— Вы один из первых россиян, против кого возбудили дело по обвинению о «фейках в отношении Вооруженных сил России». И вы — один из первых, кто вышел на свободу по такой статье. Чем вам запомнился суд, судья, прокурор?

— Ну мы с ними общались, как с бетонной стенкой. Ни суд, ни прокурор — вообще не слышат ничего, не хотят понимать, что происходит, им глубоко наплевать на все, что в стране творится. Обычные люди, равнодушные.

— Три года длится СВО. Для вас эти три года пробежали быстро или долго?

— Я эти три года провел в лагере, как бы не заметил, как они прошли-то. Особенно последний месяц как один день прошел, пролетел.

— Что самое трудное было в СИЗО и в колонии?

— Никаких трудностей вроде не могу и припомнить. Я просто понимал, куда я попаду, готов был к этому морально, так что для меня такой большой проблемы не было. Стресса не было.

— Как относились к вам сокамерники? Вы были единственным политзаключенным в вологодском СИЗО и в колонии или еще кто-то?

— Были и в СИЗО. Сейчас в лагере их уже довольно много. В принципе, сама по себе эта статья-то никаких вопросов у заключенных не вызывает. Это не насильник какой-нибудь там. Нормальные отношения, вполне такие дружественные, лояльные.

— А сотрудники администрации?

— У сотрудников администрации — нормальное отношение, они просто выполняли свою работу, как все наши граждане, так, шаляй-валяй.

— Что вы за эти три года узнали про российскую тюрьму? И если бы вам поручили переделать, изменить российскую пенитенциарную систему, первым делом что бы вы поменяли?

— То есть с ними искренне никто не разговаривает, потому что они в погонах?

— Ну редко, крайне редко. В принципе, для них как раз и должна быть работа. Они должны работать, прежде всего, с осужденными. Вот там ведь, в лагере, как устроено? Чтобы попасть на прием к психологу, надо заполнить заявление на то, что ты согласен, и все такое… Ну кто будет писать такие заявления? Система должна как бы сама притягивать к себе людей, чтобы их ставить на путь истинный…

— Встречали ли вы осужденных, которые согласились пойти на СВО?

— Довольно много. Кстати, я вот, когда приехал в лагерь, был 106-м. 106 человек было в лагере. А в лучшие годы там было полторы-две тысячи. Так что вот прикиньте, сколько… А как раз накануне моего заезда какая-то группа уже уезжала. И сейчас ждут…

— А как они объясняют свое решение? То есть они едут — за идею, или ради денег, или ради освобождения, ради чего они идут на СВО?

— Ну из идейных на централе был один товарищ, действительно за идею хотел, ему было 65 лет, я не знаю, уехал он туда или нет. А у нас в лагере — был один бывший военный. Похоже, что идейный.

А так, представьте, наркоман, 18–20 лет, попадает в лагерь. Он в ужасе от того, куда он попал. Он до ареста кайф ловил, а тут — какие-то чужие люди его заставляют зарядку делать, и зачем ему это надо? Предлагают пойти, так вот он решает: пойду, только бы не здесь, в лагере сидеть. Кто-то и из-за денег, конечно, соглашается туда идти, многие таких денег никогда не видели.

— Вы получали много писем от незнакомых людей. Завели ли вы новых друзей?

— Какие книги лучше всего читать в тюрьме?

— В тюрьме таких книг прочитал! Булгакова, Ремарка «Земля обетованная». Прочел «Доктора Живаго» — на воле руки бы не дошли, а здесь прочел. Оказалась хорошая книга.

— То есть скорее классика? Есть ли какие-то книги, которые не хочется читать в тюрьме, например, какие-то воспоминания тяжелые…

— Это все индивидуально, у кого какой склад характера. Вот у меня Набоков не пошел, еще когда я на «централе» сидел. Что-то у него слишком много душевного самокопания.

— Как вы в тюрьме узнавали новости о том, что творится в мире?

— В письмах присылали, получал «Тюремный вестник» (ежемесячный журнал, рассылается политзаключенным. — «Новая»), Наталья Михайлова (волонтер, переписывается с политзаключенными. — «Новая») присылала распечатки программы «Статус», интервью Кати Гордеевой*. Какие-то новости мне присылали в письмах, ну и, кроме того, какие-то сухие новости кто-то сообщал по телефону.

— Чем будете заниматься, когда вернетесь к себе домой?

— Первые дни: принять ванну, постираться наконец. Первые три дня — выходные: просто привести мысли в порядок, понять, что вообще произошло такое со мной. Дальше — осмотреться и свою фонотеку начинать восстанавливать. Жалко ее, мне ее действительно не хватало.

— Будете ли писать воспоминания?

— Нет. Эпистолярный жанр мне тяжело дается.

* Внесена властями РФ в реестр «иноагентов».