из этой могилы и взяли останки солдата, похороненного, как это часто происходило в 41-м, без документов. Никто не знает, кто он.

Командирам и политработникам полагалось удостоверение личности. А рядовых бойцов перед войной лишили документов. Взамен каждому красноармейцу должны были выдать медальон с пергаментным вкладышем, на котором — ​фамилия, имя и отчество, воинское звание, год и место рождения, адрес семьи. Но обеспечить всех медальонами не успели. Если бойцы гибли, а рядом не оказывалось сослуживцев, способных их опознать, то хоронили убитых безымянно. Получалось, что красноармеец пропал без вести. Без вести пропавшими числились сотни тысяч. А в те времена это приравнивалось к плену и было гибельно для семьи. Егорычев хотел исправить эту несправедливость.

3 декабря 1966 года, к 25-й годовщине разгрома фашистов под Москвой, прах Неизвестного солдата захоронили у Кремлевской стены. А Вечный огонь зажгли через полгода, потому что не успели сделать все необходимое. Под Манежной площадью вдоль главной аллеи Александровского сада протекала река Неглинка. Теоретически существовала опасность проседания почвы под памятником. Речка была заключена в трубу, которая требовала замены. Пришлось в зимних условиях вскрыть и проложить новый коллектор.

«7 мая 1967 года, — ​вспоминал Николай Григорьевич, — ​в Ленинграде на Марсовом поле от Вечного огня зажгли факел и торжественно передали его посланцам столицы. Его повезли на бронетранспортере в сопровождении почетного эскорта. 8 мая на Манежной площади эстафету принял Герой Советского Союза летчик Алексей Маресьев. Открывать мемориал и произнести короткую речь доверили мне. Право зажечь Вечный огонь славы предоставили Брежневу».

Беседа с бомбовиками

Леонид Ильич Брежнев ушел на фронт в первые же июньские дни и воевал до победы. Он видел, что такое война, и, возможно, был единственным советским руководителем, который понимал свою ответственность за сохранение мира. Не на словах, а на деле пытался создать условия, которые сделали бы немыслимой войну между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Брежнев сделал разрядку реальностью.

К нему обратились за помощью главные создатели советского ядерного оружия — ​академики Юлий Харитон и Андрей Сахаров. Брежнев приветствовал их словами: «А, бомбовики пришли!»

Рассказал, что его отец считал тех, кто создает новые средства уничтожения людей, главными злодеями, и повторял: надо бы этих злодеев повесить на высокой горе, чтобы все видели.

— Теперь, — ​заметил Брежнев, — ​я, как и вы, занимаюсь этим черным делом, но с благой целью.

Леонид Ильич не раз заставлял военных соглашаться на ограничение ядерных вооружений. Однажды он собрал у себя на Старой площади руководителей Вооруженных сил и оборонной промышленности. Обсуждался уже готовый проект договора об ограничении стратегических вооружений (ОСВ‑1) с американцами.

Военные наотрез отказывались идти на уступки американцам, хотя те тоже делали шаги навстречу. Дискуссия продолжалась пять часов. Дипломаты — ​за, военные — ​против. Брежнев не выдержал:

— Ну хорошо, мы не пойдем ни на какие уступки, и соглашения не будет. Гонка ядерных вооружений продолжится. Вы можете мне как главнокомандующему Вооруженными силами страны дать здесь твердую гарантию, что мы непременно обгоним Соединенные Штаты и соотношение сил между нами станет более выгодным для нас, чем оно есть сейчас?

Такой гарантии никто из присутствовавших генералов дать не решился.

— Так в чем дело? — ​с напором сказал Брежнев. — ​Почему мы должны продолжать истощать нашу экономику, непрерывно наращивая военные расходы?

Когда готовился отчетный доклад к ХХV съезду, Брежнев заговорил о том, что он искренне хочет мира:

— Однако не всем эта линия нравится. Не все согласны.

Помощник генерального секретаря по международным делам Андрей Александров-Агентов возразил:

— Ну что вы, Леонид Ильич. Население страны 250 миллионов, среди них могут быть и несогласные. Стоит ли волноваться по этому поводу?

Брежнев отмахнулся:

— Ты не крути, Андрюша. Ты ведь знаешь, о чем я говорю. Несогласные не где-то среди двухсот пятидесяти миллионов, а в Кремле. Они не какие-нибудь пропагандисты из обкома, а такие же, как я. Только думают иначе!

В определенном смысле он изменил мир. Но политика разрядки держалась только на его личной воле. Незадолго до своей кончины на заседании политбюро ЦК КПСС Брежнев неожиданно произнес:

— Говорим все время о дружбе между народами, а что мы показываем по телевидению, передаем по радио о капиталистических странах? Агрессию, кризис, всякие беды да безобразия… А между тем там живут народы, которые чего-то добились, что-то есть у них хорошее и достойное уважения. Мы ведь патенты у них покупаем.

Утрачено доверие

Люди старшего поколения застали прежнюю холодную войну — ​в позднесоветское время, когда ресурсы были исчерпаны и страна истощена. Еще за год с лишним до избрания генсеком Горбачева глава партии и государства Константин Устинович Черненко, человек незлобный и без комплексов, задумался над тем, как улучшить отношения с Западом и избавить людей от страха войны. Он вполне доброжелательно сказал вице-президенту США Джорджу Бушу-старшему: «Мы с американцами не врожденные враги».

Вместе с министром иностранных дел Громыко он принимал премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер. Как положено, зачитал заготовленный дипломатами и его помощниками текст, а потом вдруг предложил Тэтчер:

— Давайте дружить по всем линиям. У нас много резервов, контактов, возможностей для настоящих отношений дружбы между нашими народами, между правительствами… Что нам мешает?

Громыко даже испугался: не полагалось так разговаривать с западными политиками. Дружить следовало с соцстранами. Черненко же был искренен в своем желании прекратить конфронтацию. Накопилась усталость от холодной войны, продолжавшейся несколько десятилетий.

А сейчас энтузиазм и подъем. Неподдельная радость от повышения градуса конфронтации. Серьезное сокращение арсеналов оружия массового уничтожения после той холодной войны привело к тому, что страх перед ядерной войной вытеснен страхом перед террором. Ядерное оружие перестало внушать ужас. А на руководящих должностях — ​новое поколение, которое видело войну только в кино или на экране компьютера.

Главная опасность — ​противостояние России и Соединенных Штатов.

Между нашими странами утрачено доверие, которое существовало несколько десятилетий. Если возникали сомнения, то задавали вопросы и получали ответы — ​в рамках системы постоянных консультаций. Но это в прошлом.

Скоро истекут сроки договоров об ограничении стратегических вооружений. А в чем их ценность? В инспекциях! Каждый год 18 российских инспекционных групп приезжают в США, и столько же американских бывают в России. Они осматривают пусковые установки баллистических ракет наземного базирования. Точно так же осматривают мобильные пусковые установки, подводные ракетоносцы, тяжелые бомбардировщики — ​носители ядерного оружия.

Это полная ясность и полная прозрачность. А если между великими державами отсутствует доверие, если нет точной информации о вооружениях другой стороны, это заставляет преувеличивать ее силы и возможности и наращивать собственный арсенал. А это путь к неконтролируемой гонке вооружений и утрате стратегической стабильности. И каждый шаг одной стороны не остается без ответа другой.

После окончания прежней холодной войны в Соединенных Штатах радикально урезали заказы на закупку вооружений. Покупали вдвое меньше оружия, чем во времена президентства Рональда Рейгана. Крупнейший концерн «Рокуэлл», выпускающий бомбардировщики и ракеты, уменьшил свои штаты вдвое. Авиастроительный концерн «Локхид» сократил треть работающих.

Но ситуацию изменили события 2014 года: Крым и боевые действия на территории Украины, когда некоторые европейские союзники попросили Соединенные Штаты срочно принять дополнительные военные меры, дабы надежно гарантировать их безопасность.

Процесс принятия таких решений растягивается надолго. Несведущие в американской политической системе, должно быть, решили, что политическими и экономическими санкциями реакция Вашингтона и ограничится. В реальности только сейчас разворачивается процесс ремилитаризации.

Начиная с Рейгана, американские президенты последовательно сокращали ядерные арсеналы. Похоже, Трамп намерен изменить и этот постулат американской политики. Он нашел полное понимание среди своих военных.

Барак Обама 8 президентских лет блокировал разработку противоракетного оружия. Хиллари Клинтон намеревалась в случае избрания продолжить его линию, несмотря на протесты генералов. Теперь работа над созданием противоракетной обороны возобновлена.

Американская военно-космическая программа — ​главная опасность, с точки зрения российских военных. Столько лет создавали арсеналы баллистических ракет с ядерными боеголовками, способными уничтожить Соединенные Штаты! Неужели американцы смогут запросто сбивать их в космосе, и многолетние усилия пойдут прахом? Тревогу вселяет возможность упреждающего удара по российскому ядерному оружию неядерными сверхточными системами.

Отчего же к Бараку Обаме и Хиллари Клинтон, которые сдерживали наращивание американских вооруженных сил, относились с презрением, а Трампа встретили аплодисментами?

Американское военное строительство — ​удобный предлог для собственных военных усилий. Чиновников и генералов это нисколько не пугает. А вот отказ от переговоров, исключение из клуба восьми наиболее развитых стран — ​обида! Слова Обамы насчет того, что Россия всего лишь региональная держава, — ​невыносимое пренебрежение!

Бомба и сеанс массового гипноза

В 80-е годы сотни тысяч людей выходили на демонстрации с лозунгами «Убей бомбу! Спаси людей!». Та холодная война завершилась, ядерные арсеналы сократились, и все успокоились.

В эйфории, которая последовала за окончанием холодной войны, мир утратил страх и понимание последствий обмена ядерными ударами.

Возникло некое легкомысленное отношение к ядерной бомбе. Это с одной стороны. А с другой, изменилась лексика политических лидеров.

Политики даже не говорят о контроле над вооружениями. Напротив, радуют избирателей успехами военно-промышленного комплекса. Звучат прямые угрозы применить ядерное оружие. Это означает, что политики уверены: такую войну можно выиграть и самому уцелеть. Поэтому никто не требует отказаться от ядерного оружия: бомба нужна для «сдерживания» врага. Верх взял прежний тип мышления: ненависть к окружающему миру, стремление огородиться частоколом ядерных ракет, поиск врагов — ​внутренних и внешних.

Часы Судного дня показывают, насколько мы близки к Апокалипсису, к всемирной катастрофе. Это проект авторитетнейшего журнала «Бюллетень ученых-атомщиков». Решение перевести стрелки принимают эксперты, среди которых 18 лауреатов Нобелевской премии. Теперь до полуночи осталось всего две минуты!

Это означает, что риск термоядерной войны очень высок. Последний раз стрелка придвигалась так близко к полуночи в эпоху, которая, казалось, осталась в далеком прошлом, — ​в 1953 году.