15 августа 1934 года. Сталин Кагановичу — из отпуска:

«…Замечания Мехлиса на статью Горького считаю правильными. Нельзя печатать статью без необходимых изменений. Нужно разъяснить всем литераторам коммунистам, что хозяином в литературе, как и в других областях, является только ЦК и что они обязаны подчиняться последнему беспрекословно»…

Вывезенный из Сорренто на родину Горький доживал свои последние иллюзии. Окруженный славой, лестью, любовницами и приживалами, золотой клеткой подаренного правительством особняка и плотным кольцом сотрудников ОГПУ, он мог еще время от времени взбрыкивать. Даже иногда успешно защищал своих друзей, учеников, прихлебателей разноообразных (кого было больше?), надувал щеки, изображал из себя «самостоятельную величину», но охотно ездил на чекистские экскурсии в Соловецкие лагеря, восторгался увиденным, дисциплинированно печатал в «Правде» дикие статьи типа «Если враг не сдается, его уничтожают». Ему постоянно отказывали вкус и чувство меры. Он мог еще делать вид, будто «хозяином в литературе» является он, но подлинному хозяину уже подчинялся.

Конечно, он раздражал. Он мог бессильно протестовать против тех, кого ему навязывали в соратники по руководству создаваемым Союзом писателей, но всеми его протестами пренебрегали. И оргсекретарем Союза вполне могли назначить (неожиданно для самого) несгибаемого функционера Щербакова, будущего первого секретаря Московского горкома партии, который терпеть не мог «всех этих писателей».

Куда «нормальнее» — единый Союз, руководителей которого можно и на ковер постоянно вызывать, диктовать «социальные заказы», лучших членов с руки кормить невиданными гонорарами, поселить в специальные дома, даже построить им «писательский городок» в Переделкино, раздать два десятка дач… Где еще в мире, скажите на милость, это возможно? Правильно, нигде.

Это называлось «невиданной заботой партии о литературе».

Из записки отдела культуры ЦК КПСС «О закрытом партийном собрании партийной организации Литературного института по итогам ХХ съезда КПСС».

22 марта 1956 года. Вот как они (уже после Сталина!) комментируют выступление главного на тот момент «инженера человеческих душ»:

«…Выступая с докладом, т. Сурков допустил ряд непродуманных высказываний. Например, говоря об отставании советской литературы, он заявил, что причиной отставания литературы многообразны и сложны; он еще не набрался ума, чтобы объяснить их, ибо не знает, где причины и каковы пути их исправления. Тов. Сурков добавил, что, будь у него ясность в вопросах советской литературы, содержательнее было бы его выступление на ХХ съезде партии»…

Куда как удобно их всех контролировать, поучать, воспитывать, наказывать, когда заслужили. И по щелчку пальцев давать им возможность проявлять свои немеряные таланты. В общем-то ничем писатели в этом отношении не отличались, скажем, от ткачих «Трехгорки» или академиков из Оптического института. Но писатели на любой газетной полосе всегда были заметнее.

«Мы требуем расстрела шпионов! Мы вместе с народом в едином порыве говорим — не дадим житья врагам Советского Союза!»

Выписываю подписи. Ставский, Лахути, Вс. Иванов, Вишневский, Фадеев, Леонов, Малышкин, Панферов, Новиков-Прибой, Федин, Павленко, Шолохов, А. Толстой, Тихонов, Погодин, Д. Бедный, Гладков, Бахметьев, Тренев, Сурков, Безыменский, Ильенков, Юдин, Кирпотин, Микитенко, Серафимович, Кириленко, Луговской, Сельвинский, Голодный, Пастернак, Шагинян, Караваева, Макаренко, Гидаш, Бехер, Файнер, Вольф, Слонимский, Лавренев, Прокофьев, Н. Асеев и др.

Правда, утверждают, что подпись Пастернака поставили, у него не спрашивая, и наивный Борис Леонидович даже порывался написать в газету протест по этому поводу; отговорили, слава богу…

А поэт-орденоносец Лебедев-Кумач выплеснул из сердца вдохновенные строки:

Как колокол набатный прогудела
Страна, от возмущения дрожа.
Спасибо вам, бойцы Наркомвнудела,
Республики великой сторожа.

Но тут важно, чтобы понимали: «Республики великой сторожа» в любой момент могут прийти — за каждым из них. И стоит успеть заявить на себя — самим. Пишет в «Литературной газете» один из руководителей Союза писателей Владимир Ставский (статья «Сделать практические выводы»): «…в Москве членами Союза состояла целая шайка троцкистско-зиновьевских приспешников, изгнанных из Союза только в дни суда, — Серебрякова, Селивановский, Грудская, Трощенко, Тарасов-Родионов и др.».

И готово дело.

Ты можешь быть кем угодно — хоть любимцем вождя Михаилом Кольцовым, беззаветно исполнявшим все данные ему поручения на родине и за границей. Можешь быть плодовитым Борисом Пильняком. Можешь Бабелем, Артемом Веселым или Иваном Катаевым… «Хозяин в литературе» не только щедро раздавал Сталинские премии за понравившиеся ему строки; строки могли вдруг и разонравиться.

И негде укрыться «от Москвы до самых до окраин», как говорится.

…В январе 1938 года арестовали писателя, главреда «Кировской правды» Якова Акмина, а за ним практически всю областную писательскую организацию. Среди общих для всех обвинений была и «организация покушения» на Жданова и Ворошилова. Акмин потом вспоминал:

«В УНКВД меня встретили три человека. Кричали, что я — враг народа, шпион! Следователь поставил меня на ноги. Я стоял 24, 25 и 26 января. 27-го меня вызвали к следователю Крупенину, куда пришел и следователь Сараев. Раскричался: «Что вы тут с ним миндальничаете, с врагом народа! Подготовьте карцер! Бить до тех пор, пока не сознается!» Сараев схватил меня за горло и несколько раз ударил по лицу. Меня поставили в такое положение, что я должен был или клеветать, или умереть… Я вскрыл себе вены на шее. Но меня спасли. Месяц пролежал в больнице. Писал в облпрокуратуру, в обком ВКП (б) — никакой реакции. УНКВД оказалось выше всех инстанций.

После того как меня выписали из больницы, мне фактически не давали спать весь март месяц. Мою голову превратили в сплошную опухоль. После этого я писал и подписывал все…»

Дело, начатое в провинциальном Кирове, приняло общесоюзный размах. Членов вятской «литературной группы» возили в Москву и Ленинград на очные ставки. Показания были выбиты из всех. Ленинградку Ольгу Берггольц продержали в тюрьме 171 день, прямо в застенках НКВД она родила мертвого ребенка.

А потом даже в партии восстановили.

Вскоре после освобождения Берггольц вспоминала: «Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули обратно и говорят: живи!».

Никакая лояльность не служила надежной гарантией.

…В годы репрессий в нашей стране было незаконно репрессировано около 2000 литераторов, около 1500 из них погибли в тюрьмах и лагерях, 150 пропали без вести. Из 519 делегатов I съезда писателей СССР в 1937–1938-м репрессированы 220, из них расстреляно 182 человека.