Я стою на Садовом кольце в Москве, перед домом 3 на улице Делегатской. Часть желтой стены этого двухэтажного дома закрашена белой краской, и этот светлый прямоугольник сильно выделяется на остальном фоне. Так скрывают следы преступления, быстро пряча их, не потрудившись как следует подобрать цвет.

Наверху, там, где теперь белый прямоугольник, была прибита маленькая мемориальная табличка — табличка «Последнего адреса».

На первом этаже в квартире из четырех маленьких комнат, набитых книгами, откуда 31 мая 1936 года увели моего деда, еще какое-то время после его ареста жил мой отец, Феликс Светов (он тогда учился во втором классе, и на переменах его дразнили врагом народа), со своей мамой и старшей сестрой. Потом они уехали в ссылку в Архангельск, где мою бабушку довольно быстро арестовали как жену врага народа.

Мемориальную табличку мы повесили 15 мая 2016 года, и именно тогда состоялось настоящее знакомство с моим дедом. Именно тогда этот некогда «мемориальный» родственник стал для меня живым и родным.

На этой церемонии собрались почти все мои родственники— близкие и дальние, некоторые из которых раньше никогда друг друга не видели. Мы пригласили нынешнего декана истфака МГУ, представителей Всероссийского музея декоративно-прикладного искусства, помещением которого является теперь и бывшая квартира моего деда.

Правнуки Фридлянд прикручивали мемориальную табличку, им помогал Сергей Пархоменко*, который, собственно, 10 лет назад и придумал проект «Последний адрес».

«Тяжелы мои преступления перед партией и родиной»

За несколько лет до этой церемонии я прочитала «дело Фридлянда» в архиве ФСБ. Григорий Фридлянд был первым деканом исторического факультета МГУ, его монографии «Марат», «Дантон», «Хрестоматия по истории революционных движений в Западной Европе» и другие высоко ценились отечественными и зарубежными историками.

У архива ФСБ на Лубянке нет вывески, на двери написано, что в этом здании располагается то ли географическое, то ли еще какое-то общество. Правда, архив находится дверь в дверь с приемной ФСБ, так что если примерно знаешь, куда идти, не ошибешься. Поднимаешься на второй этаж, звонишь в звонок, и тебя пускают. Большой зал с книжными шкафами. Все чинно. По моему запросу мне разрешили почитать дело № 3257 Фридлянда Григория Самойловича, обвиняемого по ст. 58 ч. 8 и ст. 58 ч. 11 УК РСФСР. Фотографировать дело нельзя. Можно только перепечатывать или переписывать.

Я, конечно, первым делом стала читать допросы моего деда.

8 июня 1936 года

Вопрос следователя. Вы являетесь участником контрреволюционной террористической организации троцкистов. Вы являетесь скрытым троцкистом-двурушником. Дайте исчерпывающие показания о Вашей террористической деятельности.

Ответ. Категорически отрицаю.

9 июня 1936 года

Фридлянд. Никогда ни к какой террористической организации не принадлежал. Категорически отрицаю что-нибудь подобное.

4 августа 1936 года

Вопрос. На протяжении всего следствия Вы упорно отказывались давать показания о своей контрреволюционной деятельности как участник троцкистско-террористической организации. Намерены ли Вы сейчас, после того как Вы полностью изобличены в контртеррористической деятельности, отрицать свою принадлежность к организации?

Ответ. Да, я признаю, что до сего времени скрывал от следствия свое участие в троцкистской террористической организации.

Вопрос. Когда и кем Вы были вовлечены в троцкистскую организацию?

Ответ. В троцкистскую организацию я был вовлечен в 1930 году Тер-Ваганяном (Тер-Ваганян Вагаршак Арутюнович, советский партийный деятель, историк, литератор, фигурант Первого Московского процесса, расстрелян 25 августа 1936 года. — Ред.).

На суде Тер-Ваганян говорил, что давал Фридлянду указания об организации терактов. Подобные показания есть и в уголовном деле моего деда.

Моя бабушка рассказывала, как совершенно случайно увидела Тер-Ваганяна на Лубянке. Ее вызвал следователь. Когда она подошла к его кабинету, открылась дверь, и оттуда вышел Тер-Ваганян. Он ее не узнал, хотя они были хорошо знакомы, но больше всего бабушку поразило его лицо. «Человек с лицом мертвеца», — вспоминала она. И «ватные ноги» — он почти не мог идти, его чуть ли не внесли в лифт. Рассказывая эту историю, бабушка каждый раз спрашивала: «Что надо было с ним сделать, чтобы он говорил такое?»

Самый потрясающий документ — это, конечно, протокол судебного заседания. Да, я читала в книгах про сталинские «тройки», знала, что людей судили без адвокатов, что люди признавались в самых страшных и невозможных преступлениях. Но одно дело — читать про каких-то неизвестных людей, и совсем другое — читать слова своего собственного деда.

«Тяжелы мои преступления перед партией и родиной, тяжело сознавать, что воспитанный и поставленный на ноги с молодости заботами партии, я оказался в рядах ее предателей, рядах троцкистских бандитов», — так писал мой дед 7 августа 1936 года наркому внутренних дел и комиссару госбезопасности Ягоде.

Тогда он еще надеялся, что его пощадят: «Сознавая всю тяжесть своих преступлений, я хотел бы всем остатком своих сил сделать возможное для разоблачения прежде всего самого себя и моих соучастников по преступлению, заслужить, если возможно, право на жизнь и работу для родины».

Через семь месяцев, 7 марта 1937 года, на заседании суда никаких иллюзий и надежд у него уже не осталось.

Судебное заседание длилось ровно 25 минут.

Привожу полностью протокол судебного заседания от 7 марта 1937 года.

«Мы не можем поставить видеокамеру у каждой таблички»

Расстреляли Фридлянда 8 марта 1937 года. На следующий день после приговора.

21 ноября 1956 года «дело по обвинению Фридлянда» было пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР. Приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 7 марта 1937 года был отменен «по вновь открывшимся обстоятельствам». Дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Так мой дедушка был посмертно реабилитирован.

15 мая 2016 года на доме, откуда его забрали, была установлена памятная табличка «Последнего адреса».

Я говорю, что эта табличка исчезла, потому что никто из нас доподлинно не знает, кто ее снял и где она теперь.

Как не знают о судьбе варварски открученных со стен домов мемориальных табличек «Последнего адреса» и сотни родственников других репрессированных.

Фонд «Последний адрес» уже 10 лет занимается установкой мемориальных табличек (в разных регионах России и не только) на тех домах, откуда репрессированных арестовывали в сталинское время и куда они, как правило, никогда не возвращались.

Я спросила у координатора «Последнего адреса» Оксаны Матиевской, сколько табличек за последние два-три года было снято.

«Мы пробовали один раз с дружественными муниципальными депутатами сделать такую таблицу для ревизии, но, в общем, выяснилось, что пока мы ее составляли, уже добавились новые снятые таблички. И новые таблички поставили. Вот совсем недавно я проходила по Большому Афанасьевскому переулку, там таблички были на месте. Повела я туда экскурсию, подошли мы к этому дому, а их там уже нет. Так что технически невозможно вести актуальную статистику.

«На сегодняшний день установлено 1314 табличек «Последнего адреса» по всей России, — говорит директор фонда «Последний адрес» Наталья Тюрина. — Это 69 населенных пунктов — от Москвы до разных деревушек и сел. В основном таблички снимают в Москве и Санкт-Петербурге. Но также в Екатеринбурге и в Перми. В Томске, например за 10 лет установлено 10 табличек, сняли две».

О том, что мемориальные знаки исчезли, в фонде «Последний адрес» узнают от волонтеров или от жильцов домов.

В основном таблички снимают по распоряжению районных управ, рассказывают в фонде. Так, например, в Басманном районе Москвы по адресу: Чистопрудный бульвар, дом 9 — мемориальный знак сняли сотрудники «Жилищника», и когда у них спросили почему, они признались, что сделали это по распоряжению районной управы. В Басманном районе снято больше всего из повешенных в Москве табличек «Последнего адреса».

А в Санкт-Петербурге на одном из домов табличку сняла управляющая компания. Бывает, что таблички снимают сами жильцы дома. Например, если в доме поселился новый жилец, который ранее не согласовывал установку мемориального знака «Последнего адреса» (а этот знак надо согласовывать с большинством жителей или должно быть решение правления ТСЖ или собрания совета дома). Так,

Когда люди обратились к участковому, тот «не смог дозвониться» до этого «хозяина жизни». И тогда «Последний адрес» по просьбе старожилов дома установил дубликаты табличек. Но и их скоро сняли.

Известны случаи, когда таблички не снимают, а портят: на них приклеивают стикеры со Сталиным и Лениным, пишут «мерзкая контра», «троцкист», на некоторых рисуют букву Z. И это уже знак нового времени. Массово таблички стали снимать именно в последние полтора года.

«Ловить сигналы со стороны государства»

Что делать тем, чьи таблички снимают? Например, мне? Сотрудники «Последнего адреса» говорят, что надо обращаться в полицию, писать заявление о похищении собственности, ведь за изготовление таблички заплатил заявитель. Но на полицию большой надежды нет. Депутаты Мосгордумы уже писали в разные отделы полиции с просьбой разобраться со снятием табличек. Результатом этих заявлений стали отписки: полицейские жаловались, что не представляется возможным определить, кто снимает мемориальные знаки, — записи видеокамер хранятся определенное количество дней, а потом стираются.

Тогда возникла новая инициатива: волонтеры «Последнего адреса» начали изготавливать картонные таблички и вешать их на месте снятых мемориальных знаков. Собственники табличек также могут заказать стальные дубликаты в фонде «Последний адрес» и повесить их на старое место.

Я спрашиваю у Оксаны Матиевской, часто ли снимают таблички на зданиях, в которых находятся государственные учреждения, как, например, в случае с Всероссийским музеем декоративно-прикладного искусства, где висела табличка моего дела Григория Фридлянда.

В ответ Оксана рассказывает совершенно благостную историю о том, как мемориальную табличку на здании «ЛУКОЙЛа» повесили бывшие муниципальные депутаты Илья Яшин* и Алексей Горинов, которые сейчас отбывают тюремные сроки по статье о «фейках». Здание «ЛУКОЙЛа» в Костянском переулке, дом 4, было построено на месте снесенного дома, в котором жил Бруно Маркевич, обвиненный и расстрелянный «за шпионаж». Сначала «Последний адрес» получил отказ на установку этой таблички, но когда к делу подключились депутаты Яшин и Горинов, все согласовали, и бывшие муниципальные депутаты сами ее привинчивали.

Она до сих пор там висит. Также висит мемориальный знак в Среднем Каретном переулке на одном из зданий Министерства просвещения, висят таблички на здании Камерной сцены Большого театра на Никольской улице, 17, и на здании, принадлежащим Пушкинскому музею.

Так что получается: единственное госучреждение, на котором исчез мемориальный знак «Последнего адреса», — это Всероссийский музей декоративно-прикладного искусства на Делегатской?

Историк Ирина Щербакова, одна из основательниц общества «Мемориал»** в подкасте «Совещательная комната», отвечая на вопрос, почему снимают мемориальные таблички, говорила о том значении, которое для людей, особенно облеченных властью или чиновников, играют сигналы: «Конечно, люди улавливают вот эти сигналы, которые посылаются как бы со стороны государства, тем более когда выстраивается такая государственная вертикаль и когда пропаганда и вообще государство начинают играть совсем другую роль и в образовании, и в просвещении. Школы, вузы, музеи и так далее. В общем, все эти сигналы очень считываются, очень ловятся, особенно когда нет противостояния с другой стороны общества.

Мы видим сейчас, как в Германии, где правые стараются победить на выборах и получают голоса, немецкое общество этому очень сильно сопротивляется, сотни тысяч людей выходят на улицы. Вот такого протеста у нас не происходит и не происходило. А с другой стороны,

Возникают структуры, которые якобы представляют общественность, а на самом деле выполняют и собственные желания, и заказ. Он может быть прямо сформулирован какими-то людьми, которые тоже как будто бы действуют по собственной инициативе, а на самом деле за ними стоят некоторые государственные силы.

И конечно, люди, которые снимают таблички, уверены, что им за это ничего не будет, что никто их за руку не поймает, что они не будут наказаны.

Когда в 2016 году началось нападение на «Мемориал», в нем участвовали примерно те же люди, которые сейчас срывают или пачкают таблички, — такой же тип людей, я думаю. А тогда в 2016 году было совершено нападение на участников школьного конкурса, вот прямо на школьников и учителей, это тоже был некоторый Рубикон. В самом центре Москвы, у входа в Дом кино. Каждый раз на эти церемонии награждения мы приглашали в Москву победителей школьного конкурса. И это было всегда такое торжественное действо. И вот там стояли вот эти люди, готовые обливать краской, с портретами Сталина и с зеленкой в руках, пытались облить учителей, входящих в Дом кино, кричали: «Предатели!», «Западные подстилки!» — и так далее. Школьникам и учителям из провинции это казалось совершенно диким, непредставимым. Потом это продолжалось вплоть до ликвидации «Мемориала». И уже под конец это приобрело погромные формы, когда в здание «Мемориала» ворвались десятки людей.

Такие люди всегда находятся. Тут важно, насколько общество этому противостоит. Потому что если бы это были какие-то одиночные, что называется, эксцессы, которые вызывали бы общее возмущение, то я абсолютно уверена, что они бы эту деятельность прекратили. В Москве стоят камеры буквально на каждом углу, и не только в Москве».

«Обезопасить себя»

Самое интересное, что сейчас два процесса идут параллельно: процесс снятия мемориальных табличек и процесс их установки в столице и в других российских городах.

Директор фонда «Последний адрес» Наталья Тюрина считает, что нет какого-то спущенного сверху распоряжения о том, что таблички «Последнего адреса» надо снимать. Разные власти действуют самостоятельно.

«Я так понимаю, что проект «Последний адрес» все-таки набирает обороты и о нем становится известно ровно по тому, как снимают таблички, — говорит Тюрина. — Да, сейчас много идет разговоров, и скорее здесь каждая структура власти пытается обезопасить себя и проявляет инициативу. То есть лишь бы снять, собственно, и чтобы было спокойно».

Кажется, именно это произошло в случае исчезновения мемориальной таблички моего деда.

В середине апреля 2023 года ко мне обратилась Наталья Юрьевна Кайкова, заместитель директора Всероссийского музея декоративно-прикладного искусства, в тот момент она замещала директора. Кайкова сообщила, что в музей пришло письмо из Министерства культуры, срочно просили прислать документы о мемориальной табличке Григория Фридлянда.

«В Министерство культуры с запросом обратился Бекетов Игорь Владимирович, Гоша Тарасевич, из организации SERB (националистическая пророссийская политическая группа, известная своими провокациями против российской оппозиции. — Ред.), — сообщила мне заместитель директора музея. — Он интересуется, на каком основании эта табличка висит на здании памятника архитектуры, которым является здание нашего музея. Прошло семь лет с тех пор, как мы установили этот мемориальный знак. Когда мы выдавали свое согласие, мы знали, какой это уважаемый человек — Григорий Самойлович Фридлянд. Все это я напишу в Министерство культуры, но нужен документ, разрешающий эту установку. А министерство ответит Тарасевичу».

Меня тогда поразило, что Министерство культуры так спешит отвечать Тарасевичу…

Я очень быстро нашла разрешительный документ из Департамента культурного наследия города Москвы. И казалось, инцидент был исчерпан.

Прошел почти год, и вот, проезжая в конце марта 2024 года мимо дедушкиного дома, я, как всегда, искала глазами его мемориальную табличку. И увидела, что ее нет, а стена замазана свежей белой краской.

Я сразу позвонила Наталье Кайковой, которая тогда так пыталась сохранить табличку и с уважением отзывалась о моем деде. На этот раз она была холодна и сказала, что о снятии таблички ничего не знает, а на работу ходит другой дорогой, не с Садового кольца.

«Не быть стражем таблички»

Я бросилась звонить директору музея Елене Титовой, жене Бориса Титова, совсем недавно назначенного спецпредставителем президента России по связям с международными организациями. Елена Титова была неуловима. Я отправила ей вопросы, попросив об интервью для «Новой газеты», хотела поговорить о музее и о том, куда пропала мемориальная табличка моего деда.

Специалисты по связям с общественностью, которым поручили со мной общаться вместо директора, три недели морочили мне голову, обещая, что скоро пришлют письменные ответы на мои вопросы, а потом вообще пропали. Пришлось мне позвонить напрямую самой Елене Викторовне. Не для интервью. А для понимания.

Мне стало понятно, что директор ничего не знает о судьбе таблички. Елена Титова заверила меня, что, вероятно, табличку сняли рабочие, которые делали ремонт. И вообще руководство музея никогда не брало на себя функцию «быть стражем таблички».

Честно говоря, я успокоилась. Я поняла, что раз директор музея ничего не знает, значит, я и «Последний адрес» можем поправить это недоразумение. Мы можем заново повесить мемориальную табличку. Ведь она была установлена фондом «Последний адрес», который работает в рамках государственной концепции по увековечению памяти жертв политических репрессий, принятой в 2016 году на заседании рабочей группы при президенте России. То есть легальным фондом. Кроме того, у нас есть все разрешительные документы, а именно — разрешение из Департамента культурного наследия города Москвы.

И это разрешение никто не отзывал.

Мне кажется, будет правильно, устранив недоразумение, восстановить равновесие. Вернуть память о Григории Фридлянде, первом декане исторического факультета МГУ, расстрелянном в 1937 году по сфальсифицированному обвинению и реабилитированном в 1956 году. Память о моем деде.

Я совсем забыла сказать Елене Викторовне Титовой, что лучше, если на флигеле музея будет висеть эта маленькая стальная табличка, ранее провисевшая там восемь лет, нежели самодельная табличка: «На этом месте была репрессирована табличка человека, который был репрессирован здесь».

Именно такие таблички появились на нескольких домах в Санкт-Петербурге. Например, на 14-й линии Васильевского острова, где уже восемь раз срывали копии табличек «Последнего адреса», установленные Константину Благово, расстрелянному в 1920 году.

Эти новые таблички, никак официально не связанные с «Последним адресом», — еще одна истинно народная инициатива. Это значит, что символически проект «Последний адрес» продолжает жить своей жизнью.

Несмотря на чьи-то страхи и желание себя обезопасить. Вопреки конъюнктуре и изменившемуся климату в стране. Кому, как не музейщикам, знать и понимать, что такое история, и помнить про траву, прорастающую из-под асфальта, когда кажется, что она уже вся утрамбована…

* Властями РФ внесен в реестр «иноагентов».

** Минюстом РФ организация признана «иноагентом» и решением Верховного суда ликвидирована на территории России.