По поручению товарища Хрущева

27 сентября 1965 года на пленуме ЦК КПСС председатель Совета министров СССР Алексей Николаевич Косыгин выступил с докладом, в котором говорил об «улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования». Слово «реформа» он употребил четырежды. Но уже в официальном постановлении пленума этот термин исчез, а роль Косыгина была скромно сведена к «изложению мероприятий».

Так началась и так продолжилась одна из самых масштабных и противоречивых экономических реформ в истории СССР, известная как «косыгинская». Ей суждено было стать символом упущенной возможности, заложенной под основы плановой системы, и предметом ожесточенных споров на десятилетия вперед. Но почему амбициозный замысел, рожденный в дискуссиях лучших советских экономистов того времени, так и не обернулся результатом? Для ответа на это вопрос нужно рассказать историю реформы — от идеи до сворачивания.

Начать же надо с того, что «реформу» не стоило бы называть «косыгинской» и думать, что председатель Совмина СССР был ее лоббистом. С чего бы образцовый «сталинский нарком», сделавший карьеру в 1937–1938 гг. (за два года Косыгин прошел путь от начальника цеха на ткацкой фабрике до народного комиссара легкой промышленности СССР и члена ЦК ВКП (б)), вдруг заделался «либералом» и «реформатором» советского народного хозяйства?

Нет, Косыгин не был ни инициатором, ни даже «сторонником» реформы, пишет д.э.н. И.М. Воейков в статье «Роль Института экономики АН СССР в осуществлении хозяйственной реформы 1965 года» (Вестник Института экономики Российской академии наук. № 2. 2024).

«Эту реформу обычно называют косыгинской, хотя, справедливости ради, надо сказать, что ее инициатором выступил Н.С. Хрущев, который был первым секретарем ЦК КПСС с 1953 по 1964 г. и одновременно — председателем Совета министров СССР (с 1958 по 1964 г.).

А.Н. Косыгин при Хрущеве был первым заместителем председателя Совета министров СССР (1960–1964 гг.). И только после отстранения Хрущева от власти А.Н. Косыгин в 1964 г. стал председателем Совета министров СССР, который он возглавлял вплоть до 1980 г.

Об этом напоминает и В.Д. Белкин (в книге «Тернистый путь экономиста». ЦЭМИ РАН, 2015): «Реформу 1965–1967 гг. называют косыгинской — по фамилии тогдашнего председателя Совмина А.Н. Косыгина, хотя подготовлена она была вопреки Косыгину, который поначалу оказывал этому активное противодействие… Программа реформы разрабатывалась по поручению Н.С. Хрущева».

Тяжелое наследство товарища Сталина

К середине 1950-х годов высшему политическому руководству страны стало ясно, что сталинская экономическая модель себя исчерпала. Содержание проблемы все, кстати, понимали — Советскому Cоюзу предстояло «труд» замещать «капиталом», поскольку трудовой ресурс оказался близок к исчерпанию

А поскольку таких, как ты, много — за твой труд мы платим тебе мало.

Что с точки зрения макроэкономики происходит, когда мы ставим крестьянина к станку? — мы перемещаем трудовой ресурс из сектора с низкой добавленной стоимостью (сельское хозяйство) в сектор с высокой добавленной стоимостью (промышленность) и получаем рост производительности.

Но в какой-то момент получается, что забирать ресурс из деревни больше нельзя — некому будет кормить рабочих в городах.

А производительность начинает падать, потому что заводы, построенные в 1930-е, надо обновлять.

Выжимать еще больше ресурса из рабочих — тоже не получается, в начале 1960-х подушевой доход трети рабочих и служащих в СССР оказался ниже прожиточного минимума.

И 1960-е становятся временем разнообразных экспериментов в управлении экономикой СССР, цель которых была, в общем, одна — повысить производительность труда.

Структура экономики усложнялась, появлялись новые отрасли, и Госплан СССР уже не мог эффективно балансировать все ресурсы и потребности. Чем более сложной становилась экономика СССР, тем меньше было возможностей организовать работу, как в 1930-е, — «на Ярославском гравийном карьере, где, как только один из тысяч землекопов разгибал спину, — так он сразу был виден конвою», — а мыслей о том, что мотивировать людей к труду можно как-то иначе, у начальства не было — кроме как усиливать «учет и контроль».

Хрущевские реформы, в частности, создание совнархозов (территориальных органов управления), не стали решением. Они только заменили отраслевой монополизм министерств на территориальный, вызвав сбои в межрайонных поставках и резко увеличив объем незавершенного строительства. Совнархозы, получив полномочия, начинали множество новых строек, не имея возможности их завершить.

Требовался принципиально иной механизм, который заставил бы предприятия самостоятельно экономить ресурсы, скрывать свои реальные возможности и активно внедрять инновации. Ответом на этот вызов стал комплекс идей, объединивший два ключевых направления:

1. Рентабельность и материальная заинтересованность. Предлагалось оценивать работу предприятий не по «валу» (валовой продукции), который поощрял расточительство и выпуск дорогой, но не всегда нужной продукции, а по прибыли и рентабельности.
2. Экономико-математические методы и оптимальное планирование. Ученые во главе с Василием Немчиновым обещали с помощью ЭВМ и линейного программирования рассчитать «объективно обусловленные оценки» — идеальные цены, при которых предприятия, максимизируя свою прибыль, автоматически будут производить именно то, что нужно обществу. Витала идея создания гигантской компьютерной сети — Общегосударственной автоматизированной системы сбора и обработки информации (ОГАС), которая в режиме реального времени собирала бы данные со всех предприятий и помогала проводить оптимизационные расчеты.

Эти направления не противоречили, а дополняли друг друга, образуя логичную систему. Как писал экономист Алексей Сафронов, «сторонники этих идей стали задним числом противопоставлять пути развития плановой системы через компьютеризацию и развитие экономических стимулов. В действительности по состоянию на середину 1960-х выбирать было не из чего».

Планы или стимулы

Важным событием, выведшим экономическую дискуссию на общесоюзный уровень, стала публикация 9 сентября 1962 года в газете «Правда» статьи харьковского экономиста Евсея Либермана «План, прибыль, премия». Она стала катализатором обсуждения, но не была первым или единственным предложением. Ее известность обусловлена тем, что Либерман предложил целостную и понятную модель реформы.

Ключевые предложения Либермана сводились к следующему:

• Государство доводит до предприятий лишь задания по объему выпуска и номенклатуре важнейшей продукции.
• Главным оценочным показателем становится рентабельность активов (отношение прибыли к стоимости основных фондов).
• Материальное поощрение работников напрямую связывается с ростом этой рентабельности.
• Чтобы избежать занижения планов, вводится долгосрочная (на 5–7 лет) шкала отчислений в поощрительные фонды.

Это создавало бы новую для СССР ситуацию: предприятию становилось невыгодно «выбивать» у государства лишние фонды и занижать планы. Рост стоимости основных фондов увеличивал знаменатель в формуле рентабельности, снижая премии. Новая система была призвана мотивировать предприятия к повышению производительности труда, но, как справедливо указывал сам Либерман, система работала бы только при наличии адекватных цен. Без них самая рентабельная продукция не обязательно была самой нужной.

И здесь свое слово сказали экономисты-математики. 21 сентября 1962 года, всего через 12 дней после статьи Либермана, в «Правде» вышла статья патриарха советской экономической науки Василия Немчинова «Плановое задание и материальное стимулирование». Она расширяла и дополняла идеи Либермана. Немчинов предлагал перейти от государственных заданий к государственным заказам, распределяемым на конкурсной основе. Предприятия сообщали бы о своих производственных возможностях, а гигантская ЭВМ распределяла бы заказы оптимальным образом. Централизованное снабжение предлагалось заменить государственной торговлей средствами производства. Для расчета оптимальных цен и планов должна была использоваться мощная вычислительная техника, внедрение которой должно было бы повысить степень контроля над всеми участниками экономического процесса.

Важно понимать, что ни Либерман, ни Немчинов не предлагали ни отказа от государственной экономики, ни введения частной собственности на средства производства. Оба «реформатора» действовали в рамках знаменитой ленинской формулы — «социализм — это учет плюс электрификация все страны», просто учет предлагалось теперь вести «по-другому». Содержательно же каркас «реформы» выглядел так: децентрализация управления, ориентация на прибыль, оптимальное ценообразование и кибернетизация планирования.

Время экспериментов

Последняя идея (о кибернетизации) очень понравилась высокому начальству, поскольку она продолжала представлять экономику как «гравийный карьер», в котором отныне землекопы должны были сами покупать себе лопаты, а следить за ними должен был не конвой, а компьютер.

Не увидев в идеях ученых ничего, что шло бы вразрез с фундаментальными основами сталинской экономики, начальство дало отмашку — и с 1963 года по всей стране начались экономические эксперименты. Два швейных объединения — «Большевичка» в Москве и «Маяк» в Горьком (Нижний Новгород) — перешли на работу по заказам магазинов. Для них планировался только объем реализации и прибыли. Результаты обнадеживали: предприятия стали гибче реагировать на спрос, обновили ассортимент, выросла прибыль.

Аналогичные эксперименты проводились в автотранспорте, угольной промышленности и других отраслях. Повсюду фиксировалось улучшение финансовых показателей. Однако уже тогда на некоторых предприятиях рост прибыли стал обгонять рост производительности труда, а фонды премирования увеличивались на 10–25%, что никак не входило в планы «реформаторов», рассчитывавших на снижение стоимости труда за счет более эффективной его эксплуатации, а никак не на рост этой стоимости.

Для того чтобы «навести порядок», в декабре 1964 года была создана комиссия для разработки проекта реформы под руководством зампреда Госплана Анатолия Коробова. В итоге вариант, который лег на стол Косыгину, в большой степени был результатом творчества работников Госплана, шедшего в общем русле, но с серьезными коррективами, предложенными учеными.

И 4 октября 1965 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «О совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства», которое и дало старт т.н. «Косыгинской реформе».

Ключевые положения реформы включали в себя:

• Восстановление отраслевого принципа управления. Совнархозы были ликвидированы, воссозданы министерства.
• Сокращение числа плановых показателей. Список спускаемых сверху показателей был сокращен с 30 до 9. Главными из них объявлялись: объем реализованной продукции (а не произведенной), прибыль и рентабельность (отношение прибыли к основным фондам и оборотным средствам).
• Создание фондов экономического стимулирования. На предприятиях создавалось три фонда за счет части прибыли: материального поощрения, социально-культурных мероприятий и жилищного строительства, развития производства.
• Введение платы за основные фонды. Чтобы стимулировать избавление от ненужного оборудования.
• Расширение прав предприятий. Предприятия получили больше свободы в распоряжении фондами, планировании ассортимента (кроме важнейших позиций), развитии прямых хозяйственных связей.

В совокупности данные мероприятия должны были означать переход от формального к полному хозрасчету но, как писал экономист Гирш Ханин в книге «Экономическая история России в новейшее время»:

Что могло пойти не так?

На бумаге все выглядело как воплощение идей Либермана. Однако «реформа» с самого начала несла в себе внутреннее противоречие: она пыталась совместить рыночные стимулы с административной системой управления.

Ключевые изъяны реализованной модели были таковы:

1. Нестабильные нормативы. Вместо долгосрочной шкалы отчислений, предлагавшейся Либерманом, нормативы устанавливались и ежегодно пересматривались для каждой отрасли и даже группы предприятий специальной Междуведомственной комиссией (МВК) при Госплане. Это породило «административный торг» за «выгодные» нормативы.
2. Социальная «справедливость» вместо эффективности. Отчисления в премиальные фонды были привязаны не только к прибыли, но и к фонду оплаты труда (ФОТ). Это убивало стимул сокращать лишних работников: чем меньше ФОТ, тем меньше отчисления на премии.
3. Сохранение разделения прибыли на плановую и сверхплановую. Это подрывало борьбу с занижением планов.
4. Нерешенность проблемы ценообразования. Раздел о ценах в постановлении состоял из общих пожеланий. Механизма оперативной корректировки цен в зависимости от спроса создано так не было.

Взлет, дисбалансы и откат

Перевод предприятий на новую систему шел постепенно начиная с 43 передовых предприятий в 1966 году. К концу 1970 года по новой системе работала 41 тысяча предприятий, дававших 93% промышленной продукции и 95% прибыли.

Финансовые показатели первых «реформаторских» предприятий резко пошли вверх. Росла прибыль, снижались запасы неликвидов на складах, списывались излишние фонды. Фонд материального поощрения на некоторых предприятиях достигал 8–9% от ФОТ (Фонда оплаты труда), что резко повышало заинтересованность работников.

Одновременно реформа резко увеличивала денежную оплату труда. Если за первую половину 1960-х годов фонд личного потребления вырос на треть, то за вторую — уже на 42%. В июле 1966 года председатель правления Госбанка СССР Алексей Андреевич Посконов направил в Совмин СССР совершенно секретную записку о недостатках денежного обращения, в которой писал, что развитие розничного товарооборота и платных услуг населению значительно отстает от роста денежных доходов населения. Он отмечал: «В первом полугодии 1966 года эмиссия денег в целом по стране составила 1,8 млрд рублей против 1,2 млрд рублей в первом полугодии 1965 года, 0,7 млрд рублей в первом полугодии 1964 года и 0,9 млрд рублей в первом полугодии 1963 года», — и просил принять срочные меры по дополнительному производству товаров народного потребления.

За три года дефицит потребительских товаров из относительного стал абсолютным.

Но это было еще не все. Поскольку большая часть прибыли стала оставаться на предприятиях, доходы госбюджета начали сокращаться. Уже в 1967 году при подготовке плана на 1967/68 год госбюджет не удалось свести без дефицита. Как позднее признавал председатель Госплана Николай Байбаков, «пришлось пойти на временное, как тогда казалось, заимствование средств для покрытия расходов госбюджета из фондов предприятий. Но, позаимствовав один раз, остановиться уже не смогли».

Одновременно предприятия, стремясь к максимизации прибыли, начали бесконтрольно менять ассортимент в пользу более рентабельных, но не всегда самых нужных людям товаров. Из-за жесткости цен самая рентабельная продукция не была самой дефицитной.

Рост зарплат стал обгонять рост производительности труда. За восьмую пятилетку (1966–1970) реальные доходы населения выросли на 33%, номинальная зарплата — на 26% (при плане 20%), а производительность труда в промышленности — на 32%. На потребительском рынке возник мощный дисбаланс

Кроме того, получив средства в Фонд развития производства, предприятия ринулись начинать новые стройки. Но оптового рынка средств производства создано не было, стройматериалы и оборудование по-прежнему распределялись фондово. Это привело к росту незавершенного строительства до 100 млрд рублей. Средства фондов развития оказалось не на что тратить.

Попытка усилить договорную дисциплину и материальную ответственность за срыв поставок провалилась. Чисто «сталинскую» идею Косыгина засчитывать выполнение плана только после удовлетворения всех заказов потребителей встретили в штыки все отраслевые министры, дружно заявившие, что в таком случае их предприятия останутся без зарплаты.

Фиаско

К концу 1960-х стало ясно, что в ее реальном виде реформа породила больше проблем, чем решала, о чем заговорили на высшем уровне — на Пленуме ЦК КПСС 15 декабря 1969 года. Сам генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев объяснил ее фиаско невозможностью найти баланс между «производством средств производства» и производством потребительских товаров в СССР:

Слова Брежнева ни в коем случае нельзя считать демагогией, генеральный секретарь говорил не на публику, он выступал перед несколькими сотнями реальных руководителей страны, хорошо осведомленных о происходящем в подведомственных им отраслях хозяйства. Это выступление Брежнева было рассекречено через треть века.

Так что — все всё понимали. Если не всё, то очень многое. И ничего не получилось.

Без отказа государства от своей главенствующей роли в экономике неоткуда было взять дополнительные ресурсы для товарного покрытия растущего инвестиционного спроса предприятий и потребительского спроса работников. Равновесия можно было достичь либо либерализацией цен (то есть фактически обесценением фондов экономического стимулирования и денежных накоплений граждан), либо стерилизацией денежной массы.

Противоречия можно было преодолевать двумя путями: либо углублять реформу вплоть до создания рыночной экономики, либо возвращаться к административному контролю. Был выбран второй путь.

• 1968 год. Постановление Совмина от 30 сентября констатировало проблемы и требовало стабилизировать нормативы, но одновременно восстанавливало контроль за соотношением роста зарплаты и производительности труда.
• 1969 год. Было принято решение о сокращении нецентрализованных капиталовложений.
• 1972 год. Леонид Брежнев на Пленуме ЦК подвел черту: «Оказалось, однако, что прибыль можно увеличивать и другим путем — неоправданно повышая цены и отказываясь от производства «невыгодной» для предприятия, но необходимой стране продукции».
• С 1972 года была введена практика централизованного установления предельных размеров фондов материального поощрения в рублях, а не в процентах. Появился «потолок», выше которого прыгнуть было нельзя.
• 1973 год. Объем строительства за счет средств предприятий был директивно урезан на 28%. Это символический конец косыгинской реформы.

К началу 1980-х годов у предприятий оставалось 42% прибыли, но реально распоряжаться они могли лишь 8–9%. Были восстановлены все ранее отмененные показатели, включая показатель снижения себестоимости.

Но вернуть разбалансированную экономику на прежние «административные рельсы» оказалось невозможно. Так же, как и наладить выпуск потребительских товаров — одновременно с сохранением «производственного комплекса», созданного еще при Сталине.

Деньги и товары

3 июля 1973 года начальник Управления денежного обращения Госбанка СССР Е. Большакова докладывает председателю правления Госбанка СССР М. Свешникову:

Финансисты СССР вполне понимали, что советские рубли обесцениваются по отношению к товарам, причем довольно высокими темпами, — отсюда и дефицит, чем дальше, тем сильнее раздражавший население.

Прошло семь лет, и в 1980 году председатель правления Госбанка СССР В. Алхимов докладывает председателю Совета министров СССР А. Косыгину:

Все всё понимали — и что товаров нет, и что деньги теряют ценность, но изменить структуру экономики, заложенную самим товарищем Сталиным, — не могли.

Попытка «приручить» прибыль, не отпуская в свободное плавание цены и собственность, обрекла реформу на провал. Вместо того чтобы стать двигателем прогресса, реформа усилила антагонизм между директорами предприятий и верховной властью, углубила системные дисбалансы и в конечном счете подготовила почву для будущего кризиса.