Парадный разъезд

Это не был межгосударственный кризис, настаивал Путин, это был кризис эмоций. Может, и так. Но, возможно, это как раз тот случай, когда одно другому не противоречит…

Формула компромисса, явленного в Душанбе, вычислялась десять месяцев, хотя с рациональной точки зрения ничто не мешало обо всем договориться и через несколько дней после трагедии. И тем более 9 мая, когда Алиев отозвал данное ранее согласие на участие в московском параде. Но в этой истории куда более важен далекий от формальной логики фактор времени, который объясняет все гораздо доходчивее, чем история про то, что расследование принесло нужные результаты лишь ко дню рождения Путина. И это, возможно, и есть главная эмоция — трудность привыкания Москвы к новому положению вещей.

Возможно, тогда, в декабре прошлого года, в Москве уже догадывались: даже если бы не сработала таким образом ПВО над Грозным, разлад с Азербайджаном был неизбежен. Пусть не в столь вызывающей форме. Отношения Москвы и Баку и без того изобилуют достаточным количеством нюансов, каждый из которых ничего не стоит превратить в повод для как минимум охлаждения, что не раз уже бывало в прошлом. Москва же, даже догадываясь о реальной подоплеке, сделала ошибочные выводы.

Иногда это влекло за собой определенные риски. Отношения с Москвой, бывало, натягивались по поводу границы по реке Самур, разделявшей, в частности, российских и азербайджанских лезгин, и соответствующих российских переживаний за судьбу единого и разделенного народа.

Бывало даже, что Москва демонстрировала интерес, пусть и более нарочитый, нежели действенный, к альтернативному Ильхаму Алиеву кандидату на президентских выборах. И даже приехавшего в Баку Сергея Лаврова однажды, якобы оговорившись, громогласно назвали крайне оскорбительным в азербайджанском (как, впрочем, и в армянском) языке словом.

Однако стороны всегда точно знали линию, за которую не стоит переходить, и всегда оставляли возможность не посягать на основы. Так было даже в острой полемике 90-х о маршрутах транспортировки азербайджанской нефти. Тогда вариант «Баку —Джейхан» победил конкурента — проект через Новороссийск, но и та яркая дискуссия не помешала «Лукойлу» оказаться участником консорциума по разработке каспийских нефтяных месторождений.

С другой стороны, любое обострение с Москвой позволяло Баку привлечь к происходящему внимание Запада, хотя война в Грузии в 2008 году, казалось бы, произвела на Баку серьезное впечатление, в связи с чем он усилил антизападную тональность, но, как всегда, лишь для того, чтобы вскоре восстановить традиционный баланс.

На сей раз многое было иначе.

День без пограничника

Экономические основы дружбы действительно не пострадали. Они слишком важны для обеих сторон, особенно в той деликатной части, где речь идет о газовых санкциях — для Москвы это часть инфраструктуры их обхода, для Азербайджана — прямые бонусы и репутация защитника энергобезопасности Европы. Но перед Азербайджаном стояла задача куда более стратегического свойства — выправлять крен, который был им допущен в сторону России. Как это бывало и прежде.

Но не теперь.

Теперь этот крен оказался слишком сильным и совсем не таким ситуативным, как раньше. Он продолжался как минимум все последнее десятилетие, начало которого примерно совпало по времени с Крымом. Это было больше, чем крен, — это было позиционирование в системе противоречий, уже тогда начинавших становиться глобальными, и Азербайджан свой выбор обозначил со всей уверенностью.

Когда уже почти не было сомнений, к чему идет дело, 22 февраля 2022 года Ильхам Алиев подписывает в Москве с Путиным декларацию о союзническом взаимодействии. При этом Баку поддерживает Киев, и Москва безмолвствует: свою позицию Азербайджан мотивирует не тем, чем ее объясняют все остальные оппоненты Кремля, а исключительно категориями территориальной целостности, а это применительно к самому Азербайджану — часть большого и внутренне хитросплетенного пакета договоренностей.

Но в той же мере и сама Москва стала частью такой же многосторонней комбинации Баку, и когда она недооценила эту многосторонность — и начался путь, который приведет ее в Душанбе.

Когда Азербайджан в 2020 году приступил к «окончательному решению карабахского вопроса», перед ним вовсе не стояла задача нейтрализовать Россию — все понимали, что воевать за Армению она не будет, тем более с Азербайджаном, уже выстроившим новые отношения с Турцией, у которой — свой запутанный сюжет с Россией. Москву нужно было заинтересовать, и Баку знал, чем — лидерством в региональных коммуникациях. Пусть и на паях с Турцией — Москва уже свыклась с мыслью, что времена полных монополий на Кавказе все равно прошли.

Однако уже видя себя распорядителем большого хаба, Кремль явно переоценил интерес к нему со стороны Азербайджана. Связь с Нахичеванью ему, конечно, нужна, но не любой ценой, но уж точно не ценой силового давления. Война для Азербайджана закончилась решением проблемы внешнего периметра, это сама по себе историческая задача. Все остальные военные приготовления — лишь инструмент давления на Армению, имеющие скорее локальное значение — в масштабах десятка-другого квадратных километров вдоль границы, которая никак не делимитируется. Получится у Москвы уговорить Армению — хорошо, нет — что ж, жили без такой сухопутной связи через Армению раньше, будем и теперь ездить через Иран.

Но важнее было даже другое. Баку, который совместно с Москвой выступал в этом против Еревана, принял сторону последнего в основополагающей коллизии. По первоначальной трехсторонней договоренности контроль на этой дороге должны были осуществлять российские пограничники. Однако после потери Карабаха Ереван счел эти договоренности сорванными, и Баку его фактически поддержал, перейдя в вопросе окончательного урегулирования с Ереваном на двусторонний формат. То есть без Москвы.

Все, что нужно было получить от Москвы в результате этого крена в российскую сторону, самого масштабного за всю историю Баку балансирования, Азербайджан получил. Пора было возвращаться в исходную точку. Но уже совсем с другими параметрами.

«Старший брат» как ролевая игра

Теперь конфигурация на Южном Кавказе изменилась принципиально, и популярное представление о том, что Москва утратила на нем свои позиции, было бы тем упрощением, которое искажает реальную картину. Изменился сам Южный Кавказ.

Это больше не топонимическая условность для обозначения бывшего советского Закавказья. Азербайджан вовлечен в ближневосточные процессы, он, в частности, используя хорошие отношения, которые поддерживает с антагонистами, Израилем и Турцией, предлагает деликатное посредничество, и эти услуги востребованы. Армения, пусть и не на первых ролях, оказалась вовлечена в иранскую интригу. Грузия, как бы ни пыталась превратить ее в вещь в себе «Грузинская мечта», тоже видит себя участником больших транзитных начинаний.

И в этой двойственности давно живет не только Азербайджан. С одной стороны, в рамках традиции ролевая игра в Старшего брата продолжается и приносит определенные выгоды, для каждого свои, но и они все меньше. К примеру, Армения при старом режиме исправно использовала эту роль для перекладывания ответственности за происходящее на Москву, которой передала все остатки социалистической индустрии и якобы заботу о своей безопасности. Но Пашинян предпочел другую модель, пока, может быть, не более эффективную, но зато в меньшей степени требующего активного участия руководящей роли России.

В Азербайджане же неслучайно сошлись в резонансе еще одни важные ритмы — окончательной смены элит. Старая генерация, во всех смыслах слова, воспроизводившая себя со времен знаменитого визита в Баку Брежнева и ставшего в связи с этим мемом «Широко шагает Советский Азербайджан», с самого начала вызывала подозрения у Ильхама Алиева, получившего ее вместе со страной в наследство. Она постепенно сходила на нет, хотя время от времени власть ее использовала для особых отношений с Москвой. Но теперь надобности в ней больше нет. И очень символично, что в разгар кризиса выпал из всех обойм прошлого один из последних представителей того поколения дружбы народов Михаил Гусман, замдиректора ТАСС.

Возможно, подспудно понимание этого Москвой и было явлено в Душанбе, и не только на встрече с Алиевым. Просто в рамках этого понимания было проще выяснить, наконец, отношения именно с ним.