Вряд ли у нас когда-нибудь будут полные статистические данные, отражающие то, как специальная военная операция отразилась на ментальном здоровье россиян. Я имею в виду психическое здоровье — не в моральном, не в психологическом, а именно в сугубо медицинском смысле. В этом отношении пока что мы можем ориентироваться только на отдельные цифры, которые появляются в открытых источниках, а также накопленный мировой опыт, касающийся последствий социальных катаклизмов, в том числе военных конфликтов.

Что касается нашей ситуации, прежде всего нужно исходить из того, что разные категории граждан СВО затронула в очень разной степени. Те, кто в наибольшей степени испытывает ее влияние на себе, это военнослужащие — мобилизованные и контрактники, находящиеся в зоне боевых действий.

Но есть также группа, которая с ними тесно связана, это их многочисленные родственники — родители, жены, дети, которые с беспокойством ждут вестей от своих близких, а иногда получают извещения о том, что их родственник погиб, ранен или пропал без вести.

Еще одна большая группа людей, испытывающая ежедневный чрезвычайный стресс, это те, кто проживает в приграничных областях, подвергающихся обстрелам.

Ну и наконец самая большая категория граждан РФ это те, чья жизнь после начала СВО практически не изменилась. Они живут так же, как и жили раньше, занимаются тем, чем и раньше занимались, узнают о ходе СВО спорадически из теленовостей, телеграм-каналов или от знакомых во время повседневных разговоров. Но и они испытывают смутную или более-менее явную тревогу из-за неопределенности будущего.

Повторюсь, что судить о том, как военная операция повлияла на психическое состояние этих частей российского общества, мы можем лишь косвенно.

В апреле 2024 г. Минздрав РФ отрапортовал о том, что при участии фонда «Защитники Отечества» психологическая помощь была оказана 10,8 тыс. участников специальной военной операции, а также членам их семей. Четверть из всех обратившихся (около 26%) получили рекомендацию обратиться за медицинской помощью, т.к. имели признаки психических расстройств. С июля 2023 года для повышения доступности психологической помощи участникам СВО было открыто 1,4 тыс. кабинетов медико-психологического консультирования, 412 кабинетов (отделений) медико-психологической помощи, 556 психотерапевтических кабинетов. Минздравом запланировано дальнейшее расширение сети кабинетов медико-психологической и психотерапевтической помощи для участников СВО. Планируется к концу 2024 года показатель обеспеченности психологической помощью этой категории довести до 100% по сравнению с 15% в 2023 году. Таким образом, констатируется, что потребность в такого рода помощи на сегодняшний день еще далеко не закрыта. Собственно, это единственные официально оглашенные данные, касающиеся психического здоровья граждан РФ, которых в наибольшей степени затронула специальная военная операция.

В любом случае цифры, представленные в отчете Минздрава, отражают лишь кончик айсберга.

• Во-первых, потому что — по официальным данным — в зоне боевых действий находится около 700 тыс. российских военных
• Во-вторых, потому что, как известно, комбатанты весьма неохотно обращаются за психологической и психиатрической поддержкой. Это связано и со страхом стигматизации, и с неверием, что им помогут и что их может понять человек, не имеющий аналогичного опыта. И полную объективную статистику в конечном итоге составить достаточно сложно, даже если есть такое желание. Тем не менее мы можем попытаться проанализировать и сделать выводы из данных, которые доступны.

Как известно, наиболее частое психическое расстройство, которое встречается у комбатантов, это ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство). По прогнозам некоторых отечественных специалистов, различные проявления психических травм прогнозируются у 3,2% участников СВО — и лишь у 38,8% из этого же числа прогнозируется развитие ПТСР. Т.е. только 1,2% всех участников СВО будут страдать этим расстройством. Автор данного прогноза — заслуженный деятель науки РФ, член Экспертного совета при министре МЧС РФ, член Экспертного совета по национальной безопасности и международным отношениям ГД РФ, обладатель еще множества различных званий и регалий Михаил Решетников — объясняет столь оптимистичные показатели особенностями мотивации российских военных: «Наиболее типичными для российской армии на протяжении всей истории были войны по защите Отечества, своих домов, своих жен и детей, своей культуры и самобытности».

Можно заметить, что этот прогноз уже несколько не сходится с сухими цифрами Минздрава. А в научной литературе, как правило, говорится о куда более высоких цифрах. Обычно упоминается, что

Вероятность развития ПТСР зависит от места службы (непосредственное участие в боестолкновениях или служба в подразделениях обеспечения), личностных особенностей, наличия ранений и многих других факторов.

Очень сильный стресс испытывают не только сами комбатанты, но и люди, с которыми они состоят в близких отношениях. Согласно диагностическим критериям, ПТСР возникает у людей, которые пережили катастрофическое событие, связанное с угрозой жизни, серьезной физической травмы, сексуализированным насилием или стали свидетелем подобного. Но в том числе триггером считаются и те ситуации, когда индивид получил информацию о том, что такого рода событие произошло с членами его семьи или близкими друзьями. Например, близкие получают извещение о смерти или тяжелом ранении военнослужащего. Таким образом, члены семей участников СВО тоже находятся в зоне риска развития ПТСР.

Это не единственное психическое расстройство, которое может возникать под влиянием стресса. Согласно западным эпидемиологическим исследованиям от 2 до 8% людей, переживающих длительную стрессовую ситуацию, страдают так называемым расстройством адаптации (расстройством приспособительных реакций), которое может проявляться симптомами депрессии, тревоги, раздражительности, антисоциальным поведением, мешать конструктивному контакту с людьми и снижать трудоспособность.

Нужно иметь в виду, что такого рода статистика отражает лишь пациентов, попавших в поле зрения государственной системы здравоохранения. Но значительная часть людей с психическими нарушениями непсихотического уровня, т.е. когда поведение человека явно и грубо не нарушает социальных норм, не обращаются за помощью ни в государственные учреждения, ни к частно практикующим специалистам.

Кроме того, стрессы могут способствовать манифестации депрессивных и тревожных расстройств. Хотя, как сейчас известно, для их возникновения необходимы биологические предпосылки, но триггером может стать сильное психологически значимое событие.

Как рассказывают психологи, работающие с семьями комбатантов, у этих людей нередко формируются дисфункциональные отношения. Например, женщина, погруженная в тревогу о судьбе мужа, становится подавленной, раздражительной, возможно, она страдает тем самым расстройством приспособительных реакций. Или она переживает горе. Она начинает замыкаться, эмоционально отстраняется от окружающих и от своих детей, у которых в ответ на это появляются нарушения поведения, которые проявятся и в семье, и в школе. А если комбатант возвращается, то это еще не значит, что все проблемы для семьи закончилось. Потому что возвращается «другой человек». И с ним непросто установить контакт, случайно не спровоцировать агрессию.

Следующий момент касается более широкого социального круга: людей, которые никогда особо СВО не интересовались, живут своей обычной спокойной приватной жизнью, стараются не думать о неприятном. По моему личному опыту и по опыту коллег, оказывающих психологическую и психотерапевтическую помощь, с которыми мне доводилось общаться, обращающиеся за помощью крайне редко говорят об СВО или каких-либо других политических событиях, а если и говорят, то вскользь («И так проблем столько, а тут еще Украина эта!», «У моей дочки муж военный, в командировки в зону СВО ездит»). И уж совсем редко это становится центральной темой обсуждения. (Речь идет об общей психологической и психотерапевтической практике. В организациях, специализирующихся на помощи комбатантам и их родственникам, ситуация скорее всего несколько иная.)

Я полагаю, этот феномен связан с тем, что для большинства людей эти темы находятся на периферии сознания, не воспринимаются как нечто такое, что напрямую влияет на их жизнь. Я не думаю, что это связано с каким-то лукавством или работой сложных бессознательных механизмов психологической защиты. Скорее просто с тем, что базовая система ценностей, с которой реально, а не только лишь на словах, идентифицирует себя человек, не задета.

Но тем не менее отголоски боевых действий начинают докатываться и до тех, кто никак в них непосредственно не задействован и особо о них не думает. Как известно, боевая травма и ПТСР не только тесно связаны со злоупотреблением алкоголем, наркотическими веществами, домашним насилием, но также с антисоциальным и криминальным поведением. После возвращения ветеранов вьетнамской войны в США наблюдался всплеск преступности. Аналогичная картина наблюдалась после Афганской войны в СССР. По российским данным, уже в первый год после окончания войны в местах лишения свободы находились 3,7 тыс. бывших военнослужащих, воевавших в Афганистане, 75% семей бывших «афганцев» распались, 70% были недовольны работой, 60% злоупотребляли алкоголем или наркотиками. В 90-е гг. многие вступили в организованные преступные группировки.

В последнее время с досадной регулярностью приходится читать информацию о преступлениях, совершенных военнослужащими, вернувшимися из зоны СВО. По данным издания «Верстка»*, на апрель 2024 года от рук ветеранов СВО погибло 107 человек и еще 100 получили тяжкие увечья. Конечно, отчасти это можно списать на то, что более чем в половине случаев преступниками оказались помилованные экс-заключенные (91 человек). Можно предположить, что они в любом случае совершили бы то или иное преступление. Но 84 человека в этой выборке не были бывшими зэками. И в любом случае участие в боевых действиях и боевая травма снижают порог готовности к применению насилия.

Хотя чаще жертвами преступлений становятся лица из ближайшего окружения — сожители, родственники, соседи, знакомые, но ими могут стать и совершенно случайные люди, попавшиеся под руку. Так, в прессе сообщалось о случаях сексуального насилия, совершенного бойцами ЧВК «Вагнер». Последний инцидент, освещавшийся в СМИ, касался того, что бывший участник СВО открыл стрельбу из пистолета по подросткам, шедшим с музыкальной колонкой, и ранил 12-летнего мальчика.

Также благодаря криминологическим исследованиям известно, что

Еще одна тенденция последних лет касается повышения спроса на алкогольные напитки и антидепрессанты. По данным Росалкогольтабакконтроля, в 2022 году продажи водки, как и всего спиртного, были рекордными. И продолжали расти в 2023 году. А с начала 2024 г. на 11% увеличилось производство алкоголя в России по сравнению с аналогичным периодом 2023 г.

Тенденция к возрастанию потребления алкоголя в целом характерна для обществ, переживающих кризисные периоды. Это становится самым доступным способом самолечения избыточного психического напряжения. И едва ли такой рост можно списать только на участников специальной военной операции. Скорее основными потребителями все-таки являются те самые обычные россияне, у которых все хорошо, которым ничего не угрожает, но несмотря на это, ощущающие какую-то подспудную тревогу.

Также в 2022 году наметился резкий взлет продажи антидепрессантов, который не остановился в 2023-м и в текущем 2024 году. Хотя в газетных публикациях этот рост пытаются объяснить изменением стандартов лечения, это не соответствует действительности, т.к. медицинские стандарты лечения принципиально не менялись.

Возрастание продажи алкоголя и рост продажи антидепрессантов косвенно свидетельствуют о том, что возрастает количество тревожных и депрессивных состояний среди населения.

Если обобщить вышесказанное, то, в сущности, мы имеем дело с феноменом кругов, расходящихся по воде. По всей вероятности, в ближайшие годы следует ожидать роста количества ПТСР и других расстройств, связанных со стрессом, депрессивных и тревожных расстройств, расстройств поведения, злоупотребления и зависимостей от алкоголя и других психоактивных веществ.