Соавтором пьесы стала автор «Женщин Лазаря» Марина Степнова, а главную роль сыграла Ксения Раппопорт. У них получилась история о месте женщин во Вселенной в эпоху войн и искусственного интеллекта.

Женщина средних лет (Ксения Раппопорт) просыпается под столом и отчаянно пытается вспомнить, где она и кто она. Помещение, в котором она находится, можно принять за комфортабельное бомбоубежище — или квартиру-студию в бывшем заводском цеху, какие сдаются на превращенных в лофты бывших московских заводах: вытяжная труба из оцинкованного железа, серые стены и диван, маленьким ярким пятном — детские игрушки в одном из углов. В восстановлении памяти главной героине помогает некий голос (израильский артист Генри Дэвид): сначала он просто зачитывает новости, и героиня принимает его за радиоточку, но затем невидимый собеседник начинает разговор, переключаясь в режим робота-психотерапевта на основе искусственного интеллекта. Ненатуральные фразы, пластиковые поддерживающие формулировки, неправильные ударения в значимых словах — все это ни капли не помогает в восстановлении цепочки предшествовавших событий. Ничего не поделаешь, приходится все делать самой — в том числе, обучать ИИ естественной речи и человеческим эмоциям. А заодно по шагам вспоминать, кто ты, откуда, где твоя сумочка и почему в ней находится бумажка со словом «изюм».

Однако за время действия и герои, и даже само пространство много раз окажутся совершенно не тем, чем и кем кажутся сначала.

В пьесе Марины Степновой и Авдотьи Смирновой оказывается столько сюжетных и смысловых поворотов, что, пересказывая зачин, боишься ненароком выдать спойлер и останавливаешься в самом начале. Драма припоминания, местами смешная до колик, устроена как матрешка, только каждая следующая спрятанная фигура оказывается во всех смыслах больше предыдущей.

Как и положено спектаклю о свойствах памяти, не стоит верить ничему, что о нем говорят.

Прежде всего, не стоит доверять расплывчатому анонсу от самого театра, обещающему «незапланированную встречу двух своеобразных героев, каждый из которых о своей необычности до поры до времени ничего не знает». Встреча героев Ксении Раппопорт и израильского артиста Генри Дэвида оказывается еще как запланированной, просто обстоятельства этого «планирования» будут, по сюжету, чрезвычайными.

Не сразу верится и в слово «дебют» применительно к действительно первой театральной постановке Авдотьи Смирновой, известной сценаристке, в последнее время — кинорежиссера, ставшей ранее известной в качестве журналистки и телеведущей. Никакими болезнями дебюта спектакль не болеет: он развивается с машинной четкостью стационарного бродвейского продакшна, расчетливо подбрасывая интригу и меняя эмоциональный вектор в нужный момент. Над спектаклем режиссер и ее команда явно работали много и до упаду, но результат не позволяет произнести хоть одно снисходительное или дурное слово, какие обычно услышишь в связи с пробой пера известных людей в новых для них жанрах.

Эту постановку сделали несколько замечательных женщин — над исходным материалом Степновой и Смирновой на площадке работала драматург Ольга Федянина, а мрачное и стильное пространство было придумано и продумано художником-сценографом Ксенией Перетрухиной. Но главных героинь, если так можно выразиться, у этой премьеры две.

Первая — исполнительница главной роли Ксения Раппопорт, которая неотделима от своего персонажа. У Раппопорт в этом спектакле бенефис — своего рода кармическая награда за прокатно-бюрократические препятствия (и сопутствующие им потоки грязи в медиа), сопровождавшие российские показы «Эйнштейна и Маргариты»: спектакль, в котором она играла в паре с Алексеем Серебряковым, один за другим отменяли в крупных городах. Смирнова дает Ксении разойтись как следует: если в первых картинах «Не того света» актриса комикует (однажды даже передав привет тому самому Эйнштейну), то ближе к финалу одним монологом заставляет зал перестать дышать. Между этими точками она будет давать новое, в духе физического театра, прочтение шлягера 1960–70-х Ivan, Boris et moi певицы Мари Лафоре, материться, произносить ксенофобские лозунги с полным их разоблачением, на глазах молодеть, танцуя балет и милонгу, и стареть за несколько секунд с каждым восстановленным фактом собственной памяти.

Вторая главная роль, несомненно, у самой Авдотьи Смирновой — и с ней происходит не менее интересное, но противоположное по вектору превращение. В отличие от героини Раппопорт, дебютная постановка позволила ей освободиться разом и от всех фактов своей творческой и личной биографии. Дочь автора «Белорусского вокзала», жена Анатолия Чубайса, автор сценария «Дневника его жены», режиссер «Двух дней» и «Кококо», соведущая «Школы злословия», прилипшее к ней фамильярное «Дуня» — для восприятия «Не того света» все эти этапы действительно большого пути режиссера совершенно не важны.

И есть ощущение, что Смирнова не видит в ней себя, а оказывается в этом лимбе вместе с ней, как будто пройдя в театре через буддийский ритуал очищения от груза обстоятельств, репутации, наград, она как режиссер демонстрирует в отношении героини своей истории главную буддийскую добродетель — сострадание.

Вольно или невольно израильский «Гешер», появившийся на театральной карте в 90-е как отчаянный и эталонно-успешный проект по интеграции репатриантов СССР в израильскую театральную сцену, за последние два года стал точкой формирования и сосредоточения российского театрального зарубежья — которое, как оказалось, вполне способно найти общий язык со зрителем.

В буквальном смысле: без малого года три назад тель-авивская площадка пригласила к себе изгнанного из Театра им. Вахтангова Римаса Туминаса с ироничной «Анной Карениной», вышедшей на иврите. Затем вместе с лондонским Королевским театром «Хеймаркет» здесь выпустили величественную и многозначительную «Саломею» переехавшего в Берлин Максима Диденко — на английском. А через некоторое время — снова на иврите — разудалое «Преступление и наказание» вычеркнутого из МХТ и Большого театра Александра Молочникова. Кроме того, на этой сцене в рамках турне успели погостить рижские «Записки сумасшедших» Дмитрия Крымова с Чулпан Хаматовой и Максимом Сухановым; по тональности своей растерянной меланхолии «Не тот свет» ближе всего именно к этой постановке. Следом приехал «Веди свой плуг по костям мертвецов» Бориса Павловича с бенефисной ролью Лии Ахеджаковой.

Сегодня у русского театра за рубежом нет почвы под ногами — и, возможно, никогда и не появится. Но, кажется, теперь есть хотя бы убежище — и дверь в большой мир. И заодно голос, которым он может сообщить настолько же растерянному зрителю что-то вполне естественное и человеческое.

Алексей Крижевский