Когда в Беларуси освобождаются политзаключенные, они молчат. Молчат их родственники, молчат адвокаты, молчат журналисты. Потому что нарушить тишину — это значит привлечь ненужное внимание. Освободившиеся начинают говорить, если им удается уехать. Если не удается или если они предпочтут остаться в Беларуси — продолжают молчать в надежде, что второй раз не посадят.

Времена, когда белорусские политзаключенные, освобождаясь из тюрем, давали интервью и пресс-конференции, давно прошли. Теперь даже фамилии тех, кого освобождают, мы не всегда знаем. Сами освобожденные предпочитают, чтобы о них никто не вспомнил.

В ноябре Александр Лукашенко освободил двумя указами о помиловании в общей сложности 63 человека. 7 ноября он помиловал 31 человека, 20 ноября — еще 32. И пока известны лишь пять фамилий тех, кто вышел. Но и по этим фамилиям, и по предыдущим освобождениям уже можно делать выводы о том, кого он милует, а кого готов сгноить, но не выпустить.

Среди освобожденных — Алевтина Гудкова, приговоренная к одному году лишения свободы за участие в акции протеста в Бресте 10 августа 2020 года. Только не подумайте, что Алевтина сидела с тех самых пор. Белорусские силовики до сих пор устанавливают по фотографиям и видеозаписям личности тех, кто протестовал четыре года назад, и арестовывают их. Статья обвинения — 342 УК Беларуси («организация действий, грубо нарушающих общественный порядок»). Тем, кто не успел уничтожить комментарии в социальных сетях, добавляют другие статьи: «оскорбление представителя власти», «оскорбление Лукашенко», «разжигание социальной розни» и так далее. Алевтина Гудкова — случай химически чистый, ее задержали весной нынешнего года и осудили в августе по одной-единственной статье — 342, без примесей. Приговор: один год лишения свободы. По той же статье в январе был осужден Илья Толстов из Добруша (приговор правозащитникам неизвестен, но статья 342 предусматривает максимум три года лишения свободы, а «первоходам», как правило, больше двух не дают).

Освобожденный 7 ноября Сергей Чиж — житель Гродно. Его задержали вместе с женой Татьяной в ноябре прошлого года и обвинили по статье 367 УК Беларуси — «клевета в отношении Лукашенко». Их, как и Алевтину Гудкову, опознали по фотографиям с акции протеста в Гродно: муж и жена несли самодельный плакат, на котором, по версии обвинения, красками черного и красного цвета был написан текст, содержащий клеветнические измышления о Лукашенко. Что писали на плакатах в дни белорусских протестов — думаю, помнят все, повторять не буду. Писали то, о чем думали. С момента задержания Сергей Чиж находился в СИЗО, а Татьяна — под подпиской о невыезде. Суд приговорил мужа к трем годам ограничения свободы с направлением в исправительное учреждение открытого типа (то есть к «химии»), а Татьяну — к так называемой домашней химии. Это значит, что ей нельзя выходить из дома, только на работу и с работы, плюс еще множество правоограничений и постоянные проверки милицией.

Еще один освобожденный в ноябре указом о помиловании — житель Хотимска Андрей Королев. Когда его задержали — правозащитникам неизвестно, но судили его в августе по статье 367 УК Беларуси («клевета в отношении Лукашенко») и приговорили к двум годам лишения свободы. Причиной уголовного дела стал комментарий в телеграм-чате. По «соседней» статье — 368 («оскорбление Лукашенко») — в январе был осужден житель Могилева Сергей Ильин, тоже помилованный в ноябре. И если сопоставить статьи и сроки «свежепомилованных» со статьями, сроками и личностями тех, кто вышел по помилованию раньше, можно сделать выводы.

Для помилования используются два критерия. Первый — небольшой срок. Статьи белорусского УК, по которым были осуждены известные нам помилованные, — 342, 367, 368. Еще — 369 («оскорбление представителя власти», часто используемая для осужденных за комментарии в соцсетях) и 370 («надругательство над государственными символами» — для тех, кто во время маршей срывал государственный красно-зеленый флаг). По статьям 342, 369, 370 максимальное наказание — три года лишения свободы. По статьям 367 и 368 — пять лет, потому что они про Лукашенко. Но в любом случае это статьи, относящиеся к менее тяжким. Понятно, что речь идет о выходе на улицу или о комментарии в соцсетях.

Для сравнения и сопоставления: вышедшая по летнему указу о помиловании Ольга Стабровская была приговорена к одному году и трем месяцам колонии по статье 368; Алла Зуева — к двум с половиной годам по статьям 368 и 369, Ирина Санковская — к полутора годам по статьям 368, 369 и 370; Ольга Новикова — к трем годам по статье 342. Мы видим одни и те же статьи и одни и те же сроки — до трех лет. То есть

Григорий Костусев тяжело болен. У него онкологическое заболевание, в январе ему сделали очередную операцию, после которой вернули в камеру на следующий же день. В феврале он писал жене: «Через шесть лет будет 50 лет нашей совместной жизни. Я раньше все думал об этой дате. Хотел бы собрать кучу гостей и отметить с размахом. Но сейчас, к сожалению, взгляды стали более пессимистичными. Оптимизма стало меньше, ведь прожить еще шесть лет выглядит сложной задачей». 3 июля его освободили. Другие больные и пожилые заключенные — с куда меньшими сроками — остаются за решеткой.

И второй, самый главный критерий (здесь тоже есть единственное исключение в лице Костусева): освобождают только тех, кто никогда не имел никакого отношения к сопротивлению, оппозиции, акциям протеста. Тех, кто до 2020 года жил по принципу «я политикой не интересуюсь». Тех, кто никогда не попадал в поле зрения спецслужб, не раскачивал лодку, не мутил воду, не баламутил народ, не бросался камнями в стеклянном доме. И если, к примеру, первый критерий немного «подвинется» и маленький срок перестанет быть необходимым условием для освобождения, то, к примеру,

К Марии Колесниковой полтора года не допускали ни адвоката, ни родственников. Но недавно ей, наконец, разрешили свидание с отцом. Впрочем, все и так знали, что Мария жива: одни выходящие из гомельской колонии женщины рассказывали, что видели ее, другие — что слышали ее голос из соседней камеры, когда сидели в ШИЗО. Такие же отрывочные, бессвязные, но важные обрывки информации просачиваются из других колоний о политзаключенных, лишенных свиданий и звонков и удерживаемых в режиме инкоммуникадо. И только о Статкевиче никто ничего не слышал. Формально он находится в глубокской колонии № 13. По скупым сведениям оттуда, он то в одиночной камере ПКТ, то в ШИЗО. Но в ШИЗО и ПКТ попадают и другие заключенные. Но никто из тех, кто за последние почти два года выходил из ИК № 13, ничего не слышал о Статкевиче. Ни голоса из камеры, ни тени, ни сплетни по баракам.

Последняя запись в Фейсбуке* жены Николая Статкевича Марины от 25 ноября:

*Организация признана в РФ экстремистской и запрещена.