Трудно найти в России человека, который за последние годы не перечитал бы роман Джорджа Оруэлла «1984». Эта антиутопия набирала популярность по мере ужесточения авторитарного режима, а в 2020-х годах и вовсе заняла лидирующие позиции в самых разных книжных списках вплоть до рейтинга самых воруемых книг. Неудивительно: люди видят в ней зеркальное отображение российской действительности — но, пожалуй, кое в чем Россия может книгу дополнить. К трем оруэлловским партийным лозунгам — «Война — это мир», «Свобода — это рабство», «Незнание — сила» — мы можем добавить не менее хлесткий тезис «Порядок — это хаос». Именно такой парадоксальный принцип лег в основу применяемых в стране цензурных практик.

Это две части одного целого, при этом цензура в России запрещена Конституцией, а никаких репрессий в России официально, разумеется, нет. Есть свод законов, которые граждане РФ обязаны соблюдать. Но законодательство — штука гибкая, особенно при полном контроле за законотворчеством, поэтому его легко адаптировать как под глобальные задачи, так и под нужды текущего момента. Именно поэтому одна из характерных черт российских законов — расплывчатость, позволяющая применять репрессии максимально широко.

Конечно, цензура в РФ не возникла на пустом месте. Она — неотъемлемая часть всего современного режима, и началось все с разгона НТВ. С тех пор цензура в России лишь набирала обороты. Но дело в том, что до некоторых пор она лежала в сугубо политической плоскости — в культуре же ее проявления были единичными и, по сравнению с нынешними временами, довольно мягкими. Здесь можно вспомнить резонансное «дело Седьмой студии», фигуранты которого в итоге получили штрафы и условные приговоры (по нынешним временам — невероятная мягкость, по тогдашним — абсолютное беззаконие). С другой стороны, в нем уже читались контуры будущего абсурда: следствие усомнилась в существовании спектакля «Сон в летнюю ночь», который к тому времени шел в театре уже пять лет.

После февраля цензура изменилась.

Можно даже назвать точный час этих изменений. 24 февраля 2022 года в районе полудня Роскомнадзор выпустил извещение для СМИ, в котором потребовал при освещении спецоперации использовать только официальные российские источники (фактически — лишь сообщения Минобороны РФ). Подобные документы выпускались и раньше, но теперь власти продемонстрировали серьезность своих намерений. Через два дня РКН направил ряду изданий уведомления о «необходимости ограничения доступа к недостоверной информации», и вскоре вещание ведущих независимых СМИ страны было прекращено, а доступ к их ресурсам заблокирован.

«Новую реальность» поспешили закрепить законодательно: уже через несколько дней Госдума приняла печально знаменитый «закон о фейках». Сейчас этот закон является одним из самых часто применяемых в репрессивных практиках. Он представляет собой классический пример «размытости»: после его принятия правоохранительные органы стали задерживать людей за одно лишь непечатное слово из пяти букв.

Еще одно знаковое изменение произошло в связи с релокацией. В первые же месяцы СВО Россию стали массово покидать несогласные, среди которых оказались многие деятели культуры, журналисты, писатели — цвет российской литературы, главные ее имена. Постепенно за границей сформировалось альтернативная, свободная русскоязычная культура со своими институциями: издательствами, книжными магазинами, литературными премиями.

Но при всем этом творчество многих эмигрантов было и остается популярным в России, и даже в 2025 году такие имена, как Дмитрий Быков*, Борис Акунин*, Дмитрий Глуховский*, не исчезли с первых мест читательских рейтингов. Помимо прочего они ведут активную публичную деятельность.

В попытках властей полностью отрезать Россию от творчества «иноагентов», а «иноагентов» — от России большое подспорье оказал закон об «иноагентах». Принятый еще в 2012 году, он стал одним из основных инструментов преследования инакомыслящих. Реестр «иноагентов» прилежно пополняется каждую пятницу. Штрафы «иноагентам» выносятся по несколько раз в неделю, уголовные дела возбуждаются регулярно.

Российские законодатели постоянно трансформируют этот закон в сторону ужесточения. Так, в сентябре этого года депутаты в очередной раз упростили уголовное преследование «иноагентов»: теперь это возможно после однократного привлечения к административной ответственности (раньше требовалось двукратное привлечение в течение года).

Еще один реестр (их очень полюбили вести российские власти — удобная форма учета) — список «террористов и экстремистов» Росфинмониторинга. Там теперь числятся режиссер Женя Беркович и драматург Светлана Петрийчук, фигуранты «дела издателей» и много кто еще. Попадание в эти списки влечет за собой поражение в правах и риски преследования, в том числе уголовного, но правила этого попадания тоже абсолютно непредсказуемы и хаотичны: можно стать террористом и экстремистом за спектакль, за написанную книгу или за совокупность творческих заслуг, а можно не стать вообще. А исключения из этого реестра не гарантирует даже смерть — скажем, Алексей Навальный значится в этом списке до сих пор.

Тем не менее репрессии в сфере культуры первых лет СВО при резком увеличении масштабности по-прежнему довольно долго были именно политическими, а не культурными. Довольно долгое время оставалось открытым своеобразное «окно возможностей»: делать свое дело молча, не присоединяясь к сторонникам власти. Главное было — не выступать против. «Театральное дело» в отношении Евгении Беркович и Светланы Петрийчук, возбужденное весной 2023-го, стало одним из первых исключений.

Но даже когда оно им стало, большинство дел против творческой интеллигенции имело ярко выраженную политическую подоплеку. Преследование инициировалось либо заочно в отношении релокантов, часто выступающих в СМИ и имеющих большую аудиторию, либо в отношении тех, кто осмеливался на протест. Так, трех молодых поэтов — Артема Камардина, Егора Штовбу и Николая Дайнеко отправили в колонию за участие в Маяковских «антимобилизационных» чтениях. Еще один пример: художницу, музыканта и поэтессу Сашу Скочиленко* осудили за невинный «тихий протест»: она оставила в магазине «антивоенные ценники». Все это было в первую очередь высказываниями политическими и только во вторую — художественными.

Изменил ситуацию закон о запрете пропаганды ЛГБТ** (и последующее решение суда о признании экстремистским «движения ЛГБТ»). В этом никакой политической подоплеки уже не было, это стало чистым вопросом идеологии и архаического видения миропорядка.

Эта законодательная новелла о запрете ЛГБТ, как и закон об «иноагентах», — по сути дела, старая заготовка, используемая на новый лад. В первоначальном виде Госдума приняла этот закон еще летом 2013 года, и тогда он касался только несовершеннолетних. Но в декабре 2022 года его значительно расширили, и дел по соответствующей статье стало куда больше.

Принятие этого закона помимо прочего ударило по целому пласту культуры. Под угрозой оказались, по сути, многие произведения мировой классики, где содержался хоть какой-то намек на однополые отношения. Последствия не замедлили себя ждать: еще до вступления закона в силу магазины стали снимать с полок такие книги, как «Щегол» Донны Тартт, «Маленькая жизнь» Ханьи Янагихары и «Лето в пионерском галстуке» Елены Малисовой* и Катерины Сильвановой*.

Именно с этого момента рамки, до этого вполне четко очерченные, начали размываться.

Весной 2024 года произошла резонансная история: издательство АСТ официально заявило об остановке продаж книг Владимира Сорокина «Наследие», Майкла Каннингема «Дом на краю света» и Джеймса Болдуина «Комната Джованни». Выяснилось, что эти книги были направлены на экспертизу Экспертного центра при Российском книжном союзе (РКС), где пришли к выводу, что они содержат запрещенную информацию.

В первую очередь на эту новость обратили внимание потому, что под цензуру попал популярнейший Владимир Сорокин. Но куда хуже была новость о том, что, оказывается, существует некий «экспертный центр», который выявляет крамолу в литературных произведениях. Вскоре «Ведомости» выпустили о нем заметку: оказалось, действительно: на базе РКС запущен экспертный центр «для оценки печатных и электронных книжных изданий на предмет соответствия законодательству». Это значило, что цензура в России начала обрастать своими институтами и бюрократией, причем совершенно непрозрачными: до сих пор неизвестны ни имена экспертов, ни методы экспертиз.

История закончилась тем, что суд оштрафовал АСТ и «Эксмо» на 4 млн руб, а один из самых популярных российских писателей теперь печатается не в российских издательствах, а в независимом Freedom Letters, которое тоже вместе с его основателем Георгием Урушадзе* подвергается в РФ преследованиям.

Кстати, поводом для цензуры в отношении книги Сорокина стал донос. Доносительство стало одним из катализаторов дальнейшего развития цензуры. Появились целые телеграм-каналы, специализирующиеся на жалобах на различные крамолы в сфере культуры. Большинство из них анонимны, хотя есть люди, которые гордятся подобной деятельностью и любят рассказывать о ней миру, а цензоры с удовольствием на эти «сигналы» реагируют.

Особенность подобной практики состоит в том, что у нее вообще нет никаких рамок.

Так, пострадали в России получившая в 2015 году Пулитцеровскую премию книга «Весь невидимый нам свет» Энтони Дорра и книга Тилар Маццео «Дети Ирены»: доносчикам не понравилось, как в этих книгах изображены советские солдаты, хотя они появляются в этих произведениях лишь эпизодически.

2024 год выдался переходным во многих смыслах. Цензура и репрессии нарастали, списки запретных тем расширялись: к ЛГБТ к концу года прибавился феминизм и идеология чайлдфри. То, что раньше воспринималось как маргинальность, постепенно становилось нормой. «Патриоты» от культуры отвоевывали себе все больше пространства: программы крупнейших книжных фестивалей превратились в сплошную Z-пропаганду. Но наиболее одиозным инициативам еще давали отпор.

В ноябре 2024 года случился скандал: некий Совет по детской книге Союза писателей России провел «масштабное исследование современной детской литературы" и выявил в ней «тревожные тенденции» и «деструктивность».

Это, как его громко назвали, «исследование» вызвало такое возмущение книжного сообщества, что вмешался сам глава Российского книжного союза Сергей Степашин. «Хотим подчеркнуть, что отраслевые исследования должны проводиться только с участием экспертов с необходимыми компетенциями, многолетним опытом и авторитетом», — заявлял он тогда (цитата по сайту РКС). Казалось, что нападение удалось отбить, и это внушало определенную надежду: все-таки можно противостоять мракобесию.

Увы, рано радовались. В 2025 году повторилось все то же самое, но на другом уровне: литературой занялись люди совсем другого калибра, и во главе Союза писателей России в феврале 2025 года встал помощник президента Владимир Мединский.

Это назначение и трансформация СПР из третьеразрядной литературной организации в, по сути, главное литведомство страны знаменовало начало нового этапа существования литературы в России. Деятельность обновленного СПР пока что направлена в основном на три вещи. Первое — это передача в ведение Союза максимально возможного количества активов (только за последние месяцы СПР получил издательство «Художественная литература», ЦДЛ, дом творчества в Комарове). Второе — консолидация писательских организаций (кажется, в СПР вступили уже практически все региональные союзы). Третье — литературные мероприятия: фестивали, бесчисленные премии с большим фондом и так далее.

Все это делается под эгидой и при полной поддержке государства и лично президента и свидетельствует о стремительном процессе идеологизации литературы: на всех площадках старательно насаждается «патриотизм», поддержка СВО, Z-творчество. Все, что остается за рамками этого процесса, попадает в зону риска.

Косвенным подтверждением этому служит видимое усиление давления на независимые книжные организации. Раньше преследованиям подвергались скорее отдельные авторы и книги, издательства и магазины почти не трогали: чаще всего случались отмены мероприятий по доносу «патриотов» и недопуски на фестивали. Дальше этого власти обычно не заходили, но в 2025 году давление приобрело системный характер.

«Первой ласточкой» стали визиты силовиков в книжные магазины «Фаланстер» в Москве и «Подписные издания» в Петербурге — знаковые и любимые читателями точки на российской книжной карте. Позже оба магазина оштрафовали на огромные по меркам книжной сферы суммы. Осенью 2025 года пришел черед издательств — крупные штрафы получили «Новое литературное обозрение» и Ad Marginem. Даже к комиксам у властей возникли серьезные претензии: крупнейшую русскоязычную онлайн-библиотеку комиксов MangaLIB оштрафовали несколько раз подряд на запредельную сумму, исчисляемую миллионами рублей.

А в мае 2025 года грянуло «дело издателей». Сотрудники силовых структур после ряда обысков задержали несколько сотрудников «Эксмо-АСТ» и подконтрольных ему структур. Троим из них, Дмитрию Протопопову, Артему Вахляеву и Павлу Иванову, работавшим в издательствах Individuum и Popcorn Books, предъявили обвинения в «пропаганде ЛГБТ» из-за продажи книг и отправили под домашний арест.

«Дело издателей» — очередной переломный момент, сделавший индуцирование хаоса в российской жизни еще заметнее. Арест фигурантов этого дела стал для книжного сообщества сильнейшим потрясением.

До этого казалось, что репрессии угрожают книгам или организациям, но не людям, если они не высказывают открыто своих политических позиций. По умолчанию считалось, что есть некий набор мер давления, которыми власти указывают границы допустимого. Недопуск на ярмарки. Отмены мероприятий. Спускаемые «сверху» негласные списки нежелательной литературы. Различные реестры, опираясь на которые, можно определить, с какими авторами работать не стоит… В крайнем случае — административный протокол, суд и штраф: очень неприятно, очень тяжело для книжного бизнеса, но в итоге все-таки переживаемо.

Российские власти мастерски владеют тактикой комбинирования, делая репрессии многоцелевыми. «Дело издателей» помимо ликвидации «экстремистского» канала мигом привело в нужный вид крупнейший в стране книжный холдинг, который был вынужден спешно провести ряд показных «патриотических» мероприятий вроде выставки «Великие книги Великой Победы» в СКР. И оно же, как и многие другие дела подобного рода, прекрасно выполнило задачу запугать книжное сообщество, привести людей в такое состояние, чтобы они кинулись цензурировать сами себя, не дожидаясь угрозы сверху. Увы, в таких условиях самоцензура — это вопрос выживания.

Неудивительно, что сразу после «дела издателей» появились многочисленные списки книг, которые издательства — по своей и далеко не по своей воле — просили изъять из продаж. Если их сложить вместе, то выходит, что за лето 2025 года с полок книжных магазинов исчезли сотни наименований, среди которых не только так нелюбимые властями ЛГБТ, феминисты и «иноагенты». Теперь все, что вызывает хоть малейшие подозрение, предпочитают убирать с глаз долой. Но вот незадача: только привели все в порядок, как появляется очередное пополнение реестра «иноагентов», а в нем очередные писатели. Приходится опять чистить полки. Это бесконечный бег по кругу.

Хаоса добавляет то, что репрессивное законодательство по-прежнему не стоит на месте. С 1 сентября вступил в силу закон, который запрещает «иноагентам» любую просветительскую деятельность — при этом понять, касается ли такая мера книг, никто так и не смог. Мнения юристов разделились, и как результат в августе мы стали свидетелями небывалой по масштабу распродажи — уникальное явление, не имеющее аналогов в современной России. От моря до моря как сетевые, так и независимые книжные магазины лихорадочно распродавали свои запасы книг «иноагентов».

Итак, «иноагентское» законодательство, «экстремисты и террористы», ЛГБТ, феминизм, аборты, наркотики, «сатанизм»**, «традиционные ценности», пацифистская тематика… Все это — риски, не говоря уж о том, что соблюдать все эти запреты весьма затратно. Немудрено, что для того, чтобы во всем этом разобраться, издатели стали привлекать к цензурированию текстов ИИ. «До тех пор, когда многие это воспринимали как законы там, а здесь жизнь и не соприкасались, какая-то расслабленность была, которая свойственна креативным людям. Это и нас, и сотрудников побудило усилить комплаенс, ввести новые процедуры, потому что какие-то приказы, они и ранее принимались, какие-то меры контроля предусматривались, но все проконтролировать не смогли», — заявил глава «Эксмо-АСТ» Новиков в интервью «Радио РБК». Правда, при очевидном удобстве такой процедуры гендиректор «Эксмо» Евгений Капьев пожаловался, что проверка ИИ упорно включает в список наркотиков… пиво.

Летом 2025 года общество всколыхнула статья спецпредставителя президента Михаила Швыдкого в «РГ», в которой он призвал возродить институт цензуры по образу и подобию существовавшего в СССР. Он считает, что «в существовании цензурного ведомства была своя логика», так как «предварительная цензура защищала от карательной», а занимались ею «просвещенные слуги государства».

Если оставить в стороне ностальгические рассуждения о «просвещенной» цензуре, на самом деле эта статья очень симптоматична именно тем, что написал ее чиновник от культуры. Она представляет собой вопль души, страждущей порядка. Швыдкой говорил не столько о цензуре как таковой, сколько о том, что нужны внятные правила игры.

Полагаю, этот вопль отражает настроения большей части книжного сообщества. Даже представители официальных книжных структур — РКС, Ассоциации книгораспространителей (АСКР) и др. — постоянно твердят о зарегулированности отрасли.

Но пока приходится признать, что разговоры о необходимости внятных цензурных рамкок обречены. Больше того: они просто бесполезны, поскольку исходят из представления о том, что беспорядок получился случайно, сам собой. Но дело как раз в том, что власти продюсируют этот хаос сознательно и целенаправленно.

А если кому-то нужны четкие рамки — добро пожаловать в СПР, там все яснее некуда.

* Минюст внес в реестр «иноагентов».

** Движение признано в России экстремистским и запрещено.