Нет, это не агентство фейковых новостей «Панорама», это на самом деле: издательство «Эксмо» закатало в пленку с маркировкой «18+» пьесу «Дракон» Евгения Шварца.

Возможно, издатели обеспокоены тем, что дети и подростки прочтут запретное: Эльза перед боем с драконом целует Ланцелота.

Но, скорее всего, они просто перечитали пьесу и пришли в ужас от недопустимой крамолы.

Как писали советские цензоры полвека назад (под таким предлогом, как рассказывал мне Александр Городницкий, запрещали одну из его песен) — «вызывает неконтролируемые ассоциации».

Еще как вызывает.

Евгений Львович Шварц написал «Дракона» в 1944 году — во время Великой Отечественной.

О государстве, где подавляющее большинство живет в страхе, — с «дырявыми душами, продажными душами, прожженными душами, мертвыми душами», какими их сделал Дракон.

Шварц писал антифашистскую пьесу — но талант его был так велик, что получилась пьеса антитоталитарная.

И сохраняющая актуальность и через восемьдесят лет.

Судите сами.

«Бургомистр. Думаете, легко быть бургомистром при драконе?»

«Ланцелот. Вчера он угрожал, а сегодня торгуется?»

«Бургомистр. Единственный способ избавиться от драконов — это иметь своего собственного».

«Ланцелот. Дракон вывихнул вашу душу, отравил кровь и затуманил зрение».

«Бургомистр. Лучшие люди города прибежали просить вас, чтобы вы убирались прочь!

Ланцелот. Где они?

Бургомистр. Вон, жмутся у стен».

«Генрих. А господин дракон на это велел сказать: всякое колебание будет наказано как ослушание».

«Дракон. Мои люди очень страшные. Таких больше нигде не найдешь. Моя работа. Я их кроил. Я их, любезный мой, лично покалечил. Как требуется, так и покалечил. Человеческие души очень живучи. Разрубишь тело пополам — человек околеет. А душу разорвешь — станет послушней, и только».

«Мальчик. Мама, от кого дракон удирает по всему небу?

Все. Тссс!

1-й горожанин. Он не удирает, мальчик, он маневрирует.

Мальчик. А почему он поджал хвост?

Все. Тссс!

1-й горожанин. Хвост поджат по заранее обдуманному плану, мальчик».

«Бургомистр. Слушайте приказ. Во избежание эпидемии глазных болезней, и только поэтому, на небо смотреть воспрещается. Что происходит на небе, вы узнаете из коммюнике, которое по мере надобности будет выпускать личный секретарь господина дракона.

1-й горожанин. Вот это правильно.

2-й горожанин. Давно пора.

Мальчик. Мама, а почему вредно смотреть, как его бьют?

Все. Тссс!»

«1-я подруга. Десять минут идет война! Зачем этот Ланцелот не сдается?

2-я подруга. Знает ведь, что дракона победить нельзя.

3-я подруга. Он просто нарочно мучает нас».

«Генрих. Слушайте коммюнике городского самоуправления. Бой близится к концу. Противник потерял меч. Копье его сломано. В ковре-самолете обнаружена моль, которая с невиданной быстротой уничтожает летные силы врага. Оторвавшись от своих баз, противник не может добыть нафталина и ловит моль, хлопая ладонями, что лишает его необходимой маневренности. Господин дракон не уничтожает врага только из любви к войне. Он еще не насытился подвигами и не налюбовался чудесами собственной храбрости».

«Мальчик. Ну мамочка, ну смотри, ну честное слово, его кто-то лупит по шее.

1-й горожанин. У него три шеи, мальчик.

Мальчик. Ну вот, видите, а теперь его гонят в три шеи».

«Генрих. Слушайте коммюнике городского самоуправления. Обессиленный Ланцелот потерял все и частично захвачен в плен.

Мальчик. Как частично?

Генрих. А так. Это — военная тайна. Остальные его части беспорядочно сопротивляются. Между прочим, господин дракон освободил от военной службы по болезни одну свою голову с зачислением ее в резерв первой очереди.

Генрих. Слушайте обзор происходящих событий. Заглавие: почему два, в сущности, больше, чем три? Две головы сидят на двух шеях. Получается четыре. Так. А кроме того, сидят они несокрушимо.

Вторая голова Дракона с грохотом валится на площадь.

Обзор откладывается по техническим причинам. Слушайте коммюнике. Боевые действия развиваются согласно планам, составленным господином драконом».

«3-я голова Дракона. Надо было скроить хоть одну верную душу. Не поддавался материал».

«Бургомистр. Покойник воспитал их так, что они повезут любого, кто возьмет вожжи».

«Ланцелот. Все они спрятались. Но сейчас, дома, они потихоньку-потихоньку приходят в себя. Души у них распрямляются. «Зачем, — шепчут они, — зачем кормили и холили мы это чудовище? Из-за слабости нашей гибли самые сильные, самые добрые, самые нетерпеливые».

«Генрих. Сейчас победитель дракона, президент вольного города, выйдет к вам. Запомните — говорить надо стройно и вместе с тем задушевно, гуманно, демократично».

«Бургомистр. Ладно. Что в городе?

Тюремщик. Тихо. Однако пишут.

Бургомистр. Что?

Тюремщик. Буквы «Л» на стенах. Это значит — Ланцелот.

Бургомистр. Ерунда. Буква «Л» обозначает — любим президента.

Тюремщик. Ага. Значит, не сажать, которые пишут?

Бургомистр. Нет, отчего же. Сажай».

«Бургомистр. То, что нагло забирал дракон, теперь в руках лучших людей города. Проще говоря, в моих и отчасти — Генриха. Это совершенно законно».

«Генрих. Благодарный город постановил следующее: если мы проклятому чудовищу отдавали лучших наших девушек, то неужели мы откажем в этом простом и естественном праве нашему дорогому избавителю!»

«Эльза. То, что город наш совсем-совсем такой же тихий и послушный, как прежде, — это так страшно. Я думала, что все вы только послушны дракону, как нож послушен разбойнику. А вы, друзья мои, тоже, оказывается, разбойники! Я не виню вас, вы сами этого не замечаете, но я умоляю вас — опомнитесь! Неужели дракон не умер, а, как это бывало с ним часто, обратился в человека? Тогда превратился он на этот раз во множество людей, и вот они убивают меня».

«Вбегает перепуганный лакей.

Лакей. Берите обратно! Берите обратно!

Бургомистр. Что брать обратно?

Лакей. Берите обратно ваши проклятые деньги! Я больше не служу у вас!

Бургомистр. Почему?

Лакей. Он убьет меня за все мои подлости. (Убегает.)

Бургомистр. Кто убьет его? А? Генрих?

Вбегает второй лакей.

2-й лакей. Он уже идет по коридору! Я поклонился ему в пояс, а он мне не ответил! Он теперь и не глядит на людей. Ох, будет нам за все! Ох, будет! (Убегает.)

Бургомистр. Генрих!

Генрих. Держитесь как ни в чем не бывало. Что бы ни случилось. Это спасет нас.

Появляется третий лакей, пятясь задом. Кричит в пространство.

3-й лакей. Я докажу! Моя жена может подтвердить! Я всегда осуждал ихнее поведение! Я брал с них деньги только на нервной почве. Я свидетельство принесу! (Исчезает)».

«Ланцелот. Я освободил вас — а вы что сделали?»

«Генрих. Если глубоко рассмотреть, то я лично ни в чем не виноват. Меня так учили.

Ланцелот. Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником, скотина такая?»

На моей памяти «Дракона» ставили трижды — и каждый раз написанное обретало какой-то новый смысл.

Последняя из постановок, которую видел, была в конце восьмидесятых, уже в эпоху перестройки, ставил ее в ленинградском театре «Четыре окошка» режиссер Лев Шварц (не родственник, однофамилец).

В конце спектакля — под песню Высоцкого «Я не люблю фатального исхода» — собравшиеся на сцене горожане один за другим уходили, и оставались только Эльза и Ланцелот. Понимающий, что «работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона».

Пройдет несколько лет — и шварцевская пьеса станет еще более актуальной.

Потому что после свержения тоталитарного Дракона мы воочию увидели, как то, что он раньше нагло забирал себе, начало переходить к «лучшим людям города», в том числе недавним бургомистрам и генрихам, второму эшелону номенклатуры.

И станет понятно, что та самая работа, которая «хуже вышивания», так и не выполнена.

Что большинство готово повезти любого, кто возьмет вожжи, благодаря при этом его за отдельные милости.

И что практически даром доставшаяся свобода так и не выработала у этого большинства иммунитет к страху.

Именно потому, усилив страх, оказалось так легко эту свободу снова отнять.

Обо всем этом и написал когда-то мудрый сказочник Евгений Львович Шварц — и не только об этом.

Ведь и другие его сказки сегодня актуальны.

Ну как же такое дозволять читать юношеству? Тут уже не «18+», тут за автора начинаешь беспокоиться.

Помните?

И гость какой-нибудь скажет:
— От шуточек этих зябко,
И автор напрасно думает,
Что сам ему черт не брат!

— Ну что вы, Иван Петрович, —
Ответит ему хозяйка. —
Бояться автору нечего,
Он умер лет сто назад…

Более полувека назад — в 1970 году — это написал Александр Галич.

Евгений Шварц скончался за 12 лет до этого — в 1958 году.

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».