Мужчины в камуфляже, в грубых армейских ботинках, те, кто курит в ладонь и смотрит исподлобья, — ветераны, возвращающиеся на гражданку из-за ленточки. Из-за той самой красной линии, которую перешла наша страна два с половиной года назад.

Многие из них возвращаются с ранениями и все — иными, чем помнят их родные и близкие. Этих иных все больше и больше на улицах провинциальных городов.

Курган — лишь один из сотен российских городов, где контракт и отправка на фронт стали популярной альтернативой нищенским зарплатам и возможностью избавиться от долгов, ипотек и микрозаймов, которые для глубинки являются основой элементарного физического выживания.

Первые, кто сталкивается с этими людьми, ну помимо жен и матерей — это сотрудницы региональных отделений фонда «Защитники Отечества». Тоже зачастую матери и жены.

Государственный фонд «Защитники Отечества» был создан в апреле 2023 года личным указом Владимира Путина, долгое время фондом руководила его племянница, Анна Цивилева, — пока не пошла на повышение и не была назначена заместителем министра обороны. «Фонд «Защитники Отечества» — центры поддержки участников специальной военной операции, ветеранов СВО и их семей», — говорится на официальном сайте организации.

Ну а если по-простому, «Защитники Отечества» — это такой собес для эсвэошников.

Конечно, у фонда есть отделение и в Кургане. Я ходил туда, чтобы узнать, как живет и с кем работает этот собес. С кем, как не с этими специалистками, обсуждать лицо будущей России?

Офис

Длинный, почти шестиметровый бетонный пандус — отнюдь не дань моде на муниципальную инклюзивность. Это в прямом смысле единственная горизонтальная связь между обществом и государством. Таких сооружений нет ни на входе в правительство области, ни в курганскую мэрию… Зато в фонде ветеранов ждут.

Офис фонда «Защитники Отечества» — просторное светлое помещение с мебелью в спокойных светло-бежевых тонах. Небольшой ресепшэн выполняет и роль справочного стола. К нему то и дело подсаживаются женщины, которые пришли сюда в надежде узнать о судьбе пропавших со связи мужей, братьев, отцов и сыновей.

Помимо сотрудницы центра, больше всего напоминающей школьного завуча или бывшую чиновницу, за стойкой сидит и психолог (на всякий случай). В день моего визита это была высокая элегантно одетая женщина с цепким взглядом и будто выточенным овалом лица.

Входит посетительница: миниатюрная девушка азиатской наружности приехала в Курган из Макушинского округа. Она заметно волнуется, обращаясь к сидящей за стойкой сотруднице.

— Здравствуйте. Я ищу мужа. Мне сказали прийти сюда, — едва сдерживая дрожь в голосе, выдавила из себя девушка.

— Номер жетона, позывной и номер воинской части? — сочувствие, которого ждет девушка, растворяется в холодной деловой интонации сотрудницы.

— Я не знаю, могу сказать только фамилию-имя и год рождения. А зачем вам позывной?

— На случай, если не найдется, — столь же по-канцелярски сухо объяснила женщина по ту сторону стола, которая, вероятно, уже не десять и даже не сто раз сообщала таким девушкам самые страшные новости. — Когда он выходил на связь последний раз?

— Две недели назад, — девушка начинает плакать. — Как не найдется? Он ведь уходил от военкомата, у них ведь списки есть?!

Взгляд женщины-психолога, до этого спокойно наблюдавшей за беседой, китобойным гарпуном прострелил девушку на стуле.

— Почему вы плачете? — будто изучая рыдающую девушку, поинтересовалась она.

— Не знаю. Он не выходит на связь. Я уже несколько ночей не сплю.

— Ну не плачьте, — будто перерубив натянувшиеся незримые канаты, смягчается, наконец, сотрудница стойки. — Он, может, сегодня в одном отряде был, а потом перешел. Может, перевели, а фамилию не запомнили. А по позывному его найти будет легче… Детки-то есть?

— Да, трое, — немного успокоившись, отвечает девушка. — Просто вы сказали «не найдется».

— Ну это же ***, вы же понимаете, что там все может случиться. Поэтому нам нужно как можно больше информации, — сменив канцелярский тон на сострадательный поспешила объяснить сотрудница. — Работаете?

— Да, работаю. Я специально вышла. Работа меня отвлекает, — девушка вытирает глаза и тут же вновь срывается в беззвучный плач.

— Кредит у вас имеется?

— У меня? Нет.

— А у вашего супруга?

— У него имеется. Сбербанк…

Сотрудница что-то вписывает себе в журнал. Из глубины коридора, со стороны, где находится кабинет руководителя, выходят двое улыбающихся поджарых мужчин с коробками наперевес. Оба в одинаковых новеньких голубых ветровках с фантазиями на тему государственной геральдики.

— Серый, остановись. Поставь коробку.

— Щас до машины дойдем…

— Да постой ты! Давай здесь сфоткаемся, пацанам отправим, где мы!

— Заманал…— устало отмахивается второй. Но ставит коробки на пол и занимает боевую фотопозу. Мужчины делают селфи.

— Кто к Наталье Викторовне? — слышится из глубины коридора.

«Наши вдовы»

В Кургане отделение фонда «Защитники Отечества» возглавляет известная в регионе общественница, депутат Курганской городской думы Наталья Викторовна Семина. Прежде на протяжении десятка лет эта хрупкая миниатюрная женщина оказывала помощь в реабилитации людей с зависимостями. Теперь — встречает ветеранов. Тут тоже своего рода работа с зависимостями.

Я был в фонде в конце мая минувшего года, вскоре после его открытия. С тех пор изменилось многое. Небольшое помещение на три кабинета в районе вокзала сменилось на просторный офис в центре города. Штат сотрудников заметно разросся. Сегодня здесь на общественных началах работают волонтеры, специализирующиеся на патриотизме, школьные преподаватели новой формации (прошедшие СВО). А также местные депутаты, рассчитывающие привлечь электорат из числа новой элиты.

С первых месяцев фонд, параллельно с реабилитацией бывших участников, нацеливался еще и на общественные мероприятия, рассчитанные в первую очередь на подрастающее поколение. Школьникам и студентам рассказывали о том, как надо правильно защищать Родину, о необходимости сдавать нормы ГТО. В детских садах и начальных классах курганских школ проводились конкурсы детского рисунка на заданную тему. Лучшие, по мнению организаторов, детские рисунки, прославляющие СВО, занимали свои почетные места и украшали стены прежнего офиса фонда. Однако сегодня к наивным детским рисункам с подписями «Наш папа герой» добавился новый вид искусства. Это фотопортреты женщин, часть из которых можно заметить среди сотрудниц фонда.

На снимках все женщины застыли в одиночестве, некоторые прижимают к сердцу военную форму. Я уже было достал фотоаппарат, как в коридоре послышался звонкий приветливый, пронизанный настоящим человеческим, а не натужно канцелярским любопытством голос.

— Здравствуй! Какими судьбами к нам? — Выйдя на полшага из кабинета, кудрявая улыбчивая в голубом спортивном костюме у входа стояла Наталья Викторовна Семина.

— Да вот девушек снять хотел. Это ваши сотрудницы?— поинтересовался я.

«Завышенные ожидания»

Небольшое помещение с Т-образным столом, подоконник, стол, книжный шкаф заставлены фотографиями, грамотами, благодарственными письмами от губернатора, правительства, различных ведомств и министерств…

На столе ваза с букетом полевых ромашек.

Наталья Викторовна садится и начинает рассказ про свою работу, а я стараюсь ее не перебивать.

— Вот в понедельник Максим приходил. Вот цветочки принес… Он во вторую командировку из Москвы пошел. Ушли они прямо группой. Он говорит, группой лучше, потому что «надега» нужна. Это чтоб надежные были, чтоб не пофигист-новичок, а чтоб бывалый. Чтоб с опытом был человек.

Или вон приходят жены, спрашивают: почему в Ханты-Мансийске 300 платят, а у нас 190? А я объясняю: во-первых, у нас какой регион? Дотационный, да? И у нас по доходам и расходам все значительно меньше, чем у соседей. А они к нам приходят за выплатами. Но мы же выплаты никакие не делаем, у нас нет никаких выплат. Мы единственное, что можем, — юридическую помощь оказать. Полностью оформить документы, полностью собрать все для выплат… Но все равно попадаются такие, которые говорят нам: вы не помогаете! А я все равно, ты хоть еще пять раз ко мне приди, я тебе деньги-то не дам. Потому что не я распоряжаюсь, а государство.

— А что с базой данных? Вот если человек ушел из Москвы и «потерялся», это что значит — и родственникам надо ехать искать его через Москву?

— Нет, теперь все централизованно: если человека не могут найти, пускай к нам приходят. Ну или в такой же фонд по месту прописки.

Очень часто пропавших без вести или погибших сами украинцы выдают за пленных и начинают требовать деньги, чтобы жены могли увидеть или пообщаться. У нас ведь несколько человек числятся пропавшими без вести. И были случаи, когда «оттуда» писали и требовали перевести деньги. Суммы в среднем от 50 до 250 тысяч. За это обещали, что человеку дадут поговорить с родней или внесут в списки на обмен. Но слать туда деньги ни в коем случае нельзя! Могут возникнуть вопросы со стороны правоохранительных органов. Если отправить деньги туда — это уже финансирование ВСУ, и не факт, что человек у них. И не факт, что вообще в плену. Хоть к женам и обращались, но пока, тьфу-тьфу-тьфу, никто ничего не заплатил.

— А обмены в целом идут?

— Да, продолжаются. Хоть это и не афишируется. Не буду углубляться в подробности, но в Курган уже вернулось несколько парней.

— И как они?

— Подавлены. Там несколько пунктов, где содержатся наши. Львовская, Харьковская, Киевская области. Из тех, кто был в плену, двое ушли обратно на фронт. Остальные остались на гражданке. Кто-то пошел на производство; есть семья, которая открыла свое дело: шьют чехлы на аппараты Илизарова — в условиях курганской грязи, для тех, кто с открытыми ранами, — изделие более чем востребованное. Мы все делаем для того, чтобы люди, которые оттуда вернулись, не чувствовали себя ущербно. Это нужно, чтобы ускорить их социализацию.

Но вообще изменился настрой самих ребят, которые остаются здесь с инвалидностью. И по отношению к ним все более лояльно стало и более как-то ну… Сначала все суматошно было. Мы не знали, куда, как, что, с чего начать. А сейчас? Вот один у нас, сам из Белозерки, — приехал с каким-то протезом не с таким — неудобно ему было, болело там все. А сейчас ему прямо хороший какой-то ставят. Ну бионический протез — но нога! Угу. Но сначала же ставят какой-то пробный, а потом основательный уже протез.

Ну и жены — жены стали тоже понимать. Мы и над этим работаем.

А вообще скоро тем, кто получил тяжелые ранения, будут выдавать машины. Они, знаешь, аккуратненькие такие. Вход через заднюю дверцу. Она открывается — и прям туда заезжаешь. Как «инвалидки» после войны. Еще 28 июня будет проводиться ярмарка вакансий, и мы всех наших, с кем мы работаем, приглашаем туда. Запрос на кадры у бизнеса очень большой. Всех стараемся устроить. Я ведь за каждого из них переживаю… Хотя вообще сейчас настрой тех, кто возвращается, очень разный. Есть те, которые и будут, и хотят работать — с ними проще. А есть такие, кто просто считает, что им все должны. Ладно, должны, спрашиваю: а чего должны?

А все должны! Это те, которые из тюрьмы вышли, а как жизнь устроена, не знают. Освободились, отвоевали полгода — и приходят жизнь начинать с чистого листа. Вот они самые «модные». Смотришь — а сидел он там по 105-й (убийство. — Ред.) либо по 162-й (разбой. — Ред.). Я-то сразу и спрашиваю: Ну и чего? Где кого пришил? Но они же все «невиноватые». И требуют того, чего нет!

В особенности «вагнерА», которые из тюрьмы. У них… Как это сказать правильней? Завышенные ожидания. Им надо больших денег, а кто им на гражданке большие деньги платить будет? Суточные и окопные здесь никто не платит.

Был парень, тоже вагнеровец. Получил отпуск. Его здесь ждут, а его нет и нет. Жена уже начала волноваться. Спустя неделю приезжает: из Донецка до Кургана на такси. Пьянющий. И жене говорит: «Ты карту заблокируй и мне денег не давай. Чтобы мне из запоя выйти». Пошли в банк, смотрим — а у него на карте 1247 рублей. Спросили: деньги-то где? А он: я не знаю… Несколько дней послонялся и уехал обратно.

Но есть и те, кто все понимает. Приезжают парни: были в пехоте — переучиваются на БПЛА — и обратно. Другие, бывает, вернулись — и времени не теряют. Получают образование, в основном рабочие специальности, но есть и те, кто получает вышку. Правда, им сложнее. Это ведь мужчины далеко за 30. Не у всех ЕГЭ, ОГЭ, поэтому по каждому приходится прорабатывать все в индивидуальном порядке. Но решаем.

Асоциальный лифт

И все же рассчитывать на зарплаты на том же уровне, что и в зоне СВО, вернувшимся участником боевых действий не приходится.

Мне удалось поговорить с независимым курганским психологом, которая ведет работу, в том числе, и с клиентами фонда «Защитники России». Специалистка, прежде занимавшаяся в основном реабилитацией жертв домашнего насилия, попросила не называть ее имени ввиду щепетильности темы.

— В основном ко мне приходят женщины, в том числе и жены участников боевых действий, — говорит моя собеседница. — По сравнению с 22-м годом, по ощущениям, таких обращений стало на 30–40 процентов больше. И по прошествии времени ситуация в семьях осложняется.

Сначала они приезжают «на кураже». Эмоции от пережитого там и ощущение, что они другие, особенные, не дает возможности задуматься, что же дальше. Они находятся в состоянии эйфории, им из этого состояния сложно коммуницировать даже с самыми близкими. Со всеми теми, кто не разделил с ними их опыт.

Там они короли и чувствуют, что могут самореализоваться. И те впечатления и эмоции, что они получают там, здесь им недоступны. А это как зависимость. И им в обычной жизни не хватает красок. Вообще, самые острые варианты поведения характерны скорее для людей более старшего возраста. У молодых людей в этом плане психика более пластична, они относятся к происходящему как к эпизоду и без того яркой жизни. Поэтому встроиться обратно в социум у них получается гораздо быстрее.

Здесь и материальный момент работает: многие из тех, кого я описала, никогда прежде не держали в руках тех денег, что получили там. Для них это шок. Но все же видели, как по телевизору распоряжаются большими деньгами. И вот они начинают ими сорить.

И что же дальше? А дальше включается позиция: ну как так, у меня же деньги были — и кончились, а я воевал, я эти три копеечки заслужил через огонь и кровь. А вон сосед Петя: он нигде не воевал, а живет лучше, и машина у Пети, и бизнес небольшой и жена красивше. И в отпуске он не дома сидит, а куда-нибудь уезжает с семьей. Вслед за фронтовой травмой появляется чувство неустроенности. У тех, кто старше, включается еще и наша общая постсоветская травма: если Петя бизнесмен — значит, обманщик. И эта неустроенность отражается в первую очередь на семье и так далее по списку: на друзьях, знакомых, просто на окружающих.

Артем Пущин