Последним обнулился елбасы — на двадцать девятом году правления. Хотя никаких видимых причин у него не было — мог находиться в должности президента Казахстана пожизненно. Но обнулился на будущее — укрепил позиции семьи и клана, перешел на должность главы Совбеза, контролирующего всё и вся, включая президента.
Александр Лукашенко проделал политическое обнуление уже дважды: в 1996 и 2004 годах. В 1996-м он провел референдум, фактически уничтоживший любые полномочия парламента и превративший его в канцелярию, функция которой — регистрировать указы и декреты. Тогда Лукашенко заявил, что в связи с новой Конституцией предыдущие два года президентства отменяются, и пятилетний срок начинается заново. Так от первых президентских выборов в Беларуси до вторых прошло не пять, а семь лет.
За это время был похищен и убит глава Центризбиркома, депутат Виктор Гончар, а председателем ЦИК стала преданная Лукашенко бобруйская юрисконсультша Лидия Ермошина, которая, начав с этого самого референдума, довела до совершенства механизмы фальсификаций при подсчете голосов, так что о результатах голосования можно было больше не беспокоиться. Но в Конституции, даже при фактическом отсутствии законодательной власти, оставалось ограничение президентских сроков — не больше двух. И в 2004 году Александр Лукашенко провел еще один референдум, на который вынес только один заковыристый вопрос:
«Разрешаете ли вы первому президенту Республики Беларусь Лукашенко А.Г. участвовать в качестве кандидата в президенты Республики Беларусь в выборах президента и принимаете ли часть первую статьи 81 Конституции Республики Беларусь в следующей редакции: «Президент избирается на пять лет непосредственно народом Республики Беларусь на основе всеобщего, свободного, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании?»
Прежде статья 81 ограничивала президентство двумя сроками. Это было выше любой юридической грамотности: в один вопрос были включены два отдельных — «разрешаете ли вы Лукашенко избираться снова?» и «принимаете ли вы изменение статьи 81 Конституции?». Впрочем, всем было ясно, что именно происходит и для чего. О том, что, согласно избирательному кодексу Беларуси, вопросы, связанные с избранием или отставкой президента, на референдумы не выносятся, все вообще благополучно забыли — кроме оппозиции и правозащитников, разумеется. Именно после тогдашних протестов свой первый тюремный срок получил лидер Социал-демократической партии Николай Статкевич (второй тюремный срок он получит после собственного участия в президентских выборах в 2010 году). Словом, полное обнуление прошло в два хода.
Владимир Путин тоже за эти годы обнулялся дважды. В одном и том же 2008 году он на время перебрался в кресло премьер-министра и получил изменение Конституции, увеличившее президентский срок до шести лет. Но у него, в отличие от Лукашенко и Назарбаева, обнуление имеет срок «годности» — до 2024 года. И скорее всего, варианты продумываются уже сейчас.
Многие мои коллеги в России обсуждают объединение России и Беларуси как один из возможных и наиболее вероятных вариантов обнуления. Новое государство, новая Конституция, и все политические биографии начинаются с первых всеобщих выборов.
Для многочисленного чиновничества работы хватит на десятилетия — переписывать, синхронизировать, перелопачивать, объявлять конкурсы на лучший гимн, флаг и герб и проводить смотры союзной художественной самодеятельности. Если всерьез говорить о таком политическом сценарии, то теоретически он вполне возможен, но в реальности маловероятен, причем все его разновидности.
Об объединении на добровольной основе все уже наговорились 20 лет назад. (Речь, разумеется, идет о добровольности договаривающихся лидеров — о волеизъявлении народов ни в каких из возможных сценариев речи нет вообще.) Тогда, во второй половине 90-х, когда Александр Лукашенко и Борис Ельцин начали выкапывать пограничные столбы и подписывать договоры и соглашения о союзном государстве, — такая возможность была вполне реальной.
Александр Лукашенко был готов к объединению в уверенности, что на выборах союзного президента он непременно обойдет дряхлеющего Ельцина. «Мне 40, ему 80», — один из тогдашних рефренов Александра Григорьевича. И география его рабочих поездок тоже напоминала поездки кандидата в президенты России — он все больше ездил по российским регионам и встречался с губернаторами. Да, видимо, так удачно, что однажды, 3 октября 1997 года, Россия отказала ему в предоставлении воздушного коридора для визита в Липецк и Ярославль.
В то время в гродненском СИЗО сидел журналист Павел Шеремет, и Борис Ельцин высказался жестко: «Пусть он сначала Шеремета выпустит!» Но кроме требования освободить журналиста, Ельцин, как раз в тот день приехавший в Нижний Новгород, заявил, что главы администраций регионов не имеют права приглашать и принимать у себя руководителей суверенных государств, не согласовав это с президентом России. То есть напомнил, кто там, в России, главный. Да и объединение с подписанием каждый год нового договора было больше политтехнологическим ходом для Ельцина, чем серьезной идеей. Авторов у того хода, кстати, оказалось больше, чем тех, кто нес с Лениным бревно: о своем авторстве в разное время заявляли многие, от Березовского до Ходорковского.
Лукашенко, впрочем, от идеи переместиться в Кремль не отказывался и любил утверждать, что именно он принес Ельцину победу на выборах 1996 года. Но когда Ельцина сменил Владимир Путин, Александр Григорьевич понял, что в этом раскладе ему уготовано разве что место какого-нибудь председателя комиссии по союзному строительству, не больше. И на фоне газовых и молочных конфликтов Лукашенко быстро сменил риторику на «я — гарант суверенитета», которой успешно пользуется до сих пор, не забывая, впрочем, о привычных апартах на тему «я в Россию на коленях готов ползти».
Те, кто всерьез верит в гарантии суверенитета, наверняка не живут в Беларуси. Потому что здешние жители уже давно поняли: Александр Лукашенко — гарант разве что собственного благополучия и собственной безопасности, а это возможно лишь в независимой республике. Пока, во всяком случае, возможно. Так что добровольное объединение с торжественным парадом на Красной площади и выборами главы нового государства исключено из повестки.
Вариант силового присоединения Беларуси к России — второй «объединительный» сценарий — тоже, как и первый, возможен теоретически, но едва ли осуществим практически.
Все предыдущие силовые сценарии с участием России были связаны с отдельными регионами — Крым, Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье. С Беларусью такое невозможно: здесь нет явных очагов «русского мира». Здесь нет Севастополя, в конце концов. Легенда, скажем, про Могилевскую область, где страдает русскоязычное население, выглядела бы еще более неправдоподобно, чем заговор марсиан. Значит, присоединение некой отдельной области отпадает сразу. А такого, чтобы просто взять и захватить целую страну, — в нынешнем веке и в наших широтах не было и быть не может. Вернее, может. Но зачем? Более экономически зависимой от России страны, чем Беларусь, нет. Так что она и так находится под российским экономическим и, что важно, военным контролем. Поэтому зачем ее окончательно вешать на баланс и закачивать туда бюджетные деньги? Дорого и бессмысленно.
Стоимость любого варианта объединения наверняка уже подсчитана и признана нерентабельной — по крайней мере, пока. Что будет в 2024 году и по какому сценарию пройдет обнуление, еще не знает никто. Но вряд ли оно будет каким-то образом связано с Беларусью.
И кстати, сейчас, после многих дорогих и бессмысленных поступков, Беларусь куда выгоднее для России в качестве независимого государства. Российские санкции в отношении евросоюзовской продукции задели исключительно внутреннего потребителя. Зато и российское, и белорусское руководство теперь делают отличный бизнес на «санкционке». В моменты обострения отношений, конечно, Россельхознадзор публично разоблачает белорусские креветки — для острастки. Но им, креветкам, все равно. А до 2024 года они и вовсе не доживут.
