Одним из главных, если вообще не ключевым элементом наследия перестройки, выглядит попытка заключения нового Союзного договора. Неслучайно, что консерваторы из КПСС и КГБ устроили путч против Михаила Горбачева не когда-нибудь ранее, хотя его реформы все пять лет ломали прежнюю систему, а именно накануне 20 августа 1991 года, когда должно было состояться подписание договора.

Договор о Союзе Суверенных Государств означал небывалую геополитическую трансформацию СССР и отмену имперского принципа власти как такового.

Исторически договорные отношения с соседями можно отметить в Новгородской и Псковской республиках. Позже, когда Московское царство приступило к «собиранию земель», а Российская империя продолжила эту практику, там уже вместо равноправных договоров возникали отношения метрополии и колоний.

Договор об образовании СССР был подписан в 1922 году, но парадокс в том, что этим документом большевики возродили империю, хотя и на других идеологических основаниях. Все якобы «свободные» союзные республики были фактически подчинены кремлевскому партийному политбюро. Но в 1990 году известная 6-я статья Конституции была отменена, реальная власть в республиках перешла от «первых секретарей», прежде назначаемых из Москвы, к избираемым на местах многопартийным Верховным советам.

Предложенный Горбачевым проект договорного государства сам по себе воспитывал демократическое сознание. Новоогаревский процесс (апрель–июль 1991-го), на котором избранные руководители республик обсуждали, порой с жаркими спорами, параметры нового Союзного договора, был беспрецедентным для всей предыдущей советской истории. Да и для досоветской тоже. Президент СССР фактически отказывался от статуса единовластного «кремлевского царя» и превращался в аналог «председателя Еврокомиссии».

Как ССГ опередил ЕС

Кстати, проект ССГ на год опередил возникновение Европейского Союза, договор о котором был подписан в Маастрихте в 1992 г. Базовые принципы у них во многом были общими и строились на Всеобщей декларации прав человека ООН, так что любимая фраза Горбачева тех лет об «общеевропейском доме» могла стать реальностью. В случае параллельной реализации этих союзных проектов вполне можно представить их последующую интеграцию.

Причем ССГ, как бы кому ни показалось парадоксальным, был более свободным проектом, чем ЕС. В одной из первых статей нового договора был сразу же прописан принцип добровольности участия в нем. Новоогаревский процесс проходил по формуле «9+1», то есть в обсуждении нового Союзного договора участвовали лишь 9 из 15 союзных республик. Армения, Грузия, Латвия, Литва, Молдова и Эстония не пожелали обсуждать никакие проекты нового Союза, и их никто к этому не принуждал. Любопытно заметить, что положение о выходе страны из ЕС было юридически оформлено лишь в Лиссабонском договоре 2007 года.

Можно вспомнить и такой интересный момент — о необходимости заключения нового Союзного договора впервые заявил Верховный совет Эстонии еще в ноябре 1988 года. Но тогда Горбачев не был готов к столь радикальным решениям. А когда через пару лет президент СССР «дозрел» до нового договора — Эстония уже не хотела его подписывать.

Неизбежность нового Союзного договора стала очевидной Горбачеву в 1990 году, когда состоялись первые свободные выборы Верховных советов всех союзных республик. И зачастую их возглавили беспартийные деятели и даже бывшие диссиденты, как Звиад Гамсахурдиа в Грузии и Витаутас Ландсбергис в Литве. Горбачев мог политически не соглашаться с ними, но он никак не вмешивался в эти выборы, что выглядело беспрецедентно и для предыдущей советской эпохи, и для последующей «новой России».

Все республики стали политическими субъектами, провозгласили свой государственный суверенитет. И для президента СССР стало насущной задачей дипломатическое согласование их интересов. Ясно, что «удержание империи» не было его целью. Тогда, наверное, никаких этих выборов в республиках просто бы не случилось и ими по-прежнему управляли кремлевские назначенцы.

Противоположные полюсы сходятся

Горбачев действительно решился на тотальную перестройку советского пространства. Он верил: республики захотят заключить между собой Союзный договор, потому что это в их собственных интересах. «Единое пространство» нужно не как имперская самоцель, а как инструмент обеспечения общих правовых принципов, свободы передвижения людей, товаров и т.д. Собственно, смыслом создания Европейского союза стало именно такое понимание.

Кроме того, за предыдущие века на пространстве СССР сформировалось невероятно многонациональное сообщество. Поэтому формулировки договора стремились учитывать эту сложность, ни в коем случае не противопоставляя народы:

Некоторые статьи при взгляде из сегодняшней российской ситуации звучат едва ли не «экстремистски»:

На международной арене главными целями нового Союза заявлялись

При этом все республики становились

Однако когда 15 августа 1991 года окончательный проект договора был опубликован, он вызвал схожую резкую реакцию у противоположных «полюсов» тогдашнего политического спектра.

Уже на следующий день состоялась встреча будущих путчистов Крючкова, Язова, Шенина, Бакланова, Болдина, принявших решение не допустить подписания договора о Союзе Суверенных Государств. Реакцию советской номенклатуры понять можно —

И в тот же день, 16 августа, «Российская газета» опубликовала заявление движения «Демократическая Россия», также требующее не заключать новый Союзный договор как якобы «возрождающий имперские традиции». Его деятели полагали, что Союз помешает России освободиться от имперского прошлого. Хотя, как показало будущее, она стала более агрессивно-имперским государством, чем перестроечный СССР. И нынешняя официальная Россия по своей пропагандистской риторике сама превратилась в ремейк СССР — только не горбачевского, а позднесталинского.

Победа над августовским путчем вызвала «демократическую» эйфорию, но вскоре оказалось, что российские «победители» фактически воплощают имперское мировоззрение путчистов — только в другом формате. Проект договорного Союза, против которого восстал «коммунистический» ГКЧП, «антикоммунисты» добили в Беловежской пуще. В исторической перспективе видно, что уже тогда наметилось возрождение «самодержавного царства», властвующего сегодня.

Фразу «Великая Россия поднимается с колен» приписывают пропагандистам путинской эпохи. На самом деле ее впервые произнес Ельцин в своей инаугурационной речи в июле 1991 года. Кстати, даже перед первыми президентскими выборами в России он отказался участвовать в прямых теледебатах с оппонентами — и эту традицию затем продолжили его «преемники». К проекту нового Союза Ельцин относился противоречиво, поначалу поддерживая, но затем выступив резко против. Потому что проект мешал ему единолично царствовать, вынуждая договариваться и согласовывать свои интересы с другими республиками и участниками политического процесса.

Михаил Сергеевич писал в книге «Остаюсь оптимистом»:

«Снизу вверх» или «сверху вниз»?

Когда один из главных российских реформаторов Анатолий Чубайс заговорил о «либеральной империи», то он имел в виду экономическую доминацию Москвы над странами бывшего СССР, но на деле она быстро переросла в попытки политической и военной экспансии.

Возрождение имперского сознания тогда началось и внутри самой России. Здесь интересно сопоставить принципы Союзного договора Горбачева и Федеративного договора Ельцина, подписанного в марте 1992 года. Примечательно, что второй документ уже не содержал ссылки на Всеобщую декларацию прав человека и даже не предусматривал добровольности объединения.

Союзный договор строился по принципу субсидиарности, то есть «снизу вверх»:

В сущности, такой договор невозможно называть реально федеративным — федерацию учреждают ее субъекты, а не наоборот.

Кроме того, в отличие от Союзного договора, который предполагал равноправие всех участников, Федеративный устанавливал асимметрию — республики (бывшие АССР) получали больше прав и полномочий, чем области и края. Хотя многие российские области и по числу населения, и по экономическому потенциалу крупнее некоторых республик. Чтобы как-то преодолеть это неравноправие, Свердловская область 1 июля 1993 года провозгласила себя Уральской республикой. Однако уже 9 ноября того же года Кремль ее запретил, уволил губернатора и распустил местный парламент. Словом, возрождался принцип московской «метрополии», а все регионы превращались в одинаковую «провинцию», лишь с разной этнокультурной экзотикой.

Кстати, Чечня вообще не подписывала Федеративный договор 1992 года, то есть де-юре не была субъектом Федерации, однако 11 декабря 1994 года российская власть начала против нее колониальную войну. Так возвращалось «старое мышление»…

Татарстан тоже не подписывал общий договор, но с ним был заключен особый — учитывающий специфику этой республики. Но позже, когда Москва полностью восстановила централизм, Сергей Кириенко откровенно заявил: «Российская государственность строится не по договорному типу». Фактически он признал, что Россия не является федерацией, несмотря на ее официальное название.

Возрождение прошлого вместо движения в будущее

«Антидоговорная» риторика нынешней российской власти свидетельствует о глубоких ментальных переменах по сравнению с эпохой перестройки. Если тогда построение договорного государства воспринималось как продвижение в будущее, то затем в моду вошло «возрождение прошлого». По сути дела, вся идеология «возрождения России», ставшая популярной еще в ранние 1990-е, — это идеология возрождения империи.

Помню, как нас с однокурсниками по журфаку МГУ поражал контраст между перестроечными дискуссионными клубами (1987–1989), где обсуждались современные социальные идеи, с начавшимся через год-другой массовым «воцерковлением» и ностальгическими фильмами типа «Россия, которую мы потеряли». Так архаика побеждала модерн. Карнавальная экзотика к сегодняшнему дню переросла в государственную идеологию «традиционных ценностей».

В число этих ценностей входит и «историческая Россия», о которой любит вещать Путин. Что это такое конкретно — никому неизвестно. Похоже, некий обобщенный образ гигантской империи, которая своими масштабами может превосходить даже СССР, как превосходила его Российская империя вкупе с Польшей и Финляндией, входившими в ее состав. Также культовым пытаются сделать определение «единое централизованное государство», которое по смыслу совершенно противоположно договорному и союзному. Ведь понятно, что никаких правовых гражданских основ там быть не может, кроме произвола «царя-батюшки».

Есть своя печальная историческая ирония в том, что две из трех стран — подписантов Беловежских соглашений вместо развития перестроечной демократии превратились в пожизненные персоналистские диктатуры. Украине удалось выйти из этого тренда и утвердить демократию только с помощью двух гражданских революций — Майданов-2004 и 2014.

Содружество Независимых Государств, которое создали «беловежские» лидеры в декабре 1991 года, получилось фикцией, пародией на полноценный договор. Договор все-таки предусматривает взаимное уважение прав его участников и их реальное соблюдение, а соглашение о создании СНГ, хотя и признавало «территориальную целостность друг друга и неприкосновенность существующих границ», фактически оказалось неспособным предотвратить полномасштабное вторжение государства-основателя на территорию другого.

Разумеется, Украина, провозгласившая независимость сразу после августовского путча, имела полное право не подписывать новый Союзный договор, хотя этот договор ничуть не лишал ее самоуправления.

Союз Суверенных Государств создавался на тех же основаниях, что и возникший чуть позже Евросоюз, в рамках которого война, например, между Францией и Германией выглядит немыслимой.

Уже в 1992 году Верховный совет РФ принялся оспаривать статус Крыма. И в результате отказ от договорного политического принципа привел к нынешней неоимперской военной операции.

Тема договорного Союза — не только «экскурс в историю». Если рассуждать о возможностях выхода из нового имперского цикла, эти проекты так или иначе придется вспомнить. Может быть, они просто опередили свое время?

За последние пару лет появилось множество регионалистских движений, создаваемых представителями различных российских областей и республик. Конечно, не в самой России, где их свободное существование сегодня, увы, невозможно, а в политической эмиграции. Да, их взгляды могут порой показаться утопическими, но в целом они отражают общественный запрос на региональное самоуправление в эпоху «после империи». И если в российских регионах в будущем состоятся свободные выборы, тема налаживания договорных отношений между ними станет вновь актуальной.

Вадим Штепа