Первое заседание по «делу Надежды Кеворковой» было назначено в маленьком зале на шесть мест 2-го Западного окружного военного суда в понедельник 10 марта.

Девять лет назад, в декабре 2016 года, в этом же зале судили студентку МГУ Варвару Караулову, которая пыталась сбежать к своему виртуальному жениху в Сирию. Тогда ее приговорили к четырем с половиной годам колонии за подготовку к участию в деятельности террористической организации.

В марте 2024 года журналистку Надежду Кеворкову судят за «оправдание терроризма», которое обвинение нашло в двух постах, опубликованных ею в телеграм-канале «Кеворкова» в 2018 и 2020 годах. Тогда у ее телеграм-канала было около тысячи читателей.

Поддержать журналистку пришли ее родственники, друзья и журналисты разных изданий. Некоторые из них стали возмущаться, что не смогут попасть в зал, они потребовали обеспечить гласность судебного процесса и перенести слушания в зал побольше.

Суд за слова

Руководство суда пошло на уступки. Вдруг оказалось, что большой зал пока свободен, и слушания «дела Кеворковй» неожиданно перенесли туда, в шикарный зал с мягкими креслами, где весной прошлого года проходил процесс по делу Жени Беркович и Светланы Петрийчук. Жаль только, что журналистам не разрешили занять места на скамье присяжных, как это было во время суда по делу «Финиста Ясного Сокола».

Пришлось сидеть на креслах в дальнем угле зала, далеко от участников процесса. Акустика в этом зале такова, что из того, что говорят участники процесса, практически ничего не слышно.

Особенно плохо было слышно судью Романа Владимирова, который включил микрофон, но предпочитал говорить, отворачиваясь от него в сторону.

В отличие от судьи, прокурор Майоров, зачитывая обвинительное заключение, решил воспользоваться микрофоном и сообщил присутствующим, в чем же обвиняют журналистку Надежду Кеворкову.

«Надежда Кеворкова «совершила оправдание терроризма, разместив в сети Интернет два поста в мессенджере «Телеграм» «Кеворкова», — начал гособвинитель. Далее он процитировал оба «криминальных» поста.

Первый — был ее. Второй — нет. В сентябре 2018 года она перепостила текст, написанный в 2010 году ее близким другом — журналистом Орханом Джемалем. Он посвящен Анзору Астемирову, погибшему лидеру кабардино-балкарских моджахедов, участвовавших в вооруженном мятеже в Нальчике в октябре 2005 года. Этот вооруженный мятеж был признан террористическим актом, и его участники были осуждены Верховным судом России на длительные сроки наказания.

Два поста, опубликованные в телеграм-канале «для неограниченного числа лиц»,

Надежда сидит в стеклянном аквариуме, она одета в легкое серое платье в черную полоску или крапинку, седые волосы перехвачены черном бантом, она записывает что-то в тетрадке и, кажется, не слушает прокурора.

«Обвинение в оправдании терроризма путем сети Интернет… преступный умысел, направленный на совершение публичного оправдания терроризма»… подтверждается материалами дела», — прокурор закончил читать обвинение.

Судья Роман Владимиров, молодой мужчина с бледным лицом, зачесанными назад волосами и большими глазами, обращается к подсудимой: «Вам понятно обвинение? Хотите ли дать показания сейчас?»

Надежда отвечает, что обвинение ей понятно, а показания она даст в конце процесса.

После короткого перерыва заседание продолжается уже в маленьком зале на шесть посадочных мест. Туда с трудом помещаются несколько журналистов и близкие родственники. Пристав проверяет родство посетителей с подсудимой Кеворковой по паспортам.

За двадцать лет судебной журналистики я побывала на очень многих судебных процессах в разных судах: в столичных и провинциальных, в военных и гражданских. На чисто уголовных процессах, фигуранты которых были и преступники, и невиновные, на политически мотивированных процессах, где было сразу понятно, что людей судят не за их поступки, а за их убеждения. В основе большинства этих дел всегда была какая-то фактура. Были свидетели обвинения и свидетели защиты. Адвокаты и прокуроры сражались друг с другом словом…

Но на первом заседании этого вполне себе незаурядного судебного процесса (суд над журналистом!) мы не увидели каких-либо баталий между гособвинителем и адвокатами, наверное, это впереди — в прениях сторон.

Журналистку Надежду Кеворкову судят за слова, которые она сложила во фразы и написала два текста. Вернее, всего один. Потому что второй, повторюсь, вменяемый ей «криминальный» текст написан ее другом, погибшим журналистом Орханом Джемалем, 15 (!) лет назад.

Обвинение и автор судебной психолого-линвистической экспертизы считают, что, размещая эти два текста, Надежда Кеворкова поддерживала тех, о ком она писала, то есть поддерживала их деятельность и положительно к их деятельности относилась. Впрочем, в ее постах нет никаких комментариев, соответственно, неизвестно, действительно ли она поддерживала членов «Талибана», террористической организации, пока еще запрещенной в России. Зато известно, и об этом несколько раз на этом заседании суда говорили родственники и друзья Надежды Кеворковой, а также ее адвокат: российские власти, в частности, министр иностранных дел России Сергей Лавров, неоднократно встречались с представителями организации «Талибан», ее далеко не последние лица участвовали в конференциях и форумах, а с Афганистаном, где теперь эта организация у власти, ведется торговля.

Впрочем, о Сергее Лаврове пока упомянули лишь вскользь. Первый день судебного процесса был посвящен допросам так называемых свидетелей обвинения — родственников подсудимой и ее друзей. Первой в зал суда зашла дочь Надежды Кеворковой Софья, удивительно похожая на мать. Прокурор задавал всем свидетелям одни и те же вопросы: читали ли они телеграм-канал подсудимой, кто его администрировал, как они могут охарактеризовать подсудимую, читали ли они ее посты. Прокурору, впрочем, больше не о чем спрашивать. Дело абсолютно пустое.

Есть только два текста. Эксперт посчитала их «оправданием терроризма». А кроме экспертизы в деле никаких других доказательств обвинения нет.

Вот и приходится вызывать семью и друзей. А они могут что-то сказать лишь по «характеристике личности» подсудимой. И они говорят.

«То ли юбилей, то ли поминки»

Думаю, это был очень тяжелый день для них всех и для самой Надежды Кеворковой. То ли день рождения, то ли юбилей, то ли поминки. Ты — в стеклянном аквариуме для подсудимых, родные и любимые люди, которых ты не видела больше десяти месяцев (за это время было два коротких свидания с дочерью и мамой через стекло. — Ред.), рассказывают, какая ты замечательная, добрая, отзывчивая, как ты помогла множеству людей; например, незнакомой женщине с детьми, оставшейся без крыши над головой, помогла с жильем и школой для ее детей, обратившись к мэру Москвы и другим чиновникам. Дочь Софья говорит, что мама — потрясающий интересный и образованный собеседник, прекрасная мама, которая до ареста много помогала с маленькими детьми. Софья говорит, что у мамы было две операции, ей надо следить за здоровьем. А кроме того, бабушке 88 лет, а дедушке — 90, и им очень не хватает помощи дочери, которая до ареста много ими занималась.

А я слушаю ее и думаю: «Какой год сегодня на дворе?»

— Знала ли ваша мама, что «Талибан» — террористическая организация?» — спрашивает Софью адвокат Калой Ахильгов.

— Не знаю, — отвечает Софья и снова рассказывает о том, как мама преподавала в православной гимназии «Радонеж», как она помогала правозащитнице Лизе Умаровой, на которую напали в Москве, как она добилась возбуждения уголовного дела против нападавших. Также Софья вспоминает, что мама поехала преподавать в школу в горном дагестанском селе, потому что там не хватало учителей. Об этой же школе потом расскажет и подруга Кеворковой журналистка «Новой газеты» Ирина Гордиенко, которая уверена: если бы не Надежда Кеворкова, школа бы закрылась. Надежда там преподавала и литературу, и историю, и дети ее очень любили.

После родного брата подсудимой, который говорит о дружной семье, в зал заходит известный журналист, бывший муж Надежды Максим Шевченко. На просьбу прокурора охарактеризовать Надежду Кеворкову Шевченко отзывается о ней в превосходных степенях: как замечательную, порядочную женщину, которая всю жизнь заботилась о людях, была готова отдать им последний кусок хлеба, если им он был нужен больше, чем ей.

Шевченко вспоминает, что вместе с ним Надежда впервые оказалась в Афганистане в 1997 году, где он работал, писал статьи при поддержке российского посольства. Судья останавливает журналиста, когда тот рассказывает о другой своей поездке в Афганистан, о съемке репортажей для Первого канала. Судью интересуют публикации Кеворковой.

Максим Шевченко подробно объясняет, с чем связана републикация текста Орхана Джемаля в телеграм-канале подсудимой:

Судья интересуется, как подсудимая относится к родителям, много ли она уделяла им времени, когда была на воле. Максим Шевченко свидетельствует: она замечательная, внимательная дочь, их отношения — отношения любви и нежности.

«Настоящая христианка»

Адвокат Калой Ахильгов, в свою очередь, спрашивает у Максима Шевченко: «Высказывала ли Кеворкова когда-нибудь поддержку террористической деятельности?»

Журналист вспоминает, что патриарх Алексий согласился дать интервью Надежде Кеворковой, и всем в зале понятно, что патриарх крайне редко дает интервью журналистам, это многое говорит о значимости журналиста.

Судья разрешает Максиму Шевченко остаться в зале, он как-то пристраивается на лавке рядом с корреспонденткой «Франс Пресс». Понятно, что выступление в суде в качестве свидетеля — это и возможность хоть какое-то время побыть рядом с подсудимой. Это и большая радость для нее.

«Агрессия и Надя — несовместимы»

В зал приглашают маму Надежды — Людмилу Михайловну.

Она пытается пройти к трибуне, говорит, что плоховато слышит, но судья великодушно просит пристава поставить кресло прямо перед ним, предлагая 88-летней Людмиле Михайловне сидя отвечать на вопросы.

И она отвечает. Ее рассказ — нежный, ласковый рассказ 88-летней матери о своей 66-летней дочери, которая прямо сейчас, когда она говорит, находится в клетке для подсудимых. Рассказ — пронзительный и трогательный:

Отвечая на вопрос прокурора о телеграм-канале: «Я ее тексты в телеграм-канале не читала. Читала ее статьи и смотрела фильмы. Люди моего поколения всегда ждали Надины статьи».

Прокурор спрашивает: «Она вам помогала?»

Мама Кеворковой говорит все это очень спокойно, а я смотрю на Надежду, я вижу, как она достает платок, я и сама с трудом сдерживаю слезы.

Последней выступает подруга Надежды журналист «Новой газеты» Ирина Гордиенко. Судья обращается к ней с уже привычным увещеванием: «Не надо ничего придумывать, говорите, что помните, что не помните, не говорите». Прокурор спрашивает Ирину и о телеграм-канале, и о «характеристике личности» подсудимой.

Ирина Гордиенко отвечает не задумываясь, они знакомы с Надеждой 23 года: «Смелая, отважная, добрая, отзывчивая, интересный собеседник».

Ирина говорит, что особенно не следила за телеграм-каналом Надежды, она знает, что ей инкриминируют два поста, один — касающийся «Талибана».

«У меня это вызывает искреннее удивление, — объясняет Гордиенко. — Хотя эта организация все так же запрещена в России, но министр иностранных дел России принимает делегации «Талибана». Гордиенко рассказывает о дружбе Надежды Кеворковой с Гейдаром и Орханом Джемалем, она говорит, как тяжело переживала ее подруга две смерти: сначала уход старшего Джемаля после болезни и потом, в 2018 году, — гибель Орхана, мужа Ирины, в Центральной Африканской Республике: «Она постоянно плакала, находилась в подавленном состоянии, любая память об Орхане, все, что касалось его, было очень ценным».

Длинный и трудный первый день суда заканчивается.

В среду должны допросить настоящего свидетеля обвинения: М.Е. Брицына, оперуполномоченного по ОВД 5-го отдела ГУЭП МВД (Главного управления по борьбе с экстремизмом), который в марте 2023 года, мониторя сеть Интернет, наткнулся на телеграм-канал Кеворковой и обнаружил там посты, которые, по его мнению, могли быть оправданием терроризма или экстремизма.

Оперативник отправил пять постов Кеворковой на проверку, потом в деле осталось два поста. Была заказана психолого-лингвистическая судебная экспертиза, и дело «завертелось»…. Адвокаты хотят допросить экспертов — со стороны обвинения и защиты.

Потом прения сторон — прокурор запросит срок, адвокаты, вероятно, попросят суд оправдать их подзащитную, и Надежда скажет свое последнее слово. Затем судья удалится в совещательную комнату…

Приговор может быть провозглашен как в тот же день, так и до конца этой недели.

Статья «оправдание терроризма» предусматривает от 5 до 7 лет лишения свободы.

Возможен штраф.

«Проследить интересантов»

Спрашиваю адвоката Калоя Ахильгова, почему возникло это беспрецедентное дело и кто за ним может стоять?