Антонина Фаворская — журналистка и фотограф сетевого издания SOTAvision*, которая ездила на все суды Алексея Навального. Именно Тоня сняла последнее видео с заседания 15 февраля. И на похоронах Алексея она была среди семьи и близких. До этого, в январе, Тоня ездила в Харп.

А летом оказалась единственной журналисткой, попавшей в суд на приговор Зареме Мусаевой в Грозном. После нападения на Елену Милашину и Александра Немова Фаворская не испугалась выйти утром из отеля и поехать работать, публиковать фото- и видеорепортаж с лицами судебных приставов.

написала Тоня в колонке для интернет-издания MSK1.

После похорон Навального Тоня перестала ходить в суды, но каждый день публиковала в издании и в запрещенной социальной сети фотографии с кладбища. Именно она по просьбе семьи договаривалась о панихидах, которые несколько раз служили на могиле. В запрещенном фейсбуке** Фаворская опубликовала очень важный пост со своими фото из судов и колоний, с перечислением пыток и мучений Алексея и напрямую выписала обвинения в убийстве. Этой публикацией поделились многие.

Фаворская так много времени проводила за воротами кладбища, где на левой створке написано «Борис клад», а сразу за правой — могила Навального, что кладбищенская кошка стала залезать к ней прямо на плечи.

17 марта после съемки Тоня пошла с подругами в кафе недалеко от метро «Борисово», там ее агрессивно задержали, а на следующий день Нагатинский суд назначил ей 10 суток ареста («сопротивление полиции»). Сороковины Навального и панихиду по нему служили уже без Фаворской — она не вышла из ворот спецприемника «Сахарово», и после двух ночных обысков и долгого допроса в Следственном комитете к вечеру 28 марта следователь в ГСУ СК по Москве предъявил Фаворской новое обвинение — уже уголовное, по статье об участии в экстремистском сообществе (ч. 2 ст. 282.1 УК).

Пресс-секретарь ФБК*** Кира Ярмыш* дала комментарий: «Фаворская ничего в ФБК*** не публиковала, но даже если отбросить лживость обвинения, останется его суть — журналистку обвиняют в журналистской деятельности».

18 марта, Нагатинский суд

Новость из Нагатинского суда опубликована журналисткой Александрой Астаховой в личном тг-канале с фотопруфами (28 марта, после ночного обыска дома, она вышла с допроса из Следственного комитета в качестве свидетеля без ограничений свободы. — Н. С.) и комментарием: «Тоня красавица».

Актриса по образованию, всегда собранная и элегантная, с женственным стилем и с эффектным макияжем, Тоня и так всегда очень яркая и заметная в сообществе закадровых работников невывозимой судебной повестки последних лет. Ничего не меняется и сейчас, когда она в центре внимания. Профессионально отыгрывает свое появление перед коллегами — безупречный макияж и нерушимый лук после ночи в «легендарном» ОВД «Братеево», абсолютный ноль жалоб и следов стресса, широкая улыбка перед камерами коллег.

Судья Гаянэ Акопян без разъяснений запрещает слушателям аудиозапись заседания. Допрашивают двух свидетельниц — подруг и коллег Фаворской Анастасию Мусатову (также после ночного обыска — она свидетель по уголовному делу Антонины) и еще одну девушку Анну, три часа сидевших с ней в кафе.

«В какой-то момент мы поняли, что нас окружили около семи человек, большинство были в масках — кто-то в штатском, кто-то не в штатском. Они сказали, что появилась информация, что мы совершили преступление, им об этом сообщил анонимный источник», — рассказала Мусатова. Анна добавила, что

Допрашивают двух сотрудников, участвовавших в задержании. Они описывают сцену совсем иначе — в их рассказе это вежливое задержание. Но запрошенные защитой данные с видеорегистратора нагрудных камер после паузы в заседании — о роковая случайность! — не воспроизводятся, система «выдает ошибку» (как объявляет судья, вернувшаяся с перерыва).

Фаворская дополняет:

«Я хотела сказать, что данные показания сотрудников полиции не соответствуют действительности. Произошло нападение на меня, и связано это с преследованием меня как человека, который несколько лет писал об Алексее Навальном, пишет и говорит об Алексее Навальном и имеет такие же убеждения, суждения и идеи, как и Алексей Навальный. Поэтому преследование имеет политический контекст. В Харпе незадолго до смерти Алексей мне сказал, что самое ужасное, это когда человек боится собственного страха, и поэтому я прошу — передайте, пожалуйста, Людмиле Ивановне, — Антонина говорит громче, пока судья ее при этом перебивает.

После этого безрассудного, по общему мнению, заявления про преданность Алексею и отъезда от суда с конвоем (как от каннской красной дорожки с телохранителями) от Фаворской передали просьбу положить за нее цветы на 40 дней к могиле Навального.

В тамбуре суда Тоня рассказывает, что у нее своя диета со множеством ограничений — она планирует десять дней питаться растворимыми супами и чаем.

— Но супы в передачу не возьмут — убеждаю я.

В этот день все узнали, что «Фаворская» — это псевдоним журналистки, настоящая ее фамилия Кравцова, но она просит называть себя Фаворской.

Мы много часов толпимся в коридорах, что обрастаем, как миф, городским сумасшедшим («вы из какой организации?») и адвокатом с другого процесса, который присутствовал в «нашем» зале («очень плохо поработали со свидетелями, вы же должны понимать, что вы политические, когда подходят органы — сразу руки вверх и полная покорность»).

В понедельник, в этот чистый понедельник после выборов, все рассказывают, кто с открепительным съездил в дальний провинциальный город, чтобы проголосовать со шторками и без полиции, с одной только школьной охраной. И только в конце «посиделок» одна из нас задает вопрос на выдохе: «Тоня-села-больше-чем-на-10-дней?»

Страшно.

22 марта, Мосгорсуд, апелляция

22 марта на апелляции на арест в Мосгорсуде никакого чуда не случилось. Тоня все так же прекрасна, в зале 15 журналистов и два художника, судья запрещает фото- и видеосъемку. «Это откровенная провокация», — повторяет Фаворская. Она сравнивает свой протокол с задержанием Ильи Яшина* в 2022 году во время прогулки в парке: как под копирку, те же аргументы — демонстративно размахивал руками, отказывался проследовать в ОВД.

«Цель сфальсифицированной административки — запугать и заставить меня замолчать. Они замучали и убили Алексея Навального в Харпе, подло издевались над его мамой, десять дней не выдавая тело. Теперь хотят, чтобы о нем перестали говорить, чтобы о нем перестала говорить я. Они так боятся мертвого Алексея Навального, что решили меня прессовать. Это в чистом виде преследование меня по политическим мотивам. Показания сотрудников Абушаева (ППС. — Н. С.) и Алтынникова (полицейский-водитель. — Н. С.) являются лживыми и не подтверждаются никакими доказательствами с видеорегистратора, которые волшебным образом исчезли при копировании. Прошу учесть мои доводы».

И опять красиво уехала с напутствием про 40 дней.

27 марта, обыск вместо освобождения

Днем 27 марта, ругаясь с сотрудниками, которые сильно боятся «пожара» от горы цветов, пытаюсь приткнуть свечки «От Тони» на могиле Навального, где уже вчера, на 40-й день, появились цветы с записками «От Тони», а люди все идут и идут.

Вечером группа поддержки Фаворской встречала ее в «Сахарово», где Тоня в ожидаемое время, в 20.15, не вышла из ворот спецприемника, а в припаркованные автозаки увели Александру Астахову и Анастасию Мусатову, — но казалось, силовики действуют так рандомно, что могли взять любого из группы встречающих.

— Тоню везут домой на обыск! — сообщает адвокат Михаил Бирюков, которому удалось пройти на территорию спецприемника.

Московский двор ближе к центру, типовая белая двенадцатиэтажка, один подъезд, полночь. Соседка обнимает и целует шокированную Тоню под конвоем, как родную (потом спрашивают в суде коллеги — это была мама?), в квартиру, где идут следственные действия, впускают адвоката, а двух дежуривших в подъезде журналистов выгоняют на улицу, один из силовиков даже представился (по виду «эшник» — в очках, пуховике и с портфелем), но потом отомстил журналисту, переспросившему его фамилию, «спустив» на него бойца слишком хорошо и печально известного второго спецполка ОМОНа.

Многое можно осознать, снимая свою коллегу из-под окна через занавеску — получаются кадры, как в сериале. А в соседнем окне первого этажа соседка смотрит сериал на Пятом канале. А в другом окне — замечаешь — растет луковица на подоконнике. А этажом выше кто-то включил цветомузыку и вышел в пижаме на балкон подышать первой весной. Из дырки в подвале выскакивают и рыщут вокруг подросшие котята. В подъезд все время заходят модно одетые беспечные люди. Обыск проходит бесшумно и обыденно.

Репортер Катя Аникиевич, припадая при ходьбе от ушибов, полученных при падении от жесткого разгона прессы перед горящим «Крокусом», дает реплику о том, как «рвутся мины»: «В нашем издании общая таблица: одна графа — «какой суд», вторая — «кто туда едет», и вот Тоня переместилась из второй ячейки в первую».

Подходить ближе к дому страшно: кажется, нас заметили. В темноте по периметру ходит, как ниндзя-шатун, крупный омоновец в берете, в обвесе, с маской на лице, над которой только брови-улитки. Позже сижу в тамбуре перед квартирами, сотрудник выходит покурить. Спрашивает, кто я, говорит, подыгрывая: «Она занята сейчас! Следователь решит, когда ждать подругу домой», — заходит обратно в квартиру, потом выходит тот омоновец с бровями в маске и грубо меня прогоняет из подъезда и от дома: «Идите домой, я сказал — домой! Она сказала, что вас не знает!» Так же он сказал еще коллеге из издания Тони: «Она вас не знает».

Мы наблюдаем с более дальней детской площадки, через дорогу. Стоит автозак-минивэн, машина СК и еще одна машина силовиков. И группа из трех человек в штатском курит неподалеку. Сможем ли убежать, если они резко направятся к нам? Выходит девушка в маске, фотографирует дом Тони с разных сторон — что на этих ночных кадрах, какие будут обнаружены доказательства преступлений? Выносят и грузят в седан большой замотанный пленкой системный блок и какую-то еще коробку.

Пока мы прикидываем, стоит ли рискнуть подойти к дому и снять, как поведут Тоню, — ее уже сопровождают навстречу нам. Подбегаем, но не разрешают ни обнять, ни приблизиться, она нам улыбается, потом машет из окна отъезжающего автозака.

Но ничего не заканчивается. Следующий пункт длинной ночи, спасибо подсказке адвоката, — обыск в доме у родителей Тони, куда мы едем на такси.

Напротив работает модный кальянный бар, мимо проносится молодежь на самокатах — в тихом переулке самая идеальная атмосфера нашего комфортного и безопасного ночью города, чисто булгаковская Москва.

Мы ходим кругами через арки домов, подбираясь к обвитому каким-то натуральным растением красивому подъезду дома. Нас заметили силовики, ночные «казаки-разбойники» их достали, похоже, — они рванули в нашу сторону. Я прячусь за боковой стеной подъезда, ребята бегут в решетчатый палисадник, там лестница на проход в соседний двор. Пробегающие «шатун» и «эшник» в кепке с портфелем кричат в мою сторону: «Уходите домой!» — и настигают Костю Жарова и Катю Аникиевич в темноте. Я вижу, что Катя загнана в каркас садовой конструкции, как в клетку, по ее крикам: «Отдайте паспорт, вы же обещали!» — вскоре понимаю, что ее крепко зажали в углу, но вроде не бьют.

Когда бровастый «шатун» в маске настигает Жарова и с криком: «Что вы тут шастаете?» — хватает его сзади и бросает лицом на высокую садовую решетку, я застываю на месте. Все происходит очень быстро, но время становится густым и вязким…

Удары были очень сильные, при мне никогда так не били человека, человек с оружием — безоружного. Костя продолжал кричать. Катя заорала что-то вроде «Прекратите его бить», — на нее тут же окрысился «эшник»: «Заткнись, дура!»

Мне страшно, что, если я закричу (надо было), меня сейчас ударят. В неподвижном ночном дворе открылось окно дома напротив, из него раздался возмущенный женский голос: «Нельзя же так бить человека! Прекратите…» Омоновец как будто чуть охолонул и стал наезжать на лежащего Костю: «Да кто тебя бьет? Тебя никто здесь не бьет». — «Я поднимусь — не ударят меня?» — «Ты наркоман, ты неадекватный!» — «Я адекватный, у меня нет запрещенных веществ». — «А если найду в рюкзаке?!» — «Только в присутствии понятых».

Костя как-то поднялся на ноги и опять стоял у решетки, подняв на нее руки. Кажется, в какой-то момент его опять ударили. «Брови» взял дубинку и заговорил про осмотр, про раздеться до трусов, если не снимаешь рюкзак, и что-то сказал, наклонившись, Косте на ухо.

Я стою на месте, не делаю ничего, только говорю: «Как ты, Костя?» — «Я плохо. Вызови мне скорую».

Я боюсь, что я уйду, их начнут избивать, но нужно позвонить, а телефон сел. В ночной кальянной пускают к розетке, отрешенно выслушав про обыск и насилие от силовиков, скорая так же сдержанно выслушивает про избиение. Возвращаюсь на улицу, и «брови» с «кепкой» отвратительно ухмыляются: «Все, опоздали! Их увезли в отдел в Коммунарку».

Орут на меня: «Домой! Почему тут сумасшедшие пристают ночью! Что вам надо, уходите, пока и вас не забрали!»

Про Коммунарку я сдуру повторяю приехавшей скорой, врачи не без облегчения уезжают. Узнаю из чата активистов, что привезли в Мещанский отдел. Туда не пускают, дежурный заметно испуган, округляет глаза: «Что сделают, если только что били лежачего?» — «Это не мы». То же самое говорили в отделе Кате: «Это не мы. Это второй спецполк». Опричнина.

По вызову из Мещанского приезжает скорая, врачи запрещают снимать свой выход из машины. К отделу приехал волонтер с передачей и несколько журналистов, караулившие обыск дома у Саши Астаховой и позже успевшие снять, как перед дверью Следственного комитета Тоня Фаворская складывает руками «сердечко».

Костю и Катю увозят на скорой в Склиф, отпускают без протоколов. Вслед за ними, правда, двигается машина полиции, но в приемном покое никто нас не пасет. Приятный молодой врач, заставивший Костю переделывать рентген и проводивший осмотр, говорит, что не комментирует ничего. Мы заставляем Костю с перебинтованными кистями обеих рук и лангетками на пальцах дать комментарий на видео. Я не понимаю, как он держится, как он не отдал им ничего.

«Смотрела «эшнику» в глаза не отрываясь в течение минуты. Он спросил: «Хотите что-то сказать?» Я ответила: «Нет», — и продолжила смотреть. Он первый отвел взгляд. Считай, тоже победа», — говорит Катя Аникиевич.

29 марта, Басманный суд, арест

В Басманном суде в пятницу 29 марта глухо лает овчарка, приставы не отстают: «В эту сторону даже не фотографируйте, там прокурор на лавочке сидит». Заходящие на этаж — под конвоем и без — пугаются плотных шеренг журналистов и прицела множества камер. «Нельзя снимать», — орет пристав. «А я прицеливаюсь», — в ответ.

«Насколько же это приятней, чем суд над террористами», — подытоживает шесть часов ожидания подруга из издания-«иноагента». Это горькое признание мы оценили позже, когда на суд последнего задержанного по «Крокусу» набежали коллеги из изданий «в законе». Действительно, какие мы счастливые, только жалко бедную Тоню Фаворскую, которая теперь ждет суда изолированно, да и нас, негритят, все меньше.

Хочется каждому сказать одно слово — «уезжай», так звучит слово «свобода», с которым теперь надолго напрямую связано имя Тони. Сколько можно пассивно и безмолвно быть свидетелем того, как имена лучших из знакомых в винительно-дательном падеже становятся заголовками постов о помощи в телеграм-каналах!

Вот и опять — день рождения новой политзаключенной. После закрытого, по требованию следствия, суда, оставившего ее в СИЗО до 28 мая, Тоня успела крикнуть нам в коридоре, что ее судят «за статью о том, как ФСИН пытали Навального». Перед оглашением решения рассказала, что читает книгу Зыгаря* «Вся кремлевская рать» и что на обыске у нее изъяли три резиновых уточки.

* Внесены властями РФ в реестр «иноагентов».

** Принадлежит компании МЕТА, чья деятельность признана экстремистской и запрещена на территории РФ.

*** Признана в России экстремистской организацией, деятельность ее запрещена.

* Минюст включил в реестр иноагентов.