Никита — такой. Его спрашивают, как он. А он рассказывает не о себе — о других. О тех, кто нуждается в поддержке.

Сан Саныч

Анна Уварова, мать Никиты:

— Вчера вышли от Никиты. <…> В целом вроде бы все нормально, снова передал мне кучу писем, но говорит, что сейчас, скорее всего, письма стали не все отдавать. На Максима Половникова администрация тоже, видимо, разозлилась — может, из-за статьи. Никита говорил, что писать больше стали, но потом ему отдали только бланки для ответов — без самих писем (!), и он написал людям, что письма не получил и, возможно, переписка не состоится…

Еще у него появился новый товарищ — Александр Скворцов. Никита от него в восторге, говорит, что тот очень умный, много всего знает о здоровье, медицине, спорте, истории и т. д., все аргументирует, и Никита много нового узнал от него. Но вот только Никита очень переживает за его жену, она инвалид с детства, левая рука практически не работает, у нее теперь нашли рак, к тому же из-за того, что его посадили по такой статье, ее уволили с работы и Сан Саныч [Скворцов] даже не ходит на отоварку, потому что нет денег. Хотя посылки она ему отправляет, сама готовит сублимированные супы, плов, пюре, сушит мясо, овощи. Никита сказал, что все пробовал, и это очень вкусно. Интересуется, возможно ли ей помочь хоть как-то.

Что известно о Скворцове? 55 лет, родился, вырос, учился в городе Белая Церковь (Украина), потом жил в Иркутске, специалист по автоматической пожарной сигнализации спортшколы олимпийского резерва. Помимо того, как говорит Никита, он «изобретенным способом ножи затачивал, в основном для ресторанов». Действительно так, на иркутских сайтах до сих пор висит информация о его мастерстве.

Весной 2023 года коллега Скворцова по спортшколе повесил на стену в кабинете российский флаг. А потом написал куда следует, приложив видео с видом на пустую стену, затем на открытый шкаф, где теперь лежал флаг: «После смены Скворцова он оказался вот здесь. Он его взял сорвал и закинул в шкаф. Флаг поврежден — вот, весь помят».

В сентябре 2023-го Скворцова внесли в «список террористов и экстремистов» Росфинмониторинга с пометкой о принадлежности к террористам. В апреле 2024-го Второй Восточный окружной военный суд, выделив у Скворцова мотив «неприязни к Российской Федерации и ее официальным государственным символам», дал ему четыре года колонии общего режима (с трехлетним запретом администрировать сайты) за «надругательство над государственным флагом» и за размещение в Telegram «реабилитирующих нацизм, содержащих публичное оправдание и пропаганду терроризма» комментариев. Апелляционная инстанция сократила срок на один месяц.

Анна выяснила, можно ли помочь жене Скворцова. Оказывается, нет. И жена уже бывшая — она вынуждена была подать на развод. Тяжелая, трагическая история. Все, что слышал Никита, подтверждается, но с перехлестом — реальность куда страшней.

Со слов Скворцова и его родни известно, что его лишили российского гражданства. Прошлой осенью — после вступления приговора в силу и перед отправкой в лагерь. Александр получил гражданство в 2014-м, и сейчас всех таких в схожих обстоятельствах лишают. Он сам об этом узнал только в декабре. Документального подтверждения тому найти не удалось, но если все так, то развод понятен: будущего у семьи нет. Александра после отсидки депортируют, въезда не дадут. Женщине с ее диагнозами никуда не уехать. Тем более не уехать на родину Александра.

Зачем содержать Скворцова в тюрьме, чтобы потом депортировать?

Разумеется, государству видней. Одно лишь замечу: таких, как он, немало. Сооснователь «Новой газеты» Дмитрий Муратов* как раз об этом говорит и просит обменять не только военнопленных, но и гражданских: сторонников «русского мира» в Украине и противников СВО — в России.

Стругацкие

Теперь о самих Уваровых. Анна ездит к сыну из Канска. Сейчас осталась без работы, судится с работодателем. Проходит непростое лечение. Еще из новостей (они теперь если и бывают, то нерадостные): неделю назад у Льва, Никитиного кота, вырезали опухоль. Умерла водяная черепаха Никиты, немного Никиты помладше.

Из письма Никиты Анне:

«У меня все нормально. Учусь. Сейчас занимаюсь ремонтом в ПТУ. Пока всего хватает.

<…> Вот по поводу лекарств: сейчас здесь, в колонии, много человек болеет или болело до недавнего дня, так что мне бы пригодилось что-нибудь для профилактики вирусных и простуды.

И еще — можешь прислать информацию по готовящемуся законопроекту по амнистии? Его ведь еще дорабатывают? (Доработали, амнистии не было. — А. Т.) <…> Мне не отдали книгу, которую присылали через ФСИН-прессу, и не могут никак это объяснить, кроме как одними указаниями сверху. Я поговорил с администрацией, там сказали, что разберутся, но пока тишина».

— Рассказал, что приезжала проверка какая-то и в руках у одного сотрудника увидел свою книгу братьев Стругацких «Трудно быть богом», — говорит Анна. — Она вообще у него в сумке в каптерке лежала, это все вообще по описи хранится. Сотрудник сказал, что ее изъяли, чтобы проверить на «иноагентство». А книга, присланная через ФСИН-прессу, — это про криптовалюту, ну вот не отдают ее почему-то…

Со временем про крипту отдали, а Стругацких — нет.

Наверняка когда-нибудь задним числом начнут признавать «иноагентами» подолгу прохлаждавшихся за границей Тургенева с Гоголем и Горького с Андреевым. Стругацких уж точно тогда объявят, но пока этого не произошло. Остается лишь предположить, что к повести есть предисловие и его автор — кто-то из «иноагентов». Так было, например, с книгой Окуджавы, которую всю целиком назвали «иноагентской» и запечатали. Однако же запрета на чтение даже таких книг нет, и ведь как-то Стругацких в колонию пропустили. Одни вопросы.

Максим Щетинкин и барон Унгерн

Из письма Афанасьева:

«У нас еще один сиделец добавился, нашего собрата по этой <…> статье прибыло. Недавно за комментарий на «ту самую» тему приехал абаканец Максим Щетинкин.

Справка: именем Петра Щетинкина названы село и железнодорожная станция, пароход и улицы в десятках сибирских городов и сел — в Красноярске, Иркутске, Омске, Ужуре, Куйбышеве, Железногорске. Рубцовске. О нем снимали кино. Крестьянский сын стал в Первую мировую полным Георгиевским кавалером, произведен в офицеры, а потом штабс-капитан вступил в РКП(б), громил белых, командиром эскадрона сражался в Монголии и Забайкалье с частями Унгерна. И именно отряд Щетинкина захватил легендарного барона (на тот момент уже связанного монголами).

Максиму Щетинкину 46 лет, электрик и компьютерный мастер, дочери пять лет. Осужден на пять с половиной лет общего режима (и три года запрета на администрирование сайтов) за «фейки» об армии «по мотивам политической ненависти с искусственным созданием доказательств обвинения (п. «в», «д» ч. 2 ст. 207.3)».

«Искусственное создание доказательств», как следует из обнародованных материалов дела, — это вот что: «Щетинкин 8 апреля 2022 года, находясь в Абакане, самостоятельно изготовил путем монтажа изображение в виде скриншота с ложным обвинением, т.е. искусственно создал доказательство ложного обвинения <…>. Далее Щетинкин, используя свой телефон, разместил на стене во «ВКонтакте», открытой для просмотра и ознакомления неопределенному кругу лиц (то есть публично), под видом достоверных сообщений информационные материалы <…>».

Арестовали Щетинкина только в июне 2024-го, то есть пришли за ним через два года и два месяца. В ноябре прошлого года огласили приговор. Защищал Щетинкина адвокат по назначению.

Иван, Марк и дочери (пока без имен)

У Афанасьева пятеро детей, жена с двумя младшими детьми вынужденно покинула страну — после ареста мужа возникли большие проблемы на работе в банке, семью лишили квартиры.

Отрывки из последних писем Афанасьева мне и Николаю Щербакову:

«От моего Вани [сына] пришло письмо, где он эмоционально пишет, что очень любит меня и что никогда не сделает ничего такого, за что ему будет стыдно посмотреть мне в глаза. Немного времени спустя пришло коллективное письмо от итальянских школьников, где они пишут, что разобрали мою историю и теперь я для них пример отстаивания идеалов человечества. Это так умиротворяюще действовало на мою израненную журналистскую душу, что я даже не сразу понял почему. И только позже дошло, что мне не стыдно перед подрастающим поколением. Оттого и легче на душе.

Так это было неожиданно, что я засмущался, словно мальчишка. Оказалось, мама парня и он сам были сторонниками моих идей вовлеченности людей в улучшение своей жизни. Говорит, из-за отца попал за решетку. А отца я знаю, местный бизнесмен с нелегкой судьбой. Его отца (деда того парня) расстреляли в центре Абакана в ресторане.

Еще чуть позже пришло письмо от молодой девушки из Подмосковья. Пишет, что работала на почте, начальство заставляло ее и других работниц тайно высчитывать у пожилых людей из пенсий страховку за услуги ЖКХ (по-видимому, речь о добровольном страховании в квитанции ЖКХ — страховке от потери имущества при наступлении ЧС. — А. Т.). Она отказалась, несмотря на то, что коллеги высчитывали и оправдывали себя — мол, «жизнь такая» и «все так делают». А начальство грозило самыми ужасными карами и заставляло писать объяснительные о невыполнении плана. Говорит, что следовать совести ее воодушевил мой пример. И благодарит».

«<…> Ваня будет рад получить календарь, да еще от «Новой», да еще с Юлианычем. Он вообще всех нас воспринимает как свою семью, и все в ней свято.

<…> Столько людей пишут со всех концов света. Коллеги из Дании, Нидерландов, Франции. Подружились с американцем из Висконсина Дэвидом. Он абсолютно простой парень, одинокий, старается работать до вечера. И так искренне и глубоко переживает за меня, что аж неудобно. Совершенно чужой человек, а постоянно тревожится, если ответов на его письма от меня нет. Видеть и слышать такие проявления человечности во всем этом мракобесии дорогого стоит. Дэвид — поклонник всего русского, от литературы до рока. Говорит, учился русскому языку, играя в карты с русскими в интернете. Верит, что однажды мы обязательно увидимся и побежим на пробежку.

Недавно мне приснился сон из тех, что никогда не забываются и наталкивают на глубокие размышления. Будто сижу на камнях, а на каждой руке по маленькой, новорожденной девочке, и во сне я понимаю, что обе — мои дочери. Но на левой руке (вижу же как бы перед собой) девочка словно восковая, и я сомневаюсь, настоящая ли она. И в этот момент она мне улыбается — мол, не сомневайся, папа. Эту улыбку во сне я не забуду никогда. А спустя несколько дней теща, Лариса Михайловна, прислала мне фотографии Марка [младшего сына]. Несколько часов я боялся их смотреть, опасаясь тоски, но потом, ясное дело, не выдержал. А когда рассматривал этого красавчика, его руки, сосредоточенный взгляд, красивую стрижку, то вдруг ясно осознал, что мне не стыдно перед сыном. Я могу с полной любовью смотреть на него, и мне не будет колотиться в сознание мысль, что недостоин его любви и не имею права смотреть на него открытой душой, потому что однажды я допустил подлость и малодушие. У меня есть нравственное право верить, что Марк будет мной гордиться безо всяких оговорок.

Это размышление о том, достойны ли мы любви своих детей, натолкнуло на мысль о ее святости. Ведь сколько сказано о чистоте и святости любви матери к дитю, незаменимости отца и его любви к ребенку. А ведь преданность, чистота и святость любви детей к родителям, ее целительность к грубеющим сердцам взрослых важна не меньше. Научись мы совмещать созидательность взаимной любви родителей и детей, а не делить ее на подчиненную и наставляющую, вот тогда точно был бы мир… Еще тогда, сидя в клетке в зале суда, я смотрел на ребятишек и понимал, что понадобилось бы — они шли бы пешком и 100, и 200, и 500 километров, чтобы увидеть отца и облегчить свои и его страдания. Потому что они иначе не могут. И они лучше нас. И все, что имеет смысл в жизни, — это защищать эту чистоту. <…>»

Анна, мать

Из последнего письма Никиты Анне Уваровой:

«Еще хочу попросить — можешь прислать информацию про РПК [Рабочую партию Курдистана]? Я слышал, что она объявила о самороспуске. Это, если что, про Курдистан…»

Анна так и не привыкла к предвзятости, если не пренебрежению — к отношению администрации колоний и сотрудничающей с ней арестантской массы к обычному человеку. К заключенному, к его приехавшей на свидание матери, к его родственникам. Нет, никакого пристрастного отношения именно к Уваровым нет, ничего личного. Ко всем так. И везде так — в любом пенитенциарном учреждении. Но Анна потом по нескольку дней отходит от всех этих порядков, в чьей базе, основе — унизить, в пищу воробьиную растереть.

— По зиме в тамбуре стоишь и ждешь, когда можно будет зайти по три человека, — говорит Анна. — А сотрудники идут и идут без очереди. И приходится долго стоять в холоде, да и вообще долго. В последний раз люди рассказывали, что возмутились, замерзли и устали… Им ответили, что они им там *** не нужны и им никто не собирается создавать условия. При мне такого не было, я в штаб по всем своим вопросам сначала ходила, потом поняла, что не стоит. Но девчонки по свиданиям и передачам — молодцы, по крайней мере всегда корректно себя ведут.

На страдания Анны, конечно, накладывается неопределенность с учебой (куда поступили дистанционно — учиться в колонии возможности нет) и питанием сына. Никита стал вегетарианцем, и уже, похоже, ничто его не свернет с этого пути. Многотрудного — особенно в колонии, особенно в Сибири, особенно в зоне экологической катастрофы: колония находится под факелом Красноярского алюминиевого завода, сюда по розе ветров идут все низколетящие, «фонарные» выбросы. Витамины в колонию не принимают: у них тут «питание сбалансированное, салаты дают». Ну да, квашеную капусту. О том, как и где ее квасят, рассказывать не стоит (натурализм зашкаливает, а нам каждый читатель дорог). Раньше как-то гуляш или пюре с мясом (котлетой) давали в таком виде, что ингредиенты Никита мог разъединить и поесть, например, картошки. Сейчас перемешивают все.

Слушая Анну, понимаю, что это чисто материнское, что это претензии к мирозданию… Ну что тут поменяешь?

Только молиться. Ну или вот сублимировать.

Пусть в самом приземленном смысле: заняться сублимацией не ярости и неприятия происходящего, а продуктов, этих всех овощей, фруктов, супов, этих чертовых кабачков, синьоров помидоров… Бывшая жена Скворцова, продолжающая ему готовить, сутками высушивать, запаивать в вакуум, слать в лагерь сублимированные блюда, подробно рассказывает Анне, как их готовить, что для этого надо. Очень трудоемкий процесс.

И хорошо; такая конкретика и трудоемкость, конечно, зло не победят, но это, пожалуй, единственное, что ему сейчас можно противопоставить, пусть в ограниченном радиусе действия. И ничего иного.

* Внесены властями РФ в реестр «иноагентов».