1.

Интеллигента совершенно точно не стоит определять по принципу образованности или по месту работы в сферах образования, науки или культуры. Ибо тот типаж, что чаще всего в этих сферах встречается, скорее подходит под определение «специалиста» или «служащего». Будь это даже по званию, например, заслуженный профессор или народный артист.

Интеллигент определяется в первую очередь представлением об идее человека. Для него человек, вне сомнения, — Homo sapiens. Это означает, что основные человеческие свойства, с точки зрения интеллигента, напрямую связаны со свойствами разума.

А потому, с точки зрения интеллигента, — ни одна из таких систем не имеет права присваивать человека и не может являться для него ведущим определением.

Если же такое происходит (сплошь и рядом), а люди позволяют себя отождествлять с социальным классом, политическим направлением, национальной идеей и тому подобным, — это для интеллигента говорит лишь о том, что в людях еще слишком мало разумности, а следовательно, и человечности. Доминирующая социализация, политизация или национализация человека есть прямой путь к его расчеловечиванию — так полагает интеллигент.

Разумность есть универсальная опция, а потому в представлениях интеллигента человек есть существо универсальное, интернациональное, планетарное. В этом смысле стиль мышления интеллигента можно именовать «стихийным платонизмом» или же «стихийным стоицизмом», вне зависимости от его знакомства с историей античной философии.

2.

В соответствии с универсализмом и планетарностью представлений о человеке, интеллигент больше не ставит вопрос о своих отношениях с «народом». Тем более уходит в небытие такая насквозь деструктивная для разума идея, как «вина перед народом». В первую очередь из-за того, что само понятие «народ» явило себя не чем иным, как абстракцией, которая в течение последних двух веков мировой истории активно создавалась, поддерживалась и раскручивалась представителями государственных властных элит в качестве ресурса для достижения политических и экономических целей этих элит, а также в качестве ресурса для элитных эмоциональных амбиций. Это значит, что за понятием «народ» не стоит никакой естественной человеческой субъектности, а следовательно, обращение к разуму «народа» лишено какого бы то ни было смысла.

Обращение к опциям разума может происходить, с точки зрения интеллигента, только через обращение к человеку как существу единичному, без замутняющего горизонт посредничества понятий «народ» или «нация». Это работает даже в том случае, когда тот, кому направлено обращение, — есть фигура исключительно выдуманная, как, например, фигура условного читателя в литературном тексте.

Понимая всю драматичность положения единичного существа в мире, где доминируют корпоративные идентичности, — интеллигент испытывает к нему безусловное сострадание.

В своем сострадании к единичному существу интеллигент весьма близок к основным постулатам христианства или буддизма.

Однако он не склонен к неразборчивой сентиментальности, ибо понимает, что свобода выбора сопровождает каждого, несмотря ни на что. И видит, что в большинстве случаев выбор делается в пользу покорности, стабильности и авторитетной силы, но не в пользу разума.

Потому сострадание к человеку в интеллигенте всегда идет рука об руку с разочарованием в нем и с отчуждением от него.

3.

Уместно ли такое сочетание слов, как «русская интеллигенция»? Или американская? Афганская? Да, очень уместно. Здесь, в случае с интеллигенцией, прилагательное в виде этнонима будет указывать на принадлежность в первую очередь к языку и культурному стилю, к уникальному опыту экзистенциальной памяти, к интонационным связям с землей и историей. Что неуместно, так это привязывать этноним интеллигенции к фактическому гражданству, месту проживания или тем более к текущей политической повестке.

Если верить Платону, и наши мысли имеют в основе некий универсальный источник, «мир идей», то каждый язык, через который проходит мышление, есть не что иное, как уникальный способ доступа человека к идеям. Уникальная форма раскрытия универсального. И каждый язык отображает нечто такое, что открывается именно ему, в силу его экзистенциальной особости.

Сложно представить, насколько неполной была бы картина «мира идей», да и мира материи, если бы создавалась без разнообразия языков и культурных стилей.

Потому интеллигенция, будучи, по сути, явлением наднациональным, сможет наиболее удачно осознать и выразить идею именно на том языке, через который органично устанавливались и развивались ее связи с «идеальным» измерением как таковым. Другими словами, невозможно не придавать значения той интимной синергии идей и языков, на которой выстраивается субъектность сознания и рефлексии. И никакие события внешнего, материального, социального и политического мира не должны служить основанием для отмены этой определяющей интимности.

4.

Отдавая себе отчет в тех радикальных искажениях, что привносятся практически во всякую разумную идею властью, государством и, по сути, любой корпоративной системой, интеллигент находится в постоянной готовности стать для них оппозицией. При этом он весьма часто готов заключить союз с той или иной политической силой, но лишь в том случае, если видит в ней тенденции к свободомыслию и просвещению. А поскольку такие тенденции свойственны силам демократического толка, то интеллигента можно встретить именно в этом лагере.

Однако он никогда излишне не очаровывается «народовластием», ибо хорошо знает цену изменчивым мнениям большинства и не считает количество голосов за хороший критерий для чего бы то ни было.

По сути, оптимально приемлемая для интеллигента форма власти — это меритократия, власть лучших, под которыми он понимает людей в высокой степени просвещенных, саморефлексирующих и опирающихся на универсальные идеи и принципы. Практически все известные сближения интеллигентов с властью, начиная с Платона и Аристотеля, есть не что иное, как поиск лучших. Или же попытка воспитать лучших.

В первую очередь потому, что данные политические силы выступают непримиримыми врагами свободомыслия, универсальных принципов и человеческой тяги к познанию, а для интеллигента нет ничего существеннее этого. По отношению к данным политическим силам интеллигент практически всегда будет носителем революционного начала, которое будет являться в соответственных для просвещенного сознания обличиях: текст, высказывание, образ искусства, метафора, сарказм.

* * *

В качестве резюме. Сегодняшней интеллигенции предстоит собраться с мужеством и перестать служить непостоянным и чаще всего корыстным интересам людей и государств. В этом нет перспективы. Но перспектива для интеллигенции есть в том, чтобы интересы людей и государств создавать на основании того, что открывается ей в мыслимом пространстве универсального.