— Прожили день и слава богу, так теперь говорят в наших краях, а про безопасность никто уже и не заикается, — вздыхает Дмитрий Козлов, житель села Безымено Грайворонского района Белгородской области (самое дальнее расстояние от Безымено до Украины — 7 км, самое ближнее — 300 метров). — Здесь по большому счету все уже привыкли к <…> (СВО. — Ред.). Хотя к этому не привыкнешь. Но приспособились, так точнее, жить в таких условиях. В подвалы прятаться, когда сирена, обстрелы или прилеты. Прислушиваться, не летят ли дроны? Люди всему научились. В Безымено сами расставили посты, чтобы тоже наблюдать за обстрелами, за налетами. Не со всем справляются военные. Сами люди пытаются как-то противостоять, чтобы выжить.

Девять районов Белгородской области с юга и запада граничат с Луганской, Харьковской и Сумской областями. Последний месяц в сводках происшествий чаще всего фигурируют три из них: Краснояружский, Грайворонский, Шебекинский. На сегодня массово и организованно людей эвакуировали только из Краснояружского района. Ни в Грайворонском, ни в Шебекинском, как заверяют местные жители, таких предложений даже не звучало.

— Если власти признают, что здесь жить опасно, то они будут обязаны нам предоставить нормальные безопасные условия для жизни, а с этим сейчас проблема, — говорит жительница Шебекино Ирина Ильина.

— Два раза в Безымено прорыв пытался сделать враг — 12 и 13 августа, — рассказывает матушка Тамара, жена настоятеля местного храма. — Но эвакуации в селе никакой не было. Люди выезжали сами, на своих машинах, кто мог, кто успел. Не все выехали. А когда наши бойцы атаки отбили, народ обратно вернулся.

Несмотря на возросшую угрозу для жизни, свои дома в приграничных населенных пунктах покидают не все сельчане. А многие из тех, кто уезжает, вскоре возвращаются. И на это есть причины.

Полиция, пожарные и МЧС не выезжают в закрытые населенные пункты, поэтому хозяева остаются сторожить дома, а также самостоятельно тушить пожары, иначе просто некуда будет возвращаться.

«На то мы и местные»

Прорыв в Краснояружском районе, недалеко от села Колотиловка (находится в двух километрах от границы с Украиной), ВСУ предприняли одновременно с наступлением в Курской области. С утра 12 августа, по распоряжению губернатора Белгородской области Вячеслава Гладкова, местные власти начали эвакуацию жителей района. Правда, назвали ее «перемещением граждан в безопасные места», но суть не изменилась. В соцсетях потом краснояружцы удивлялись, насколько им, в отличие от соседей из других районов, повезло с тем, как оперативно и организованно людям помогли покинуть опасную зону:

— Автобусы подогнали, ходили по улицам и предупреждали всех о выезде, об эвакуации, — пишет Наталья.

— Забирали не только ходячих, но и неходячих тоже, — добавляет Людмила.

— Все прошло нормально, без паники. Ребята из теробороны по домам ходили, объясняли, что эта мера вынужденная, успокаивали, что покидаем село ненадолго, — отмечает Олег.

К 14 августа из 14 тысяч жителей Краснояружского района в более безопасные места вывезли около 10 тысяч человек. Большинство заселили в ПВР в Белгороде и Старом Осколе, некоторые разместились у родственников, друзей и знакомых. В тот же день, 14 августа, на территории Белгородской области ввели режим ЧС федерального масштаба. Как объяснил Гладков, это пришлось сделать из-за прорыва ВСУ в Краснояружском районе и попыток прорыва в Грайворонском районе.

Оперативный штаб региона принял решение с 19 августа закрыть въезд в Колотиловку на неопределенный срок. Месяцем раньше, с 23 июля, перекрыли въезд в село Безымено в Грайворонском районе и в село Новая Таволжанка в Шебекинском районе.

Незамедлительно в тех же соцсетях, преимущественно на странице губернатора Гладкова во «ВКонтакте», где краснояружцы хвалили чиновников за эвакуацию, посыпались недовольные вопросы сельчан: что будет с жильем и имуществом временно отселенных граждан? Кто несет ответственность за его сохранность?

— То, что сейчас происходят случаи мародерства, не фантазия, а реальность, — утверждает Александр Кочнев, проживающий в Красной Яруге. — В любой оставленный дом беспрепятственно можно войти со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Мы выезжали настолько быстро, что я не успела забрать с собой кота и собаку. А потом оказалось, что в ПВР с домашними животными нельзя. Кому-то это, может, покажется смешным, но мне очень страшно, что с ними станет без меня, — переживает жительница Колотиловки Мария Башарова. — Я не могу спасать себя, зная, что мои звери погибнут…

Такие переживания перевешивают страхи за собственную жизнь. Люди возвращаются туда, где находиться опасно, куда не пускают, где выставлены блокпосты.

«Приспособились»

— ВСУ к нам в село пытались прорваться дважды, 12 и 13 августа, но при прорывах подорвались на минах. Там же, у границы, с прошлого лета все заминировано было. Я был в селе в те дни и сейчас нахожусь на месте, и соседи на месте. Никуда не уезжали. А кто, если не мы, будет спасать село? — спрашивает житель Безымено Анатолий Юрченко. — Уже десятки раз приходилось и пожары тушить, и дроны разряжать. За последнюю неделю мне самому в дом дважды прилетало, я еле справился с огнем.

В ухоженном трехкомнатном домике Анатолий сейчас живет один. Жену, сына с невесткой и внуков отправил в Подмосковье.

Всего сейчас в селе находится около 100 человек. Еще несколько месяцев назад проживало более 800.

До мая этого года в Безымено было относительно спокойно. Тогда даже в соседней Козинке людям жилось гораздо страшнее: в марте, после захода украинских ДРГ в это приграничное село, почти все жители Козинки, за исключением 10‒15 человек, выехали в ПВР или к родственникам. Многие не вернулись до сих пор.

Однако в мае после того, как российские войска активизировались на Харьковском направлении, потеряли покой и безыменцы. Обстрелы и прилеты стали ежедневными. В самые черные дни в селе сжигают по 5‒7 домов. Из-за чрезвычайной опасности с конца мая в Безымено перестали выезжать на вызовы скорая помощь, полиция, МЧС и пожарные — ни одна из экстренных служб не хочет рисковать.

— В июне у нас одновременно бомбили медпункт и сельсовет. Они долго горели, — вспоминает Дмитрий Козлов, — и на протяжении этих нескольких часов я звонил в «112», но мне отвечали: мы все знаем, но в связи с таким сложным положением пожарные приехать не смогут.

— 11 июня горел наш дом, было подряд несколько прилетов, и один из дронов сбросил зажигательную смесь, — рассказывает жительница села Светлана Зимовец. — Так сложилось, что на тот момент в доме находилась только бабушка, ей 87 лет, она — инвалид-колясочница, ей самой никак не выбраться из огня. Я поставила на уши МЧС района и области, меня в итоге утешили: «Ну, может, что-нибудь придумаем». Но так никто и не приехал. Слава богу, дома оказался сосед. Он спас бабушку — вынес из горящего дома. Сам дом спасти не удалось, он сгорел полностью.

В одиночку с огнетушителем можно справиться только с очень небольшим пожаром или спасти только часть имущества.

— Попробовал бы кто-нибудь из наших начальников забраться на крышу во время пожара и потушить горящий дом огнетушителем, — возмущается Николай Донцов.

В июле они с женой Татьяной даже с двумя огнетушителями и хорошим запасом воды не справились с огнем:

— На наш дом в тот день пять раз кидали дроны. Мы пять раз его тушили, — показывает на пальцах Татьяна Донцова. — Как могли, спасали. Когда дроны летели и били, мы прятались. Потом выскакивали и тушили. Дом не совсем сгорел, но жить в нем стало нельзя. Мы пока перебрались в летнюю кухню, до зимы. А что там дальше, не знаем…

Никто из жителей приграничья, утративших жилье, не рассчитывает на компенсацию. Она чересчур мала. До августа этого года за частично утраченное жилье по нормативам полагалось 50 тысяч рублей, за полностью потерянное — 100 тысяч. С августа выплаты увеличились до 75 тысяч рублей и 150 тысяч рублей соответственно. Но чтобы их получить, нужно выполнить нереальное условие.

— В Безымено должна приехать специальная комиссия, осмотреть место происшествия, подтвердить, что наш дом сгорел, оценить ущерб и выдать нам справку, — рассказывает матушка Тамара (дом, где они проживали с отцом Романом, спалили в начале августа, днем, когда супругов не было дома). — А когда та комиссия приедет, спросила я в администрации. Ответили: позднее, когда станет безопасно, спокойно, тихо. А где нам жить до тех пор? Промолчали. Мы так поняли, что в помощи нам отказали. Спасибо, добрые люди скинулись и сняли нам маленькую квартирку в Грайвороне. Отец Роман теперь здесь в храме служит.

В ночь на 15 августа все оставшиеся жители Безымено вместе тушили единственный в селе многоквартирный дом.

— Трехэтажку напрочь расфигачило, — делится впечатлениями сельчанин Петр Тихонов. — Там бешеная взрывчатка была, она перекрытия повалила. Потом еще две «зажигалки» (дроны с зажигательной смесью. — Ред.) прилетели. После второго взрыва уже было страшно лезть тушить, потому что взрывной волной переломило плиты. Дом мы не спасли. Хорошо, что спасли людей, которые там жили.

— Как мы живем сейчас? Воды нет, света нет, связи нет — вышку разбомбили, — перечисляет беды Анатолий Юрченко. — Между собой общаемся по рации. Если вдруг что, орем: «воздух, воздух, воздух», и тогда застывает в жилах кровь. Вот честно. Покуда дрон надо мной пролетит, я два раза успеваю поссать.

— Риск большой и каждый день, — соглашается с соседом Татьяна Донцова. — Но мы уже немножко приспособились. Мы выбираем момент, когда можно выйти из дома, куда-то добежать или на велосипеде доехать. Мы уже знаем, со скольки до скольки может прилететь. Хотя это точно предугадать невозможно. Но мы стараемся. Предупреждаем друг друга об опасности. У нас все молодцы в селе. Кто в чем нуждается, делимся (магазины в Безымено закрыты уже три месяца. — Ред.). Делимся абсолютно всем. У кого хлеба, соли, сахара нет или мыла, все поделятся…

Настоящий ад

«Самая тяжелая ситуация в Белгородской области сложилась в Шебекинском районе», — 12 августа на оперативном совещании у президента доложил Путину глава региона.

Неожиданностью это стало для самих шебекинцев.

Город Шебекино (не более 10 км от украинской границы) и село Новая Таволжанка (2 км от Украины) с февраля 2022 года постоянно подвергаются атакам со стороны ВСУ. В последние месяцы обстрелы и прилеты стали страшнее (ни дня не бывает без жертв и разрушений) и чаще (до нескольких десятков в сутки). Однако впервые за два года Гладков публично и на высшем уровне заявил о беде, отметили шебекинцы. Правда, так и не признал, что региональные власти самостоятельно с ней не справляются, и не попросил о помощи.

— Это ад, настоящий ад. Если бы мне кто-нибудь сказал, что я в таком аду буду жить, — хватается за голову Ирина Ильина, жительница Шебекино. — Нас ежедневно обстреливают не только с РСЗО, но и со ствольной артиллерии. Нас атакуют кучей дронов со всех сторон. Мне кажется, незатронутых мест в Шебекино уже нет. Горят дома, страдают люди, остаются калеками, погибают, в том числе — дети. Предупреждения о ракетной опасности не спасают, потому что сирена включается только после третьего прилета. А уже после первого прилета может быть много беды. Укрытия в городе поставили практически спустя два года, как нас обстреливают, и их мало.

— Мы не считаем в процентах, но город опустел, — комментирует эту цифру Ирина. — Чтобы вы понимали, я в своем подъезде сейчас одна живу. А во всем доме всего пять семей живут. Но нам не предлагают уехать. У нас считается, что жить здесь можно. Мы — мужественные люди, мы в таких условиях живем и работаем. А по факту — многим просто некуда деться.

— В прошлом году мы имели печальный опыт выезда в ПВР, — жалуется жительница Шебекино Нина Федоренко. — Вернулись и дом свой не узнали. Окна выбиты, двери выломаны, вынесено все, что можно было унести. Я еще понимаю: холодильник, телевизор, ценные вещи взяли. Но зачем забрали носки и трусы, ножи и вилки? И я уже не хочу вспоминать о том, как мы жили в этом ПВРе…

В 2023 году шебекинцы первыми заселили пункты временного размещения в Старом Осколе. Затем, в марте этого года, туда приехали жители Грайворонского района. Сейчас — краснояружцы.

Местные власти приспособили под ПВР бывшие заводские общежития, гостиницы, детские лагеря, спортивные школы. Условия там и правда спартанские. В комнате на 20 квадратов размещаются от восьми до двадцати человек. Спят беженцы на двухъярусных железных кроватях. В особо «комфортабельных» ПВР, кроме кроватей, есть еще стулья и тумбочки. В пунктах бесплатно кормят, но, как жалуются те, кто живет там уже долго, однообразно. Одежду и предметы первой необходимости беженцам время от времени привозят волонтеры.

— Но теперь и в ПВР попасть непросто, — продолжает Ирина. — Почему-то нам кажется, что о настоящем положении дел не докладывается выше. И в других регионах России, в правительстве не знают, как мы тут живем. Недавно во время обстрела мы с мамой стояли в коридоре, читали новости, а в Москве — салют… Как так получается? Вроде и родина одна, и такие же мы люди, граждане своей страны, а салюты у нас — разные.