1.

Лидия Иосифовна Леонова (Гельцелихтер) родилась 18.01.1941 в Одесской области, д. Эльзас (переименована в Щербанку). Ее свидетельства записаны в 2007-м в ходе четвертой экспедиции Енисейского педколледжа и красноярского «Мемориала»* в Усть-Кеми (Красноярский край):

— …Привезли в Черемхово, какое-то время жили там в большой землянке на восемь семей. Однажды в этой землянке заболели чесоткой, и дядя вырыл новую землянку на две семьи. У тети Полины были красивые длинные волосы. Мне рассказывали потом, что когда я находила выпавший волос, то наматывала его на большой палец и сосала, тем самым утоляя голод.

Питались подорожником и пастушьей сумкой. В лес ходить запрещалось (кроме воскресенья). В основном ходили за черемшой. На базаре обменяли подушку на стакан овса. Чтобы как-то прожить, мать чистила стайки за кусок хлеба, работала на фабрике.

Затем перевезли в д. Кумору. Поначалу местные жители подсмеивались и говорили, что у немцев должен быть третий глаз…

Такое было повсеместно, говорит председатель красноярского «Мемориала» Алексей Бабий — через него прошли все эти рассказы, он сам собирал свидетельства:

Действительно, похожих рассказов в базе красноярского «Мемориала» — многие десятки. В Сибири 80 лет назад выгружали эшелоны с фольксдойче — советскими немцами, что побывали под оккупацией, отступали вместе с вермахтом в рейх (почти во всех воспоминаниях подчеркивается, что немецкие войска забирали их с собой насильно). По мере советского наступления этих переселенных немцев репатриировали. Только не домой, а в Сибирь.

Во всех свидетельствах жалость по потерянному дому, рассказы о мытарствах и страданиях, голоде, холоде, болезнях, погибших родственниках, тяжелой работе. В 1956-м ссыльных освободили. Выдавая паспорта, говорили: езжайте куда хотите, но не на родину. И, как понимаете, раз эти свидетельства собраны здесь, эти люди в Сибири и остались. Навсегда. Возможностями уехать в Германию, открывшимися с 90-х, не воспользовались.

По данным красноярского «Мемориала», в выгруженном в Красноярске в декабре 45-го эшелоне, помимо репатриированных из Германии украинских немцев (из юго-западного Причерноморья — Одесской, Николаевской, Запорожской и, возможно, Херсонской областей), находилось и много украинцев. Списков в открытом доступе нет, архивы МВД для исследователей теперь закрыты.

То был южный поток. До этого, в 1942-м, был северный — ленинградских немцев (и финнов). Часть этих списков красноярский «Мемориал» нашел в краевом госархиве (ГАКК).

А до этого, осенью 41-го, шли эшелоны из автономной республики немцев Поволжья (АССР НП). Все эшелонные списки по районам края есть — лежат в виде сканов на сайте того же краевого госархива, красноярские «мемориальцы» обработали примерно половину: представили в текстовом виде, исправили ошибки, перевели на немецкий. Процесс, говорит Алексей Бабий, идет довольно быстро.

Огромные простыни, библейские, кажется, каждая шпала по пути в Сибирь именная (пропущенных и безымянных нет — добавьте калмыков, финнов, литовцев, латышей, эстонцев и пр. депортированных): семьи, роды перечисляются поголовно — дети, внуки, матери, бабушки. С ними тогда еще деды и отцы. Вскоре семьи разделят. Кого-то отправят дальше на север — ловить неводом рыбу и умирать от голода, холода, цинги. Кого-то, преимущественно взрослых мужчин и бездетных женщин, до этого заберут в трудармию.

Яков Бирих родился в АССР НП в 1922 году, депортирован в сентябре 1941-го с семьей из 9 человек в д. Сидорово (Грязнуха) Курагинского района Красноярского края. Где в начале 90-х и давал интервью. Из трудармии вернулся в 1948-м:

— Умирали, как мухи. Кормили затхлой крупой. Валились от дизентерии косяками, хоронили в болоте, прикрывая мхом. Не выполнишь норму днем, вали лес ночью. Спать ложились не раздеваясь. Без бани заедали вши, косил тиф. На ногах деревянная обувь или лапти. Просились под пули, на фронт. Знали, легче от пули умереть, чем от голода, тифа и дизентерии.

2.

Кто мог бы выступить свидетелем на Нюрнбергском процессе, но не выступил?

Не те немцы, кого увозили из Германии в 1945-м, — у них на тот момент еще все впереди. Могли бы — те, кого привезли в Сибирь в 41-м.

В 1945-м Паулине и Иосифу исполнится 17 лет, кто их будет в Нюрнберге слушать, да и не добраться им туда, не выпустят из СССР. Но, может, другим бы удалось, постарше?

Марии на начало процесса в Нюрнберге уже 18. Или вот кандидатура из ссыльных поволжских немцев еще постарше. Ей на тот момент — 20.

Но и Гильды не было в Нюрнберге, ее вообще больше нигде не было, кроме этой лесотундры. Их правды никто не выслушал, и вот то, что Гильду успели записать, — чистая случайность, скорее ошибка, чем промысел божий, потому что куда больше ее земляков ушли, и их слова не услышал никто, мы ничего о них не знаем. И Гильда, Мария, Паулина, их мужья остались бы безвестны — если б советская власть чуть задержалась.

Скажете: при чем тут нацисты и Нюрнберг? Страдания немцев СССР — это преступления сталинского режима, Советов, а не гитлеровцев.

Но дело в том, кто начал. Гитлер напал на СССР, а не наоборот. И вина за то, что происходило с советскими немцами, прежде всего на Третьем рейхе. Не буду сравнивать степень рассеяния по миру сегодняшних русских с тогдашними немцами, но факт, что вне Германии немцев жило полно еще задолго до Гитлера. А уж с его появлением… Прогерманский путч в Австрии, плебисцит в Саарской области, выступления в Судетах, Мемеле (Клайпеде), антинемецкие волнения в Польше, Бельгии, Франции, интернирование японцев в США — перечисляю к тому, что хоть фактов сотрудничества советских немцев с фашистской Германией накануне войны обнаружить так и не удалось, депортация немцев из Поволжья в логике того времени вполне объяснима.

Пройдут годы и десятилетия после Второй мировой, но самими же нацистами в свою же нацию выпущенные пули все будут летать и скакать, пусть уже не убийственные, но бьющие — несмотря на задержку — с оттягом:

Бернхард Шлинк, автор знаменитого экранизированного романа «Чтец»: «Я не могу сказать, что благодарен за то, что я немец, потому что иногда я воспринимаю это как огромное бремя». Шлинк говорил это в то время, когда я был в Германии и видел ровно то же — бремя национальной принадлежности: все чисто, ровно, упорядочено, и зависшая, все пропитавшая многолетняя фрустрация. Тени Второй мировой тут, никуда не делись, и немцы ими скованы, придавленные до толщины этих теней. С вшитыми чипами мультикультурных ограничений. «Я не знаю, на сколько лет, но определенно в обозримом будущем немцы будут связаны своим прошлым, и это повлияет на то, как они будут вести себя в Европе». Какими бы «хорошими» ни были некоторые немцы — Шлинк тогда, в 2012-м, говорил о своих внучках четырех и восьми лет — «все равно придется с этим справляться. Когда они поедут за границу, в Британию, и увидят все эти фильмы, в которых по-прежнему показывают «плохих немцев», им придется найти способ справиться с этим… Им придется понять, откуда берется этот гнев, что он исходит из реальных ран, которые до сих пор мучают людей».

Немецкую культуру невозможно было отменить, но все же. Рискуя уподобиться тем, кто цитирует Черчилля (хотя прямо так он не говорил) — «Мы боремся не с Гитлером, цель — подавить дух Шиллера», долго искал, кто же из сегодняшних англичан написал не так давно: современному миру не хватает Германии. Не нашел, но отчетливо помню, что — было, и автор имел в виду немецкую философию, технический гений, ее поэзию, имел в виду даже, возможно, неотделимый от всего этого ее дух — тот, донацистский, такой притягательный, из которого еще нацизм не вырос (но вырастет)… Все так, но кого в том винить?

3.

Отложенные пули так и летают, рикошетят. Изгнанные из родины детьми доживают в Сибири — как бы ни говорили, что та стала новой родиной, по факту — чужбина. И во внуках и правнуках немецкого осталось немного. Да, ухоженность домов, огородов, единственные палисадники на деревню, множество цветов — но язык забыт.

Пули достали в реальности и тех немцев, кто жил вполне благополучно, кого никуда не депортировали. В сентябре 2019-го умер Зигмунд Йен, первый немецкий космонавт, старший друг: в путешествиях с 90-х годов прошлого века по Сибири и миру для меня, для всех в нашей компании он был вроде генерала Гэндальфа — хотя бороды не носил. Седовласый, добрый и абсолютно стальной человек.

Йен был тоже в какой-то мере советским немцем. Куда более советским человеком, чем я, — хотя и уроженец Саксонии, деревни Моргенрёте-Раутенкранц у самой чешской границы (там потом откроют музей космонавтики). Родился в 1937-м, а в 1938-м Германия аннексирует Судеты. Когда мы были с Йеном на его родине, заезжали в Чехию. Многие местные ездят туда выпить именно чешского пива, заправки и магазины там дешевле. Йен, естественно, не помнил, как граница в 38-м отодвигалась — он помнил, как в 45-м она пошла обратно. С этническими чистками и депортациями судетских немцев.

Помнил, как до этого у них работали пленные русский и украинец — делали ему игрушки. Йен хотел узнать судьбу отца, и узнал — много позже (дальше я не расспрашивал).

Жизнь оказалась связана с СССР. Русские офицеры учили летать, закончил Военно-воздушную академию им. Гагарина, Майя Кристалинская — любимая певица на всю жизнь. Младшая дочь (и ее муж) учились во Втором московском меде.

Встречал в аэропорту в Берлине: у него была «Пежо», как и у дочери Марины. «Не патриот вы Германии», — пошутил кто-то из гостей. «Нет, я патриот России», — со всей серьезностью ответил Йен. И выйдя на шоссе, как всегда, положил стрелку спидометра — ездил он, как летал.

Лишь однажды не то чтобы пожаловался на жизнь, нет, но… 21 июня 2014 года приехали к нему домой в Штраусберге. Аллеи из старых лип, сказочный городок. По сути, пригород Берлина. И генерал-майор в отставке Йен, Герой Советского Союза и Герой ГДР, начал рассказывать, где чьи дома из бывшего генералитета ГДР, заместителей министра обороны ГДР. И кто из них при новой власти отсидел в тюрьмах (недолго, по году-два).

Вдруг оказался четвертым первым, три первых астронавта — из ФРГ. Это шло от Меркель.

Мы стояли в его саду рядом с привезенным с Байкала и прижившимся кедром. Из того же кома сибирской земли проклюнулась брусника.

В те последние путешествия по Сибири он прилетал с внуком — уже натовским летчиком.

А тогда, утром 22 июня, поехали к рейхстагу. Там было пустынно. Работал американский фастфуд — там, где Красная армия выкатила в последние часы орудия, и 89 стволов били уже прямой наводкой.

Но блинную свою или пельменную, или рюмочную русские здесь не открывали.

В английской версии Википедии — о том, что из коммутационного центра в Штраусберге шли шифровки от Гитлера для командующих группами армий, о том, что с 41-го сюда везли мужчин и женщин из СССР, Польши, Нидерландов, Италии для принудительных работ, что в 44-м здесь создали женский лагпункт Заксенхаузена. О том, что в начале 1945-го через Штраусберг прошел марш смерти заключенных из расформированного концлагеря Жабиково (к югу от Познани) в концлагерь Заксенхаузен. И о том, что после 45-го здесь разместилась резиденция министерства нацобороны ГДР.

В русской версии Википедии об истории Штраусберга ничего, кроме одного: с 1947 года по 1949-й здесь стоял 197-й гвардейский Сталинский авиаполк. Тем история города и ограничивается.

Это как материалы Нюрнбергского процесса — 42 тома на английском (французском, немецком) и двухтомник в СССР, впоследствии расширенный до семи томов и далее — до восьми. (Один человек, историк Сергей Мирошниченко, сейчас, спустя 80 лет, переводит и выкладывает в Сеть стенограмму процесса, на этот момент — 14 томов. В цифре, не бумажных. Будут еще.)

И я вовсе не сравниваю тотальную и эффективную денацификацию, проведенную США в ФРГ, с советской в ГДР, и не намекаю на то, что будет после воссоединения россиян, уехавших и оставшихся, «хороших русских» и «плохих» (тоже по-своему разделенный народ).

Снимут потом кино, скажут: «эхо войны». И это будет похоже на правду. Хотя, казалось бы… Какая связь между Гитлером и тем, как восточногерманских немцев придавило повторно?

А кому предъявлять?

И это англичане или русские могут говорить, что Германии миру не хватает. Сомневаюсь, что прошло довольно времени, и мир готов выслушать те же слова от немцев.

4.

Красноярка Елена Томулевич подняла на городской мусорке стопку сшитых тетрадных листов. Это был дневник Эльвиры Киндсфатер, начатый в 1941-м — ей 11 лет, и их семью вместе со всеми депортируют. Первая запись, орфография авторская: «Сегодня мы уезжаем из гор[ода] Энгельса в Сибирь. Что такое Сибирь и что нас ожидает в Сибире, я себе не представляю». За два года до этого, в 1939-м, Москва печатает книжку «Волшебник Изумрудного города». Там, только по сказочной стране, путешествует не Эля — Элли. А так — почти то же: дровосеки, страшилы, людоеды, где-то фантастически далеко великий и ужасный Гудвин. Жизнь подражает искусству. Уж как умеет и как получается.

Такого не бывало, чтобы сосланных оставили на одном месте, нет, их постоянно перевозили. Вдруг обживутся. Отца забирают в трудармию, а Элю с сестрой и матерью из Абанского района отправляют дальше на север, к Ангаре. В пути у нее крадут зимнее пальто, а на месте выясняется, что ей негде учиться: «Здесь только 3 кл[асса], а мне надо в 6-ой. Как мне хочется учится!» С 13 лет Эля идет работать в колхоз на обмолот зерна, мать трудится свинаркой. «Сейчас я мечтаю только об одном, чтобы вернулся папуся и «учится». Ах, я не знаю, чтобы я отдала за то чтобы могла учится». Когда брезжит возможность, скорее всего, призрачная, переехать в Минусинск к бабушке и вновь пойти в школу: «Правда, мне учится очень хочется, да так сильно хочется что и сказать нельзя, но уехать от мамы, чорт его знает куда, оставить ее одну, при таком времени, что каждый день ждешь что-то страшного, и быть может ее больше не увидеть? ни за что на свете. Тогда я лучше откажусь от учебы (несмотря на то что сильно хочется) чем оставить ее одну, среди чужих людей». Прервала записи Эля в 1944-м.

Саше Шлейнингу повезло, он был младше — на момент депортации ему 6 лет, и младшая школа в Галанино была, да что толку, кое-как смог закончить лишь два класса: «Носить было нечего, в апреле бегал босиком в школу. В навоз вставал и грелся — ноги от холода горели огнем. За пять минут добегал. Тетрадок не было, писали на бланках, которые были в колхозе». То же, что у всех: переводы из одной деревни в другую, мужчин забрали в трудармию. «Дядю там убили: подсунули под подушку булку хлеба, заключенные стали делать обыск и нашли, а дядю забили до смерти». Старшие братья выжили. Потом уехали в Германию, он ездил к ним, звали к себе насовсем — он не поехал. (Обо всем этом Шлейнинг рассказывал в 2009-м в селе Момотово на Енисее. Братья к тому моменту уже умерли.)

5.

Сухобузимское — в 70 км севернее Красноярска. В селе свой краеведческий музей. В нем — стопки листков репрессированных. В них — что вспомнили о себе и своих старики и старухи. О прожитой жизни коротко.

6.

Проклятие из-за нацистского режима легло на весь немецкий народ. И избыть его трудней, чем закончить войну.

Лох рассказывает, как немцы обращались к Хрущеву и Брежневу, как ездили в Москву, как их обвиняли в национализме и арестовывали. Приводит диалог 7 июля 1965 года между членом делегации Тотцом и Микояном. Последний, в частности, замечает: «Мы не можем сейчас восстановить республику. Не все исправимо…»

Красноярский «Мемориал» обнародовал пакет документов, в них — борьба немцев-автономистов за восстановление республики на Волге, их письмо (В. Шмидгаль, Р. Кельн, А. Юстус) Брежневу, тогда Председателю Президиума Верховного Совета СССР, — в ответ на его статью в «Известиях» от 30.12.1962 «Торжество ленинской национальной политики». Как автономисты требуют от чекистов ответ, почему саратовская милиция их не пускает на родину, заявляя, что немцам въезд в область к прежним местам их проживания запрещен.

Они спрашивают Брежнева:

Констатируя восстановление национально-государственных автономий чеченского, ингушского, балкарского, карачаевского, калмыцкого народов, немцы спрашивают: а где наша, 1,6 млн советских немцев, поволжская республика? «Немецкий народ получил по заслугам, а стало быть, и исправлять нечего»?

Здесь же — о планах собрать подписи немцев и отправить с ними делегацию в ЦК, к Хрущеву, «стучать в двери, пока не откроют», передать правительству ФРГ жалобу на положение немцев в СССР с просьбой поставить в ООН вопрос: или дайте советским немцам автономию, или разрешите выезд за границу. И о противодействии немцам-автономистам УКГБ в сибирских регионах, в Казахстане, Волгоградской области — справки и докладные записки чекистов партийному руководству.

Только 3 ноября 1972 года с немцев сняли ограничения в выборе места жительства. Но автономию в Поволжье не вернули. «Не все исправимо». Последняя попытка была в конце 80-х.

7.

Александр и Полина Бауэр детьми прошли смертную трагедию Агапитова 1942–1943 годов. Их увозили с Волги одним эшелоном, потом шли на север в трюмах одного корабля. Разглядели друг друга позже, в Игарке, поженились.

После легендарного боя 28 героев-панфиловцев у разъезда Дубосеково со временем нашлись пятеро погибших — среди живых. Найти выживших в Агапитове не получалось — ведь им звания Героев Советского Союза не давали. Голоса Бауэров мы услышали тоже, в общем, благодаря случайности, имя ее — красноярский «Мемориал» и Алексей Бабий.

Я говорил с Бауэрами в 2015-м, и они ничего не забыли. Ни Агапитово, ни то, что было до него.

…От Красноярска до Дудинки и еще дальше, к устью Енисея, до сих пор много немецких фамилий. Сколько ни ходил этим маршрутом, если встречается деревня, где главой стоит немец (или старообрядец), значит, она будет живой, с детьми в школе и детсаду, с носящимися туда-сюда лодками, с маленькими коровами — пусть те одиноко и жмутся к домам: местная природа лежит во зле, как заведено, это ее основание, и все неместные формы жизни происходят вопреки природной среде и всей ее лютости. Может, несчастные коровы и лошади просто чуют медведей — те на обезлюдевших берегах, в отсутствие конкуренции, вконец озверели.

Поселения, которые живы, выдают еще поленницы — гордыми бастионами на берегу, непонятно какому двору принадлежат, артельные фортификационные сооружения от зимы. Всю зиму жечь дрова, которые запасали все лето. И так из года в год. Жизнь называется.

А вообще, конечно, в том, как темны окна (как бьется в них, верно, всю ночь полуоторванный ставень), как замерли в падении изгороди и висит взошедшая луна, как серы и безнадежны избы и тес ворот, чувствуется непроходимое — как гравитация, как кружение луны — презрение к жизни. Нежелание на нее смотреть и ее чувствовать. Можно подумать, что где-то нас с нетерпением ждет нечто светлое, и все мы там непременно окажемся, боже, спаси нас всех.

Печные трубы торчат в синем небе столь горько и неизбывно, как если через них изливается в мир вся человеческая тоска.

8.

Когда это было можно, и пока красноярский «Мемориал» в костяке своем был в силах и энергичен, в его экспедициях школьники и студенты опрашивали бывших ссыльных. Школы и сами проводили такую работу по собственной инициативе.

Респонденты (или школьники?) порой путали исторические факты и не то чтобы сознательно уравнивали сталинский и гитлеровский режимы, просто в этих бесхитростных рассказах само так получалось, а дети многого не понимают и просто записывают, в конце концов, в том их и задание.

Скажем, дед, 1932 г.р., из АССР НП говорит: «Немцы выгнали нас со своей родины». Вряд ли это тянет на статью «публичное отождествление роли СССР и нацистской Германии», и вряд ли это так уж неверно — если не о фактах, а о сути.

Вот выдержки из работы учениц школы № 3 Енисейска под руководством словесника Ирины Моисеевой. Они опрашивали жителей деревни Назимово, по рождению немцев Поволжья.

* Является одним из коллективных членов Международного «Мемориала», признанного «иноагентом» и ликвидированного.