Короткий метр редко ассоциируется с эпической масштабностью сюжета, хотя, как показывает мировой кинематограф, и короткометражное кино может стать подходящим жанром для отражения фатальных конфликтов.

Сегодня, когда на исторической арене звук медной трубы и бой барабана почти совсем заглушают мелодии, требующие оправы из тишины, обращение к камерному экзистенциальному сюжету воспринимается как повод для надежды.

Культура, внутри которой люди ищут счастье и решают духовные проблемы, рухнула не везде, и это заставляет верить, что со временем она «отрастет» и восстановится в полном объеме и там, где сейчас она невозможна.

Вот такие настроения возникают после просмотра короткометражной киноленты молодого режиссера из Баку Заура Мухтарова «Silence has no wings». По-русски звучит менее музыкально и не так ёмко — «У молчания нет крыльев».

Снимающий авторское кино, Мухтаров пришел в искусство самоучкой, окончив Азербайджанский государственный университет по направлению «Психология». Не будем гадать, что дало кинематографисту хорошее чувство драмы, — выучка к анализу сложных состояний души или хорошее знание классической литературы, вероятно, и то и другое, но стоит признать — ему удался сюжет, в котором есть все, за что ценит кино и эстет, и любитель упрощенных развлечений. В нем есть неожиданный поворот, вытряхивающий зрителя, буквально за шиворот, из кокона психологического комфорта, шокирующий эпизод, утонченная созерцательность, визуальный магнетизм и глубокое понимание анатомии эмоциональной утраты. А еще — умение рассказать историю так, чтобы она воспринималась как притча.

Фабула фильма может быть вмещена в один недлинный абзац.

Девушка просыпается в доме, где была счастлива, но теперь живет одна с белоснежным голубем, заключенным в клетку. Первые эпизоды фильма — ее опустошенность в уютных, наполненных теплым солнечным светом комнатах. С наступлением темноты героиня сбегает от себя, интерьеров в песочных тонах и белого голубя в ночной клуб, где пытается утешиться случайной близостью с одним из его посетителей.

Близость случается — утешение нет. Девушку преследует образ другого мужчины. Она возвращается домой и убивает птицу, поставив клетку в наполняемую водой ванну. В финальном кадре мы видим героиню сидящей на диване. Она кладет белокурую голову на плечо своему фантомному мужу или просто любимому человеку.

Пространственность для кино не только основа специфической для него визуальной эстетики, но и фактор, определяющий действие на экране. В кино мы видим непосредственно, где, что и как происходит.

В фильме Заура Мухтарова пространство и время тесно связаны с драматическим конфликтом. Это затертое клише школярской драматургии, которое хороший режиссер изо всех сил старается преодолеть визуальной магией (делая главным не что происходит, а как это показано на экране), в данном случае обязательно к упоминанию.

От начала фильма и до конца практически все, что видит зритель, — это взаимодействие героини с ее жизненным пространством, с жилыми комнатами, в которых она передвигается, одевается, подставляет себя солнечному свету, ест за столом, грустит в кресле, листает книгу, откуда вырывается ненадолго и где совершает нечто таинственное и ужасное, смысл чего остается не до конца разгаданным, как и неясным остается образ мужчины, к которому она с доверием прижимается в полной тишине и при полном свете в финале.

С точки зрения киноязыка фильм продолжает (или возрождает) традиции киноэстетики, которая, как считают историки кино, была утрачена с появлением звука. Следование сюрреалистической логике сно-видения представляет собой квинтэссенцию экранного искусства. В немом кино она была проявлена наиболее отчетливо, что и оставляло место для свободной игры ассоциаций и визионерства. Сегодня такой метод — редкость даже для фестивального (авторского) кино.

Вместе с тем условием сосредоточения на визуальной фантазии в фильме Заура Мухтарова является именно звук. Этот звук используется как основной структурообразующий элемент и магнетический инструмент вовлечения — сообщает зрителю мощное ощущение присутствия в момент события на экране: в опустевшем мире героини так тихо, что она слышит свое дыхание, отмеряющее течение времени, подобно тикающим часам. В этой звуковой наготе действие приобретает мощное качество гиперреальности. Гиперреальность заставляет нас поверить в то, во что бы мы не поверили, будь оно изображено иначе. В частности, этот эффект заставляет принять как данность и не задавать вопросов, почему голубка в ванной умирает так тихо.

Эпизод, в котором явно прочитывается аллюзия, может быть, и не подразумеваемая самим режиссером, к одному из самых трагических сюжетов в русской классической литературе, показан с условностью, которую редкие естественные звуки только подчеркивают.

Вопреки трактовкам из школьных учебников, Герасим, конечно, убивает свою любимицу не из тупой покорности. Или не только из покорности. Немому и безответному необходим был тот градус личного отчаянья, который вытолкнул бы его в открытый протест. Цена его освобождения — жуткая. Ведь не Глас же Божий потребовал от глухонемого убить то, что было ему дороже всего, во что он вложил всю свою бессловесную нежность. В отличие от тургеневского Герасима, героиня фильма «У молчания нет крыльев», скорее всего, совершает лишь внешний ритуал, показывающий уже свершившееся в ее внутреннем мире. Она уже приняла решение избавиться от чего-то в самой себе, подобно тому, как жестокие люди избавляются от ненужных им новорожденных животных.

Но почему же именно голубь?

Птица — очень объемный символ, обросший множеством культурных смыслов и ассоциаций, а тем более — голубь. Образ голубя связан в христианстве со Святым Духом и одновременно напоминает о ветхозаветной притче о Всемирном потопе. В народном фольклоре птицы — вестники между мирами. А еще голубь — животное, посвященное богине любви Афродите…

Вот и гадай теперь, какой же смысловой пласт затрагивает, или случайно задевает, режиссер, изображая утопление в обычной ванной: нереалистично, но в координатах созданного им художественного мира беспощадно, жестоко, многозначительно.

Сцена в ванной в итоге становится эмблемой, которую можно разгадывать бесконечно. Как сомнамбула, без тени чувства на лице, и как палач, присутствуя до самого конца, девушка превращает живое в мертвое.

Образ птицы в клетке, исходя из этого, может быть прочитан и как метафора души, томящейся в плену — в плену воспоминаний… в плену материального мира, где она всего лишь страдающая странница. С этой точки обзора ситуация выглядит примерно так. Если нет души, то и нечем чувствовать и страдать. Убив в себе душу, можно снова стать счастливой. По крайней мере, можно попробовать…

Смысловая неопределенность допускает определенные вариации трактовки того, что зритель видит на экране, при этом не лишая историю целостности и завершенности, хотя режиссер явно не сковывает себя обязательствами что-либо объяснять. Это и роднит его метод с логикой сновидений, на которую опирались, в частности, французские режиссеры-сюрреалисты начала ХХ века. Правда, время и пространство в фильме Заура Мухтарова показаны совершенно реалистично, а события — полностью посюсторонни, и даже изображение мужчины-фантома в такой манере, то есть совершенно нефантомно, лишь добавляет сюжету неожиданную ясность. Ведь жизненная реальность героини не делится на то, что «на самом деле», снаружи, и что — в ее сердце, внутри.

Нурана Каримова, исполняющая главную роль, создает образ женщины, убедительно отчужденной от самой себя. Неспособность любить нередко маскируется под нежелание отрекаться от прошлого. Неслучайно образ, будто сотканный из света, внутри симфонии теплых оттенков — от золотистого до песочного, в которую, как мелодию, ее вписала кинокамера, выглядит так похожим на «лунную деву», то есть холодным.

Композиционно фильм состоит из четырех событийных блоков: утро и день в опустевшей квартире, безмолвное знакомство и случка в баре, убийство голубя (кульминация истории) и финал. Их монтаж построен по принципу контраста: ночного времени и дневного, света и тьмы, интимности личного пространства и игривых огней в ночном заведении. Внутри — снаружи. Тишина — нагромождение звуков. Изящная блондинка, почти эфемерное создание, — грубый мужлан с сальной ухмылкой, ее случайный любовник. Похоть — бесплотная тоска.

Эстетское смакование форм в первом сюжетном блоке настолько очевидно, что его может не заметить только слепой.

Но хочется сосредоточиться все же именно на сюжете и, наконец, подвести итог. В построении сюжета удачно использована фрагментарность. Предельная сжатость роднит короткую историю с притчей. А притчу можно бесконечно переосмыслять, дополнять деталями, додумывать, насколько хватит воображения.

Взять хотя бы вот этот жест девушки в самом конце — голова, склоненная на плечо к безучастному мужчине, который просто присутствует. Не есть ли это символическое изображение всеобщей потребности всего живого иметь хозяина? «Папа, возьми меня на ручки!» Случайно ли второй мужской персонаж сыгран Сергеем Масловым на грани с асексуальностью — по контрасту с лоснящейся плотностью фигуры в кожаной куртке там, в баре?

А далее, сформулировав подобную гипотезу, конечно, нельзя не заметить, что к Отцу не сможет вернуться тот, кто не захотел, не сумел отрастить крылья. И в то же время ясно как божий день, что тишина рождается там, где воцаряется молчание, то есть там, где нет диалога с другим. А если его никогда уже и не получится? Есть такое выражение: опустить крылья. Так говорят о том, кто подавлен отчаянием.

Подбор актеров во многом определяет не только атмосферу в кинокартине, но и итоговый визуальный рисунок. Внешняя фактура Сергея Маслова и Мухаммеда Алиева (как и Нурана Каримова, они непрофессиональные актеры) становится живым воплощением тех полюсов, между которыми ищет своего воплощения в жизнь лунная дева.

Понятно, что технические возможности в том числе определяют эстетику, и прогнозировать, как будет эволюционировать художественный метод режиссера с расширением его технических возможностей, по сути, бессмысленно.

В лучшем варианте некоторая статичность кадров (в начале часто стыкуются композиционно похожие планы) может сыграть роль хорошей основы для репрезентации несуетной созерцательности, новой формы передачи незаинтересованного, в значении бескорыстия и отрешенности, отношения к происходящему в мире.

Сегодняшнему миру нужно, как никогда.