Когда-то очень давно, недалеко от московской станции метро «Профсоюзная», наискосок от Института научной информации по общественным наукам, возвышалась высоченная бетонная стела, на которой мозаикой красиво был выложен текст Морального кодекса строителя коммунизма. Погода и осадки год за годом делали свое дело, мозаика становилась все более тусклой, бетон облезлым, и когда я, студенткой, ездила каждый день мимо этой стелы на троллейбусе в университет, я, как и абсолютно все утренние пассажиры, не обращала на нее внимания.

Равно как точно так же не обращали внимания ни на мозаичную красоту, ни на оформленный ею текст дневные и вечерние пассажиры, водители проезжающих автомобилей и спешащие к метро прохожие. Равно как и практически все население Советского Союза, будучи в теории в курсе существования этого морального кодекса, не помнили дословно его содержания и никак не соотносили свою повседневную жизнь с заложенными в него императивами.

Нет, это совершенно не значит, что все жили или вели себя аморально.

Первым пунктом этого морального кодекса от них требовалась «преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма», дальше шли добросовестный труд, забота об общественном достоянии, нетерпимость к нарушению общественных интересов, коллективизм, взаимное уважение и «человек человеку друг, товарищ и брат», а также всевозможная честность с правдивостью, нравственная чистота и забота о семье, скромность в личной и общественной жизни, непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму и стяжательству, плюс дружба всех народов, братская солидарность с трудящимися всего мира и — куда же без потрясания кулаками — нетерпимость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов.

Кодекс, будучи эдаким перечислением всего хорошего, что требуется от советского гражданина, и всего плохого, чего он должен был избегать, существовал по большому счету только для того, чтобы им потрясали на всяких партийных и профсоюзных собраниях, когда кого-нибудь проштрафившегося надо было пропесочить за «аморалку»: в те времена на чье-то пьянство или измену было популярно доносить именно в эти инстанции.

Когда в начале прошедшего ноября на страницах газет и в социальных сетях промелькнуло весьма бравурное сообщение, что один из флагманов российского высшего образования, Президентская академия, как она сама себя называет, более известная всем как РАНХиГС, приняла новый этический кодекс, это не показалось достойным хоть какого-то внимания.

Но если кто ради любопытства откроет текст этого кодекса, то сразу же, от его первых строк, на него повеет тем самым, вроде бы хорошо забытым советским про «преданность» и «нетерпимость», ибо стартует этот этический набор с совершенно блистательного набора верноподданнических сентенций:

Федор Бурлацкий и Елизар Кусков, авторы написанного в начале шестидесятых прошлого века Морального кодекса строителя коммунизма, аплодируют стоя. Совершенно непонятно, какое отношение к морали и этике имеют гордость статусом чего бы то ни было, хоть и президентской академии, и уважение к государству и президенту, но звучит величаво. И очень предсказуемо в сегодняшних обстоятельствах.

Ведь в нынешней российской атмосфере неопределенности и склонности искать везде притаившихся врагов и второе дно, так важно просигнализировать о своей абсолютной восторженной лояльности.

При чем тут этический кодекс? Ну надо же было где-то написать, вот и этический кодекс для этого дела пригодился. Не лежать же без дела. Там в нем дальше стандартным образом про все хорошее и против всего плохого, как водится в современном изводе подобного рода дежурных документов: уважение и доброжелательность, академические правила и честность, недопустимость того и сего, включая, само собой, коррупцию, расизм, агрессию и насилие.

Отчего-то, правда, вторым пунктом идет положение не об академической добросовестности и, скажем, недопустимости плагиата, а о том, что научная и образовательная работа строится на базе современных технологий (при чем тут этика?). И сразу за этим положение о недопущении распространения где бы то ни было недостоверной и искаженной информации об академии (это правильнее регулировать внутренним приказом, а не этическим кодексом).

С какой стороны ни посмотри, а этический кодекс вышел в первую очередь ради того самого первого пункта, о котором так шумели в медиа и в социальных сетях, для галочки и для того, чтобы иметь инструменты административного воздействия на тех, кто что-то скажет или сделает не так, как администрации академии того хочется. По этому поводу не в самом кодексе, а в небольшом тексте, его сопровождающем, написано, что в академии будет создан специальный орган, этическая комиссия, который будет рассматривать соответствующие нарушения и налагать в случае чего дисциплинарные взыскания. А в самом-самом конце, до которого редко кто дочитывает, уточняется, что нарушение требований кодекса может являться основанием применения к нарушителю юридических санкций, вплоть до прекращения трудовых отношений и расторжения договора об оказании образовательных услуг.

Ведь получается, что если вдруг кто-то из сотрудников или студентов не проявит «гражданскую позицию» или, страшно подумать, проявив неуважение, покритикует государство, а то и недостаточно прочувствует ответственность за страну (интересно, как и чем это можно определить?), то такого можно попросить на выход.

Прямо скажем, совсем не для этого когда-то задумывались этические кодексы в той форме, в какой они существуют сейчас практически во всех организациях по всему миру. Их изначальной целью и ролью было регулирование всего того, что невозможно отрегулировать в административном порядке. Этические правила или кодексы и стандарты профессиональной и корпоративной этики закрепляют в норме систему правил или этических принципов, управляющих поведением членов определенного сообщества, социальной, профессиональной или иной группы, выражающих общее понимание достойного поведения в соответствии с набором этических принципов и моралью данного сообщества.

В идеале процесс разработки таких правил поведения (в хорошем смысле) может и должен выглядеть так: собирается широкое или не очень широкое профессиональное сообщество (например, преподаватели университета, сотрудники компании или журналисты конкретного колллектива), обсуждает, что для данного сообщества приемлемо или неприемлемо с точки зрения «достойного поведения». Руководство вполне может инициировать принятие этических норм и участвовать в создании соответствующего документа как часть того же сообщества, но оно уж точно не диктует, что и как обсуждать и принимать.

Обсуждение может быть долгим, может быть разложено на фокус-группы, может идти при участии приглашенных специалистов по этике, может вообще потребовать общего собрания коллектива, и не одного. А может быть коротким — собрались, обсудили, согласились. Далее формируется некий перечень стандартов, которые еще раз обсуждаются в их литературном оформлении, шлифуются и оформляются в свод правил. Потом этот свод правил (кодекс, стандарты, называйте как хотите) закрепляется как общепринятый документ и становится руководством к действию.

В описанном процессе есть два важных момента. Первый: коллектив или сообщество должно вовлеченно и честно определить для себя, что для него важно с точки зрения как моральных императивов, так и правил повседневного рутинного взаимодействия между собой и с окружающим миром.

Стало дурацкой модой переписывать этические кодексы либо из учебников по деловой этике, либо друг у друга, либо писать их в кабинетах руководства. Все подобным образом написанные этические документы не работают и работать не могут, и те, на кого они должны распространяться, вполне обоснованно относятся к ним как к филькиной грамоте.

Второй принцип: тот, кто берет на себя бремя лидерства в формулировании для кого-то другого этических правил, должен понимать,

Особенно в начале процесса. Особенно когда закладывается краеугольный камень «доверия» — и к процессу, и к тексту, который получится в конце.

Если же эти два принципа не соблюдены, то можно и не начинать. Все равно выйдет (автомат Калашникова — зачеркнуто) очередная бессмысленная бумажка, на которую все буду плевать ровно так же, как плевали на Моральный кодекс строителя коммунизма. Даже если ее назовут «Этическим кодексом Президентской академии» и прибьют гвоздями к кабинету каждого преподавателя и к монитору компьютера каждого студента.

Можно было бы как к такой бумажке и относиться к этому и ему подобному кодексу, но то, что к нему в описании принципов его использования убористым почерком приписаны жесткие санкции в случае его явного или мнимого нарушения, не позволяют совсем уж от него отмахнуться. Ведь ровно за нарушение каких-то писаных и неписаных правил все чаще и чаще увольняют людей по всей стране.

Да, порой встречаются увольнения отчасти оправданные, как в случае с врачом, регулярно грубившей пациентам, и с сотрудницей мэрии одного из городов, неуважительно отозвавшейся об обратившихся к ней жителях, или отчасти комичные, когда был отправлен в отставку станцевавший на своем юбилее с фривольно наряженной ростовой куклой чиновник.

Но бывают и другие ситуации, как, например, увольнение сотрудницы айти-компании за высказывания шутливого характера в чате коллектива, куда каким-то образом нашло способ заглянуть руководство, или требование уйти по собственному желанию или перекраситься, предъявленное преподавательнице университета за слишком вызывающий цвет волос. Справедливости ради, все эти претензии, как только поднялся шум, руководство данного вуза технично и элегантно, сославшись на права и свободы гражданина, отыграло обратно, но страшно представить, какие обоснования значились в первоначальном обвинении: розовые волосы, что они могут означать?

Преподавателя СПбГУ Михаила Белоусова уволили после травли в социальных сетях, развязанной из-за его антивоенных высказываний. В приказе о его увольнении говорится, что после появления в СМИ сообщений о «распространении Белоусовым материалов, дискредитирующих военных» была проведена проверка, по итогам которой преподавателя решили уволить, и что «поведение Белоусова М.С. нарушает нравственные традиции Университета и общепринятые этические нормы, его действия несовместимы с высоким статусом универсанта и преподавателя».

То же самое произошло с преподавателем из Волгоградского госуниверситета Романом Мельниченко. После ряда пацифистских постов в личных социальных сетях его вызвали на этическую комиссию в университет, а через некоторое время уволили под предлогом «аморального проступка, несовместимого с продолжением педагогической работы».

Камчатскую учительницу Василю Вершинину уволили из школы с записью в трудовой книжке: «уволена в связи с совершением работником, выполняющим воспитательные функции, аморального проступка», а до этого ее оштрафовали за несколько постов в социальных сетях за «дискредитацию российской армии».

За «безнравственное поведение, несовместимое с профессиональной деятельностью» уволили и другую преподавательницу — профессора и доктора педагогических наук из Белгородского государственного национального исследовательского университета Татьяну Новикову. Поводом тоже послужили пацифистские высказывания в личном блоге.

Комиссия по этике Высшей школы экономики приняла решение об увольнении за высказывания преподавателя Ильи Инишева, в протоколе комиссии четко отражено, что «комментарий И.Н. Инишева содержит выражения, расцениваемые российским законодательством и правоприменительной практикой как направленные на дискредитацию использования Вооруженных сил Российской Федерации в целях защиты интересов Российской Федерации и ее граждан. Использование таких выражений неприемлемо для преподавателя государственного вуза, чьим учредителем является Правительство Российской Федерации».

Правда, к ним примыкает и увольнение зампреда Пермского краевого правительства и бывшего мэра Перми Алексея Демкина, который ушел сам, видимо, не дожидаясь разборов на этической комиссии, после того, как по соцсетям разлетелся видеопост его проживающего на Бали сына, в котором он, демонстрируя виды вокруг себя, обращается к зрителям: «Ребята, вот это мое утро субботы. На хрена мне Пермь?»

Вполне можно предположить, что это не единичный случай среди чиновников, просто именно он выплыл на поверхность. Равно как будет абсолютно правомерно предположить, что за всеми перечисленными и не названными тут случаями увольнения стояли либо внутренние проверки специально отряженных для этого сотрудников вузов, компаний и редакций, либо сообщения, доносы бдительных коллег или сторонних людей. И это отдельная важная тема, связанная не с придуманной и зафиксированной в бессмысленных документах этикой, а с этикой реального взаимодействия россиян в современном мире.

Уже давно привычным стало то, что практически по любому резонансному случаю массы и массы людей переодеваются в костюмы «моральных компасов» и выдвигаются, что в реальности, что в онлайне, сообщать всем, «как правильно»: как правильно писать, как правильно чувствовать, как правильно грустить, как правильно скорбеть, как правильно жалеть, как правильно осуждать, как правильно гневаться, как правильно дышать, думать, жить. Теперь к этому добавилось, как правильно родину любить и быть настоящим патриотом.

Даже чутка сбоящим в единочувствии, даже тем, кто лишь вопросы задает, тут же прилетает: коллективно, звонко, массово.

Где-то довелось прочитать, что это такая вот «новая этика», о которой столько говорилось в последние годы, но на российский лад. Однако представляется, что выглядит это все как сильно старая этика единомыслия и единочувствия. В которой ситуация, когда ты, отдельно взятый, не имеешь права не то что чувствовать иначе, а даже чувствуя то же и так же, выражать не смеешь эти чувства без коллективно одобренного подбора слов и однозначных и одинаковых восклицательных знаков.

Казалось бы, любому думающему или читающему человеку понятно, что даже одинаковые эмоции и схожее отношение к одному и тому же событию разные люди могут и прочувствовать и выразить по-разному. И ладно что могут — имеют полное право. Но нет: шеренги моральных и патриотических компасов с бейсбольными битами в руках гонят всех одной дорогой к одному полюсу чувствовыражения. Чуть что-то не то написано или сказано — травля, донос и санкции, никаких иных вариантов.

История при этом раз за разом показывает, что такие вот марши в едином порыве единых чувств никогда и ничем хорошим ни для кого не заканчиваются. Включая тех, кто думает, что он сегодня компас и мерило, следит бдительно, пишет доносы, устраивает травли. Включая тех, кто пишет этические кодексы, обрамляя их подобострастно верноподданническими реляциями. Включая тех, кто указывает общенациональный курс на эдакую посконную этику со звериным оскалом и дирижирует установлением единомыслия и единочувствия.

Тут в самую пору говорить о том, что люди с гибкими позвоночниками и чуткими носами, конечно, могут и сегодня в нашей стране писать какие угодно в целом правильные слова про этику, не имея никакого представления о том, что эти слова на самом деле значат, или называя этикой то, что является ее полной противоположностью, но значительная часть страны вопреки всему продолжает, зачастую молча, зачастую сжав зубы, жить по катакомбному моральному кодексу, согласно которому этика в первую очередь — это мир.