С 28 марта в петербургской галерее ANNA NOVA открыта выставка Саши Кокачевой. Кокачева — молодая художница, которая уже представляла свою живопись в Петербурге, Москве, Екатеринбурге. Раньше ее холсты представляли собой буйство цвета и изображали заброшенные, «потерянные» места, реально существующие на карте, — а теперь новая серия картин, выставленная в ANNA NOVA, гораздо сдержаннее в цветах, и изображенные территории отсылают скорее к затерянным в памяти пространствам. Название проекта довольно сложное: «Это место — нигде, и это навсегда». Фраза была взята из британского сериала «Сапфир и сталь», сюжет которого разворачивается вокруг временной петли, в которой застряли, не выходя из дома, два персонажа — брат с сестрой. Настоящее время показано в сериале остановившемся мгновением, полем, внутри которого события прервали свою очередность, а люди внутри оказались в капкане.

Эта метафора отражена в экспозиционном решении выставки — пространство второго этажа галереи от потолка к полу прошивает металлическая цепь, собранная из элементов реального охотничьего капкана. Эта же цепь свисает с потолка первого этажа, и на нее оказывается подвешенной хрустальная люстра. Люстра не выполняет своей прямой функции — она не светит, хотя в нее и вставлено множество черных свечей.

Картины Кокачевой на выставке можно сравнить с выцветшими фотокадрами, которые изображают композиции, перемешивающие реальные воспоминания и вымышленные сцены.

Пустоты между воспоминаниями и внутри них в живописи Кокачевой передаются через смазанность красочного слоя, нечеткость образов и в соединении пространства холста с металлическими элементами, наложенными на отдельные части картин и становящимися белым шумом, значимой пустотой между фрагментами пазла. Если присмотреться к этому строительному материалу памяти, становятся заметными проступающие на металле узоры, дублирующие узоры обоев с картин, маленькие, едва нацарапанные тонкие стрелки, продолжающие движение больших стрел-векторов, разлетевшихся во всех направлениях по стенам галереи между живописными полотнами. Как будто сознание, из которого возводится структура воспоминания, ведет себя как поверхность Соляриса, разумной планеты из романа Станислава Лема или фильма Тарковского. Это чистая потенциальность, вмещающая в себя множество форм.

Сама Саша, рассуждая о сети смыслов и влияний, воздействовавших на нее, упоминает не только современную западную философию и культурологию, но и японскую эстетику, и фильм «Небо над Берлином» — классическую ленту режиссера Вима Вендерса, снятую им в соавторстве со сценаристом Петером Хандке. Фильм, рассказывающий об ангелах, тысячи лет живущих на Земле и желающих познать человеческий опыт жизни, показывает, как могут думать и чувствовать существа, для которых не существует понятий прошлого и будущего, а есть лишь вечное сейчас. Именно из этого замкнутого состояния и хочет вырваться один из них, и это, безусловно, роднит его как с героями «Сапфира и стали», так и с некоторыми персонажами из работ Кокачевой, смотрящих прямо на зрителя и как будто догадывающихся о капкане безвременья, в который мы попали.

В последние три года нетрудно заметить общую линию, настроение, состояние, которое стремятся выразить через произведения искусства современные художники:

Пожалуй, это то общее, что можно назвать приметой нынешних дней, которую удается вычленить благодаря искусству.

Значительная часть нынешних двадцати–тридцатилетних людей, чье детство пришлось на девяностые и начало нулевых, ощущают фрустрацию относительно текущего времени, которое даже с экранов федеральных каналов уже давно не стесняются называть военным.

Действительно, жить в эпоху, когда привычные связи вокруг тебя исчезают и реальность проходит этап детерриторизации (то есть распадается, меняется и перемешивается), весьма непросто. Символы, казалось бы, навсегда ушедшего прошлого вновь оказываются актуальными, советский проект возвращается в кино, просачивается через телевидение, через речи властей. Вторую молодость переживает и миф о 1990-х с его романтизацией суровых будней хмурых ребят в кожаных куртках, с ностальгией по синтетической попсе и вседозволенности, которая облекается в сознании охотно играющего в эти игры миллениала в одежды неспокойной, но такой желанной свободы.

Время перестает ощущаться линейным, вместо этого его течение приобретает циклический характер, и это ощущение как раз и есть чувство капкана, ловушки, на уходящие вверх стены которой проецируются мозаичные образы, сочетающие в себе бравую советскую символику, хмурые лица заводских пацанов из 1990-х и современные документальные видеосъемки, снятые с дрона.

Высказывание Саши Кокачевой содержит ощущение, которое японцы называют нагори, — грусти о невозможном и неизбежном, — соединенное с отсылками к философским размышлениям Жиля Делеза и Марка Фишера, мыслителей, разбиравших с разных сторон беспросветную капиталистическую действительность. По сути же выставка выражает личное ощущение реальности, представленное на экспозиции многогранным кристаллом, в каждом преломлении которого формируется часть общей сложносоставной композиции.

…В центре зала второго этажа среди картин выстроен высокий, до самого потолка, короб с ячейками. Некоторые из них пусты, в другие вложены продолговатые ящики. Один из таких лежит рядом на полу, его крышка немного приоткрыта, и можно разглядеть лежащую на красном полотне блестящую металлическую стрелу. Эта конструкция неоднозначна: она может быть как символом колумбария, в котором оказались запечатаны стрелы, векторы, устремления прошлого или в прошлое, так и сейфом со множеством ячеек хранения, в которых находятся капсулы времени — наши личные артефакты и воспоминания, оставленные до лучших времен.

Ярослав Манахов