Страшное потрясение, каким была Вторая мировая, стало толчком к новому развитию универсальных правил человеческого общежития. Международный военный трибунал (МВТ), который организовали в Нюрнберге державы-победительницы над членами руководства гитлеровской Германии, ввел в оборот ставшие широко принятыми категории — геноцид и преступление против человечности.

Он поставил черное клеймо на Холокост, слово «нацизм» сделалось расхожим обозначением абсолютного зла, а не просто одного из идеологических течений, что позволяет часто пользоваться им и без привязки к изначальному смыслу.

Но главное новшество, которое внес Нюрнбергский процесс в международное право, — это то, что он признал уголовным преступлением агрессивную захватническую войну, ее планирование, развязывание и ведение.

Идея криминализации захватнической войны привнесена и лоббировалась советскими юристами, которые незадолго до этого были разработчиками сценариев показательных судов над «врагами народа». Нюрнбергского процесса могло и не быть без настойчивых усилий Москвы.

Время, когда человеческий разум возобладал над «национальными интересами», когда политики в порыве общего торжества победы антигитлеровской коалиции пустили вперед себя юристов, было недолгим. Союзники воевали на общей войне, но видели мир далеко не одинаково. Однако даже огромная разница в правовых системах и традициях не помешала совершить правосудие над теми, кто воплощал в себе на тот момент вселенское зло. Разница проявлялась еще на стадии подготовки главного процесса, а год его завершения оказался и годом начала холодной войны. Политика вернула все на прежние места, оттеснив юриспруденцию.

Поэтому нюрнбергские принципы международного уголовного правосудия в последовавшие 80 лет так трудно пробивали себе путь. Теперь, когда мировой порядок стремительно меняется, они и вовсе оказались под угрозой забвения.

В базе данных HeinOnline History of International Law в свободном доступе выложен 42-томный официальный протокол МВТ с полной компиляцией документов и стенограмм на английском языке. История процесса уже рассказана подробно. Но все равно не полностью. Хотя существуют десятки мемуаров главных действующих лиц, исторические трактаты и даже голливудские фильмы. Среди недавних исследований выделяется книга Франсин Хирш «Советский приговор в Нюрнберге» (Francine Hirsch, Soviet Judgment at Nuremberg: A New History of the International Military Tribunal After World War II. Oxford University Press, 2020).

Судить или так расстрелять?

Идея международного суда над нацистскими военными преступниками родилась не сразу. В октябре 1943 года была согласована и опубликована за подписями глав правительств США, СССР и Великобритании Декларация об ответственности гитлеровцев за совершаемые преступления. В ней ни о каком международном трибунале речи не шло, но три союзных державы поклялись найти преступников «даже на краю света» и передать в руки правосудия. Совсем в духе глобализации. Хотя такого слова тогда еще не применяли.

Позднее в ходе войны из уст лидеров союзных держав звучали разные, порой противоречивые заявления о послепобедном правосудии. Преобладала идея казни нескольких десятков самых одиозных членов нацистского руководства без суда, на основании политического решения.

Британцы до последнего отстаивали этот вариант и со скепсисом относились к предложениям организовать международный трибунал, потому что он, по их мнению, вылился бы в суд победителей над побежденными — тех, кому больше повезло в войне, над теми, кому не повезло. И дискредитировал бы сам принцип правосудия. Уинстон Черчилль называл предполагаемый трибунал «фарсом».

В феврале 1945 года основные союзники на Ялтинской конференции подтвердили, что наказание нацистов будет неизбежным, независимо от способа.

Позднее он скорректировал свою позицию, признав, что во время войны не имел ни малейшего представления о том, что немецкие зверства были такими масштабными, как в доказательствах Нюрнбергского процесса. Они были для него «неожиданно чудовищными».

Судя по заметкам, которые сделал один из участников званого обеда 30 июля 1946 года, Черчилль согласился, что ввиду исключительной тяжести преступлений процесс был «вполне оправданным». Но с оговоркой — на месте немецких обвиняемых он выбрал бы такую линию: «Мы не признаем компетентность вашего суда. Мы будем ждать вердикта немецкого народа, которому мы служили, через двадцать или тридцать лет. Вы выиграли войну; мстите нам любым способом, который вам нравится. Но мы не признаем никакой власти выше прав германского государства».

В том же году умер президент США Франклин Рузвельт, и сменивший его Гарри Трумэн твердо выступил за судебный подход. Как новый «лидер свободного мира».

Сталин продолжал настаивать на громком публичном процессе, видя в нем средство сплочения советского народа, измотанного долгой и разрушительной войной, получения максимальных репараций для восстановления страны и ее утверждения в мире как великой державы.

Так родился Нюрнбергский процесс.

Вышинский и Трайнин

Из тех, кто с советской стороны определил принципы нюрнбергского правосудия, выделяются два имени: Андрей Вышинский и Арон Трайнин. Первое широко известно, второе значительно меньше.

Родившийся в польской католической семье в Одессе Вышинский и сын еврейского торговца из Витебска Трайнин — ровесники, оба 1883 года рождения. Оба в студенческой молодости участвовали в революционном движении и даже успели посидеть в царской тюрьме. Трайнин до Первой мировой войны немало поездил по Европе, в том числе изучал право в Берлине.

Вышинский в 1925 году стал ректором МГУ, где в то время Трайнин работал профессором. Их карьеры тесно переплелись. После того как Советский Союз вступил в Лигу Наций в 1934 году, Трайнин работал с Вышинским над определением советского подхода к международному праву.

В своих трудах он развивал критику международного права того времени, высмеивал Лигу Наций за то, что она приняла законность войны как данность. Ведь до 1928 года за государствами было закреплено «право на войну». Гаагские конвенции 1899 и 1907 годов установили лишь законы и обычаи войны, правила, которым воюющие стороны должны следовать во время боевых действий. Оповестил ультиматумом — и, не нарушая в открытую некоторых правил, воюй себе за национальные интересы, как их сам себе представляешь…

Пакт Бриана–Келлога 1928 года, который подписали 62 страны, в том числе СССР, провозглашал отказ от войны как средства урегулирования международных споров. Но это было только торжественным заявлением государств. Они не смогли назвать войну наказуемым преступлением. Версальский договор, которым закончилась Первая мировая, предусматривал наказание кайзера Вильгельма II за «высшее оскорбление международной морали и священной силы договоров». Но в этой части так и не был выполнен. Кайзер спокойно дожил в Голландии до 1941 года, и никто особенно не добивался его выдачи.

В 1935 году Вышинский стал Генеральным прокурором СССР и был правой рукой Сталина в его кампании против «врагов народа». На трех Московских процессах (в августе 1936-го, январе 37-го и марте 38-го) он присвоил язык международного права, разработанный Трайниным, чтобы требовать казни обвиняемых как «террористов», служивших враждебным иностранным правительствам. Таким образом паранойя Сталина облекалась в юридический язык.

В июле 1944 года Трайнин опубликовал книгу «Уголовная ответственность гитлеровцев» (редактором и автором введения выступил Вышинский). В ней Трайнин продолжил тему коллективной ответственности соучастников заговора, начатую им в годы Большого террора и Московских процессов, дополнив ее вопросом о применимости этой концепции к международному праву.

Трайнин утверждал, что нет никаких сомнений в том, что Германия должна нести «материальную ответственность» за свои военные преступления, включая планирование и ведение войны. Но этого недостаточно: те лица, которые совершили или сговорились совершить преступные деяния от имени государства, должны быть судимы и наказаны.

Идеи Трайнина, переведенные к 1945 году на английский и французский языки, получили распространение: сначала в левых англоязычных изданиях, а затем и в дискуссиях членов комиссии, созданной под эгидой ООН. Государственный департамент США оценил книгу Трайнина и отправил ее в Белый дом Трумэну.

На фоне событий, связанных с капитуляцией Германии, инициатива в подготовке международного трибунала была перехвачена Соединенными Штатами, которые составили проект документа, излагавшего правила и процедуры МВТ: кого судить, за что и как. Для разработки устава трибунала была создана Европейская консультативная комиссия из представителей США, СССР, Великобритании и Франции. Перед ней стояла задача соединить, казалось бы, несоединимое, ревниво охраняемое национальными суверенитетами и традициями.

У французов были наследие коллаборационизма и обострившиеся социальные и политические разногласия. У британцев, которые целый год в одиночку противостояли Германии, — разоренная экономика и страх потери империи. Соединенные Штаты вышли из войны экономическим центром, полным уверенности.

Советский Союз был измотан войной и оккупацией. Празднуя победу и смиряясь с ошеломляющими жертвами, СССР был полон решимости занять свое законное место за столом победителей. Он хотел провести судебный процесс с заранее определенным результатом, похожий на Московские процессы 1930-х годов, чтобы продемонстрировать вину нацистских лидеров и обосновать необходимость репараций для восстановления советской экономики.

Все союзники хотели использовать судебные процессы, чтобы написать свою собственную историю войны и сформировать послевоенное будущее.

Сталин и Вышинский, которые поняли, что американцы хотят играть на подготовительной Лондонской конференции четырех держав первую скрипку, уже знали, кого туда послать: Иону Никитченко и Арона Трайнина. Пятидесятилетний зампред Верховного суда СССР Никитченко, будет главным советским представителем, Трайнин — его помощником. Первый — как обвинитель от СССР на будущем международном процессе, второй — как специалист и теоретик. Трайнин — высокообразованный европейского склада ученый. Никитченко — из крестьян, никогда не получал формального юридического образования, но доказал свою лояльность во главе военного трибунала во время Гражданской войны и был известен за рубежом только по процессам 1930-х.

Меморандум Хоссбаха

Из всех союзников СССР приложил больше всего усилий, чтобы судить нацистов не только за преступления, совершенные в ходе войны, за нарушение ее принятых правил и обычаев, но и за развязывание того, что они называли «агрессивной войной».

Идея положить в основу обвинения сам факт развязывания войны активно продвигалась и со стороны США. Главный персонаж Лондонской конференции, куда отправились Никитченко и Трайнин, американец Роберт Джексон, был одержим этой целью.

Британцы представляли себе суд, на котором обвиняемые считались бы изначально невиновными и имели наготове адвоката в парике. Французы сомневались, что можно найти юридическое основание для обвинения в сговоре с целью развязывания захватнической войны. Существовавшие договоры и конвенции не считали однозначно саму по себе войну преступлением.

Когда 25 июня 1945 года Никитченко и Трайнин прибыли в Лондон, глава советской делегации сразу заявил, что главные нацистские преступники уже осуждены лидерами стран-союзниц в Москве и Ялте, и целью международного трибунала остается только продемонстрировать свидетельства их вины и покарать. На это потребуется пара недель. Члены других делегаций были, мягко говоря, удивлены таким правовым сценарием. Как вспоминал британский прокурор Дэвид Максвелл Файф, он представил себе речь судьи, которая начинается словами: «Обвиняемые уже приговорены решением господ Сталина, Рузвельта и Черчилля…»

Американцы не заставили себя долго ждать, и один из членов их делегации через две недели привез набор документов, в том числе протокол встречи в рейхсканцелярии от 5 ноября 1937 года, на которой Гитлер впервые раскрыл свои планы завоевания Германией «жизненного пространства» (Lebensraum) путем войны. Этот протокол позже стал известен как «Меморандум Хоссбаха». Аллен Даллес, глава резидентуры разведки США в Швейцарии, привез возможных немецких свидетелей, включая бывшего сотрудника МИД Германии.

Меморандум Хоссбаха будет одним из основных доказательств сговора с целью начать военное расширение «жизненного пространства» Германии. Оно было особенно важно для предъявления обвинений высшим нацистским лидерам, а также бюрократам, которые никогда никого не убивали или, возможно, даже напрямую не приказывали убивать. Обвинения в заговоре были центральными в делах против пропагандистов, идеологически оправдывавших войну, и промышленников, вооружавших нацистов.

История этого документа — сюжет для детективного романа.

5 ноября 1937 года военный министр рейха фельдмаршал фон Бломберг вызвал главнокомандующих тремя видами вооруженных сил — генерала фон Фрича, адмирала Редера и генерала Геринга — на встречу с фюрером. Военачальники были обеспокоены нехваткой стали для перевооружения, что могло сорвать поставленные цели. Ситуация требовала политического выбора. В тоталитарном государстве такой выбор мог сделать только вождь. Чего собравшиеся и ожидали от Гитлера. Но вместо того, чтобы попросить Бломберга представить обсуждаемый вопрос, Гитлер пустился в рассуждения о расовом, экономическом и стратегическом положении Германии, которое, как он утверждал, делало экспансию на европейском континенте императивом не позднее 1943–45 годов.

Гитлер говорил очень долго, два-три часа. После чего Бломберг и Фрич высказали свои соображения о состоянии немецких военных приготовлений и свои опасения, что Великобритания и Франция будут воевать за Чехословакию.

Протокол не велся. Но Гитлер попросил старшего военного адъютанта полковника Фридриха Хоссбаха делать заметки. Впоследствии тот передал свою запись Бломбергу, и она хранилась в военном министерстве.

Во время войны запись Хоссбаха, которая существовала в единственном рукописном экземпляре, была вывезена из Берлина вместе с другими папками военного министерства в Лигниц в Силезии. Там рукопись в ноябре 1943 года нашел член комиссии по военной истории германского генштаба граф Кирхбах. Понимая ее важность, он сделал машинописную копию, которую заверил своей подписью. Оригинал заметок Хоссбаха был уничтожен вместе с другими документами военного министерства перед капитуляцией Германии.

Машинописная копия Кирхбаха сохранилась и была передана союзникам. Но и та в суматохе пропала. Остались только снятые с нее микрофильмы. Совершенно идентичные, один был отправлен в госдеп в Вашингтон, другой — в Форин-офис в Лондон.

Считается, что Гитлер на совещании 5 ноября 1937 года впервые раскрыл верхушке своих приближенных мысли о том, как и когда Германия должна реализовать проект «континентальной империи». Некоторые исследователи подвергли сомнению аутентичность документа, но большинство считает его подлинным и достойным доверия, отражающим настроение Гитлера в тот период. Среди целей агрессии нет СССР.

Вокруг анализа меморандума Хоссбаха и других документов на лондонской конференции возникали споры по терминологии. Например, определения что такое «агрессивная война». Джексон хотел, чтобы в Уставе МВТ это определение содержалось, Никитченко возражал: мол, и так все понятно. Джексон сдался, решив оставить в Уставе МВТ формулировку Трайнина «преступление против мира». А пришедшие из прежних конвенций «преступления против гражданских лиц» были заменены на «преступления против человечности».

В последний момент был улажен спор о месте проведения процесса. Москва настаивала на Берлине как столице Германии и месте расположения советской военной администрации. Джексон не менее настойчиво предлагал Нюрнберг как символическую колыбель гитлеровского нацизма. Город находился в американской зоне оккупации. В конце концов Москва уступила. Но база трибунала будет все же в Берлине. Там же пройдет учредительное заседание.

Руденко

В начале сентября 1945 года прокуроров четырех держав, которым предстоял следующий этап подготовки к процессу — обвинительное заключение, ждал сюрприз. Сталин назначил главным обвинителем от Советского Союза заместителя генерального прокурора Романа Руденко. Вместо Никитченко. Джексон выразил разочарование: Советы заменили Никитченко «на бог знает кого и бог знает почему».

Но если увольнение Никитченко с главного прокурорского поста для американца явилось неожиданностью, то его новая должность — советского судьи на Нюрнбергском процессе — стала полным шоком. Во время работы над уставом Никитченко громко заявлял о безусловной виновности обвиняемых. Его новая роль могла вызвать неудобный для западных союзников информационный шум о «правосудии победителей».

Назначив Руденко и Никитченко на новые должности 5 сентября, Сталин в тот же день поставил Вышинского главой секретной обвинительной комиссии. Она была создана по настоянию Берии для контроля над обвиняемыми и свидетелями, которых Москва направляла в Нюрнберг для дачи показаний.

Роману Руденко было всего 38. Преданный член партии с юных лет, он уже проявил себя на показательных процессах в Донбассе и, только что, на проходившем в июне 1945 года в Москве суде над лидерами польского Сопротивления, верными лондонскому правительству в изгнании («Процесс шестнадцати»). Талантливый оратор, он быстро продвинулся по служебной лестнице в Украине с семью классами школы и двумя годами юридических курсов. Как и у большинства советских функционеров, у него не было опыта работы за границей. Он имел очень ограниченные знания в международной политике. Посольства СССР в Лондоне и Берлине с беспокойством сигнализировали в Москву о недостаточной компетентности прокурора.

Советы восприняли как данность, что нацистские лидеры виновны и заслуживают повешения. Они представляли себе Нюрнбергский процесс так же, как и Московские процессы 1936–1938 годов: как грандиозное политическое шоу, исход которого был предопределен — смертные приговоры обвиняемым.

Так все и должно было быть, так это видел Руденко. Однако еще до того, как Роман Кармен 20 ноября установил свою кинокамеру Eyemo во Дворце правосудия Нюрнберга и начал снимать, ход процесса отклонился от ожиданий Москвы.

Советские лидеры были настолько уверены в обвинительных приговорах, что без колебаний добавили в обвинительное заключение катынский расстрел польских офицеров, приписав его немцам.

Компрометирующий пакт

Ознакомившись с англо-американским проектом раздела «преступления против мира», советские лидеры поняли, что международные соглашения конца 1930-х годов могут быть включены в обвинительное заключение. Это было именно то, чего Сталин хотел избежать: что было бы в Нюрнберге, если бы германо-советский пакт о ненападении 1939 года (пакт Молотова–Риббентропа) стал предметом пристального внимания и обсуждения?

В течение 1939 и 1940 годов СССР присоединил восточную часть Польши (Западную Украину и Западную Белоруссию), Латвию, Литву и Эстонию, часть Финляндии и Бессарабию. Секретные протоколы к пакту, если они проявятся в суде, могут сильно сказаться на репутации СССР.

Вышинский прежде всего приказал Руденко настоять на том, чтобы в обвинительном заключении строки, которые представляли советско-германский пакт как косвенную причину нацистского вторжения в Польшу, были переписаны. И в переписанном абзаце акцент был смещен на нарушение нацистами пакта и вторжение в Советский Союз.

Ни Руденко, ни его зам Юрий Покровский тогда не знали о существовании секретных протоколов. Это ставило их в крайне невыгодное положение, учитывая, что один из обвиняемых в Нюрнберге — Риббентроп — сам участвовал в их написании.

В полдень 16 октября «четверка политбюро» (Молотов, Берия, Маленков и Микоян), перед которой отчитывался Вышинский, отправила Сталину на его сочинскую дачу полный текст обвинительного заключения вместе с проектом своих инструкций для Руденко. По ряду пунктов они строго указывали, что, если союзники не согласятся с советскими формулировками, Руденко должен отказаться подписывать текст. Сталин смягчил запрет: ни при каких обстоятельствах не отказываться от подписи. За исключением пассажа о советско-германском пакте.

Советские правки попали в окончательную версию документа, включая ссылку на Латвийскую, Литовскую и Эстонскую республики, а также обвинение гитлеровцев в казни 11 тысяч поляков в Катыни. Западные прокуроры согласились с такой трактовкой. Хотя больше всего советскую сторону беспокоило излишнее внимание к подробностям пакта Молотова–Риббентропа и расстрела поляков в Катыни.

Берия предвидел такое, когда настаивал на контроле НКВД над судебными процессами. Секретные протоколы могли быть представлены союзниками как «преступления против мира». Вышинский отправился в Нюрнберг на неделю с 25 ноября именно с целью обеспечить на месте, чтобы эта информация не попала в зал суда. Он собрал советских участников, чтобы поднять самый деликатный вопрос.

Дело в том, что 9 ноября американский обвинитель Джексон обратился с просьбой, чтобы британские, французские и советские прокуроры составили секретные меморандумы с подробным описанием возможных военных преступлений их стран в случае потенциальных контробвинений со стороны немецкой защиты.

В Москве по-своему отреагировали на просьбу Джексона. Не признавая никаких правонарушений, был составлен список «запретных тем», не для зала суда. Теперь Вышинский представил его собравшимся для обсуждения.

Строго секретный список был напечатан в Москве в единственном экземпляре на одном листе бумаги и включал ряд пунктов о советско-германских отношениях:

• «отношение СССР к Версальскому миру»;
• «германо-советский Пакт о ненападении 1939 года и все вопросы, связанные с ним»;
• «визит Молотова в Берлин и визит Риббентропа в Москву»;
• «советско-германское соглашение об обмене немецким населением Литвы, Латвии и Эстонии с Германией» (о переселении этнических немцев в Германию из советских уже республик Прибалтики от 10 января 1941-го).

После показаний Риббентропа процесс вышел из-под контроля

В начале 1946 года атмосфера в зале суда менялась не в лучшую сторону. В немалой степени под влиянием Фултонской речи Черчилля о «железном занавесе». В то время как обвинение развивало версию о спланированном характере агрессивной захватнической войны, развязанной Гитлером и его окружением, обвиняемые и их адвокаты пытались развить историю о «превентивной войне», утверждая, что после встречи с Молотовым в 1940 году Гитлер убедился в том, что Россия готовится напасть на Германию.

Риббентроп, сев 26 марта на свидетельское место, чтобы дать показания в свою защиту, рассказал, что, отправившись в августе 1939 года в Москву по заданию Гитлера, нашел Сталина и Молотова вполне расположенными к соглашению. Они все говорили, как он выразился, «откровенно» о Польше. Их дискуссии принесли плоды в виде пакта о ненападении и секретных договоренностей (!). Они гарантировали, что «германские и русские интересы на польском театре военных действий не столкнутся».

На следующий день советские представители бессильно слушали, как Риббентроп сообщал суду, что он и Гитлер с глубоким сожалением нарушили пакт и неохотно начали «превентивную войну против России». Дружба начала рушиться, предположил он, после присоединения Советским Союзом стран Балтии, Бессарабии и Северной Буковины. Это, по его словам, вместе с Советско-финской войной заставило Гитлера усомниться в намерениях Сталина. И Гитлер, мол, вскоре убедился, что тот готовится к войне против Германии.

Откровения Риббентропа вряд ли приковали бы внимание, если бы не рассказ о секретных протоколах, которые в корне меняли представление о сути советско-германского пакта. По признанию британского судьи Нормана Биркетта, после показаний Риббентропа процесс «полностью вышел из-под контроля».

Руденко и его помощник Николай Зоря к тому времени имели представление о секретных протоколах. Другие члены советской делегации были ошеломлены. Переводчица Татьяна Ступникова, которая переводила показания Риббентропа, писала потом, каким шоком было для нее узнать в суде о секретных протоколах. И как она пыталась сохранить самообладание.

Далее Риббентроп настаивал на том, что аннексия Судетской области была вопросом национального самоопределения (Судеты — были немецкоязычной областью Чехословакии с традиционными симпатиями к Германии). А вторжение в Польшу было «неизбежным».

Но ни детективная история о том, как адвокат Зайдль заполучил копии протоколов (ему их отдал какой-то американский военный, не понимая, что в них написано), ни привлечение в свидетели экс-чиновника МИД Фридриха Гауса, который подтвердил подлинность их содержания, не заставили суд приобщить эти бумаги к делу. Это была победа судьи Никитченко и советских прокуроров.

Но кто-то (как потом выяснилось, помощник главного обвинителя от США Томас Додд) передал копии в международную прессу. 22 мая газета St-Louis Past-Dispatch опубликовала их полный перевод на английский вместе со статьей своего корреспондента. В статье также содержался отчет Риббентропа о последующих германо-российских переговорах.

Трудно представить, что Руденко и Зоря могли бы сделать, чтобы дело повернулось иначе, но у них были все основания опасаться гнева Сталина.

Был ли происшедший на следующий день трагический инцидент случайностью, остается только гадать. Сотрудник СМЕРШа сообщил члену советской делегации, что обнаружил тело помощника прокурора Николая Зори в гостиничном номере с пулей в голове.

Во избежание международного скандала, Джексон заставил своих людей тихо расследовать эту историю. Казалась маловероятной версия, что русский генерал чистил свое оружие, особенно когда оно заряжено и направлено ему в лоб. Но для всех это был несчастный случай.

Один из помощников Руденко сопроводил тело в Лейпциг, в советскую зону, где оно было тихо похоронено.

Раскрытие секретных протоколов поставило Москву в неловкое положение. На следующий день после смерти Зори Вышинский созвал срочное заседание Комиссии Политбюро по Нюрнбергскому процессу для выработки стратегии в отношении Катыни.

С другой стороны, в вердикте также не будут упомянуты секретные протоколы к советско-германскому пакту о ненападении. Зато обвинение по пункту «преступление против мира» вдобавок к раскопанному американцами Протоколу Хоссбаха будет усилено неожиданным появлением в зале суда свидетеля Фридриха фон Паулюса с его подробным рассказом о разработке «Плана Барбаросса». В которой он сам участвовал.

Содержит в себе накопленное зло целого

30 сентября 1946 года в зале Нюрнбергского дворца правосудия четыре судьи и их заместители по очереди зачитывали приговор. Председательствующий, британец Лоуренс, рассказал об обвинениях против двадцати двух человек на скамье подсудимых. Преступления против международного права совершаются людьми, а не абстрактными образованиями, и только наказанием лиц, совершивших такие преступления, можно обеспечить соблюдение международного права.

Затем перешли к истории нацизма — от основания партии с ее великодержавной идеологией до прихода Гитлера к власти. В длинном разделе о консолидации власти Гитлером (в применении к нему в русскоязычных версиях документов по настоянию Москвы слово «вождь» или «лидер» заменено немецким «фюрер» во избежание аллюзий), описано, как одна партия устранила всю оппозицию и как нацистская Германия проводила перевооружение, готовясь к войне.

В разделе о преступлениях против мира были объединены первый и второй пункты обвинения: заговор с целью совершения таких преступлений и их совершение, то есть ведение агрессивной войны. Агрессия была «неотъемлемой частью нацистской внешней политики», направленной на создание «Великой Германии», отмечено в приговоре.

Установленные факты говорили, что Гитлер напал на Польшу в сентябре 1939 года с целью расширения «жизненного пространства» Германии и присвоения ресурсов. В этом разделе тщательно обойдена тема советско-германского взаимодействия и лишь упоминается, что Гитлер отправил Риббентропа в Москву «для переговоров о пакте о ненападении». По версии трибунала, Советы соблюдали условия пакта, но нацисты начали летом 1940 года подготовку к нападению на Советский Союз. О секретных протоколах — ни слова.

Советская делегация сделала все, чтобы исключить из итогового документа вопросы, связанные с пактом Молотова–Риббентропа, хотя в ходе процесса они обсуждались. Союзники при всех разногласиях и неприятиях были довольно сговорчивы, когда дело касалось чувствительных для коллег моментов. Ведь судили общего врага.

Когда речь зашла о других направлениях германской военной экспансии, суд отклонил утверждение немецкой защиты о том, что Германия вторглась в Норвегию, Нидерланды, Бельгию и Люксембург, чтобы упредить вторжение Великобритании и Франции. Суд объявил, что Гитлер использовал миф о внешней угрозе для захвата и подчинения чужих территорий.

Зал суда затих, когда американец Джон Паркер начал представлять разделы приговора по пунктам третьему и четвертому: военные преступления и преступления против человечности. В этой части было предостаточно доказательств, от которых стыла кровь. Нацисты совершили преступления в беспрецедентных масштабах, и многие из них планировались задолго до войны.

Для главного судьи от США Фрэнсиса Биддла «преступление против мира» было и всегда будет основным. «Война за завоевание территории и подчинение населения, — писал он позже, — неизбежно привела к той дикости, которой предавались немецкие лидеры, пыточным комнатам гестапо и концентрационным лагерям». Преступления против человечности были тесно связаны с поддерживаемой государством войной.

Процесс стал в целом возможным потому, что политики позволили юристам работать без их вмешательства.

Вышинский умер от сердечного приступа в 1954 году в Нью-Йорке на посту постпреда в ООН.

Никитченко до ухода в отставку в 1951 году служил начальником управления линейных судов водного транспорта Минюста СССР. Ему напомнили об участии в процессах Большого террора. Умер на пенсии в Москве в 1967 году.

Руденко стал Генеральным прокурором СССР и, несмотря на свою былую роль в показательных процессах 30-х, активно занялся реабилитацией жертв сталинских репрессий. Удостоен самых высоких советских званий и наград.

Трайнин на фоне начавшейся в СССР кампании борьбы против западного влияния и космополитизма впал в немилость. Сначала лишился права выезжать за границу, а потом и работы в институте. Выжил после гонений и успел за два года до своей смерти отметить десятилетие Нюрнберга.

Международный уголовный суд (МУС), первый постоянный международный орган уголовной юстиции, начал работу в июле 2002 года. Большинства стран — членов ООН ратифицировали Римский статут и признают юрисдикцию МУС. Россия и США подписали статут, но потом отозвали свои подписи. Китай вовсе не подписывал. Суверенитет по-прежнему дороже права.

Брюссель