Моя мама Юлия родилась в 1940 году в день смерти Владимира Ильича — 21 января. Тогда казалось, что о праздновании своего дня рождения она может забыть навсегда. В семье соратника Сталина Никиты Хрущева, ее дедушки, проявления радости в этот день могли закончиться плачевно. Иосиф Виссарионович Ленина сместил и заменил, но траур по родоначальнику советского коммунизма соблюдал неукоснительно. Внимание к мертвому вождю подчеркивало скромность и благородство его наследника.

Когда наступила «оттепель» в середине 1950-х, мама напрасно надеялась на освобождение 21 января от политики. Разоблачив культ личности Сталина, Хрущев поднял обновленного Ленина на коммунистический щит «социалистической законности и морали». Теперь день смерти главного большевика соблюдался еще строже. Сегодня мы знаем, что

На ХХII съезде КПСС в 1961 году Хрущев задумал вынести Сталина из Мавзолея (для тех, кто не помнит: после смерти Генералиссимуса в 1953-м его мумия покоилась рядом с мумией Ленина, а на черном граните над входом было написано «Ленин Сталин». Спустя пять лет после разоблачения культа личности на ХХ съезде, Хрущев хотел двигаться к большей демократизации. Сразу оговорюсь, никаким демократом первый секретарь не был. Он принимал единоличные решения не меньше других кремлевцев, но, в отличие от них, все же верил в сменяемость власти, хотел двухпартийной системы и собирался отказаться от сурового словосочетания «диктатура пролетариата». Для этого и нужен был Ленин с его стремлением к демократизации, якобы нарушенным Сталиным.

В поддержку таких начинаний на одном из заседаний ХХ съезда знакомая Ленина, старая большевичка Дора Лазуркина, «спонтанно» взяла слово: ей во сне привиделся Владимир Ильич, просивший замолвить словечко перед партией — избавить его от соседства с бывшим корифеем языкознания, другом детей и советских физкультурников. Мол, не может Ильич лежать в Мавзолее рядом с деспотом.

Для многих вынос тела «усатого» был шоком. Чтобы не смущать население, он происходил тайно, под покровом ночи 31 октября.

Участвовавшие в мероприятии высокие партийные чины «плакали навзрыд». Но узнавший об этом наутро народ не особенно горевал. Привожу воспоминания знакомых, тогда подростков: прогуливая школу на Красной площади, они неожиданно оказались в атмосфере праздника — люди плакали и обнимались, а гордое имя Ленина опять закраснело на Мавзолее само по себе.

Тогда даже шестидесятники, которых мы сегодня воспринимаем бравыми критиками режима, вполне убедительно, даже искренне, писали о величии вождя революции. Андрей Вознесенский гордился своей поэмой «Лонжюмо», написанной в 1962 году, как раз после «зачистки» Мавзолея. А Юрий Любимов с удовольствием включил эту поэму в спектакль «Антимиры» по стихам Вознесенского в Театре на Таганке в 1965-м. Ленина в репертуаре полагалось иметь, но этот был оригинальным — не какой-то шаблонный идеологически ходульный плакат.

Недаром самыми значимыми политическими спектаклями того времени были постановки Олега Ефремова по пьесам Михаила Шатрова о Ленине в «Современнике» и МХАТе — «Большевики» (1967) и «Так победим!» (1981). Это был другой Ленин, не дидактический, а живой, спорящий с соратниками, даже не всегда правый.

Тогда-то мама начала справлять свои дни рождения с размахом. 21 января стал негласным праздником московской богемы — день смерти Ленина придавал им определенный диссидентский шик.

В нашу номенклатурную квартиру на Кутузовском проспекте приходила та Москва, которая эту номенклатуру проклинала. Несколько раз заходил Владимир Высоцкий, который особенно забавлялся тем, что соседом по подъезду у нас был сын серого кардинала от идеологии Михаила Суслова, а в соседнем доме жил сам Леонид Ильич. Высоцкий, не поклонник Ленина, спорил с Шатровым, который считал, что если бы не было Сталина, ленинский коммунизм бы удался. В другие годы Василий Аксенов, уже готовившийся в официальные диссиденты, поднимал тост за смерть всех коммунистических вождей «начиная с лысого Вовца». «Чтобы его так же вытащили за ноги из Мавзолея, как когда-то усатого», — поддакивал ему Андрей Битов, настаивая, что с «Софьей Власьевной» (так они называли советскую власть) пора кончать. Когда же «Софья Власьевна» окончательно развалилась в 1991 году, то дебаты о выносе Ленина из Мавзолея разгорелись с новой силой. Не на шестидесятнических застольях, а как официальная политика властей. Коммунисты, естественно, возражали. Их тогдашний лидер Геннадий Зюганов возражает до сих пор.

Борис Ельцин и московский мэр Юрий Лужков, обретшие абсолютное православие после абсолютного коммунизма, восстановили храмы вблизи Кремля — Казанский собор, Законоспасский монастырь и другие. Нейтрализовав память об атеизме таким образом, они отложили решение о Ленине до лучших времен.

Со всем хаосом, переосмыслением привычного мира и созданием новой постсоветской жизни социально-политическая функция Ленина оказалось полезной. Он остался одним из немногих знакомых атрибутов прошлого — солидным мраморно-гранитным напоминанием о бывшем статусе супердержавы. В его лике великое советское прошлое давало надежду на такое же величие в будущем, когда Россия перестанет быть «подстилкой» для западных начищенных ботинок — многие именно так воспринимали непредсказуемый капитализм 1990-х.

Ленин остался, и в Мавзолее, и по всей стране. Где-то — обкаканный голубями и заросший кустами, как в городе Усть-Омчуг на Тенькинской трассе Магаданской области (рядом с раздирающим душу частным музейчиком ГУЛАГа в местной школе). В самом Магадане Ленина перенесли с главной площади, чтобы освободить место для новых героев — апостола Сибири святого Иннокентия.

В парке Омска на центральной кольцевой развилке рядом со статуей Ленина возвели часовню. Теперь они стоят вместе, отражая русскую шизофрению двуглавого орла — переход российской империи сначала в советскую, а потом из советской в неороссийскую, то есть путинскую.

Ленин, освобожденный от доктринальных нагрузок, даже приносит доход. В 2010-х, до ковида, китайские туристы начали приезжать в Россию на так называемые «Красные туры», поездки по местам ленинских мемориалов. Для нас — приевшийся монументализм; для них — идеологический источник. В 2018 году в Ульяновске и Благовещенске я сама была свидетелем таких групп из коммунистической Поднебесной. Человек десять–пятнадцать оживленно жестикулировали и фотографировались на фоне статуй.

Абрам Терц (Андрей Синявский) в «Прогулках с Пушкиным» объяснял образ Александра Сергеевича в публичном сознании — не поэта, а пустого места. Публичное пространство настолько перегружено мифологией Пушкина, что он, как наше все, начинает обозначать все. «А кто платить будет, Пушкин?», «Спроси у Пушкина» и так далее — приводит примеры Терц. В поэта как собирательного символа русской культуры можно вместить любой смысл, привязать к любой проблеме. Так и Владимир Ильич — собирательный образ, источник поклонения и мишень недовольства.

Не зря в сегодняшней декоммунизации Украины закон, одобряющий снос русских памятников любых периодов, они называют «антиПушкин». Когда этот закон вошел в силу в 2015 году,

Ленин вызывает отрицательную реакцию не только в Украине. Почти по таким же причинам — насадил советскую власть — его не любит Владимир Путин. Путин вообще не любит революции, так как сама идея восстаний и переворотов выглядит угрожающе. К тому же Ленин якобы дал Украине право на самоопределение — отдал территории, считавшиеся русскими, лишив Россию новоросских земель. Не дал бы, не пришлось бы сегодня вести боевых действий…

Президент винит Ленина в разрушении великой Российской империи с ее послушным народом-богоносцем и царями — божьими помазанниками. Конечно, он одобряет многие элементы советской системы — генеральный секретарь «а-ля Сталин», подчиненная советская народная масса. Выражаясь словами Евгения Шварца из «Голого короля»: «Здесь все милитаризовано. Все под барабан. Деревья в саду выстроены взводными колоннами. Птицы летают побатальонно». Но в СССР не было связей с вековыми традициями и наследной аристократией, к которым Путин неравнодушен.

При этом он (подсознательно?) себя «под Ленина чистит» не хуже Владимира Маяковского. Начав СВО в Украине, он по-ленински потряс мир. Тот возглавил революцию большевиков, вооружившись работами Маркса и Энгельса, хотя они были больше философией, чем руководством к действию. Тогда призрак коммунизма бродил по всей Европе, но только Россия решила авралом перелопатить свою страну и мировой порядок. В духе вождя мирового пролетариата план президента по украинскому конфликту возник на основе евразийских идей Александра Солженицына о фантомном средневеково-великом общеславянском государстве, включающем Украину и Беларусь.

Опять по Шварцу, написавшему «Голого короля» в расцвет махрового сталинизма 1934 года: «С тех пор как его величество объявил, что наша нация есть высшая в мире, нам приказано начисто забыть иностранные языки».

Такое отрицание «недружественных стран» нашло активный отклик в нынешнем патриотическом сообществе. Сегодня, когда специальная военная операция стала не просто украинской, а антизападной, патриоты накинулись на Ленина и за заключенный им Брестский мир. Он сам называл его «похабным», но в 1918 году согласился на условия Германии, чтобы выйти из Первой мировой войны, — для становления новой Советской России пожертвовал прибалтийскими территориями и пошел на другие уступки. Для оскорбленной Западом российской государственности образца 2022–2024 гг. — санкции, военная помощь Киеву… — договор о том мире особенно оскорбителен.

Сегодняшняя политическая конъюнктура вообще воспринимает мир как потенциальное преступление. А ведь за войну 1914 года не Ленина надо винить, а дорогого кремлевскому сердцу Николая II. Он вовлек свою империю в ту великую бойню, а потом потерял над ней контроль, а с ним и страну. Война стала катализатором развала царской власти. Путинские же патриоты воспринимают те события не как ошибку войны, а как ошибку выхода из бессмысленных сражений: типа, воевали бы дальше и показали бы врагам…

Но как бы ни накидывались на Ленина сторонники войн, они же противники революций, прав наций на самоопределение и т.д., только треть населения России поддерживает вынос его тела из Мавзолея. Для старшего поколения, помнящего СССР, он служит утешительным знаком великого прошлого. Другим же все равно — для них не обветшавший вождь больше несуществующего мирового пролетариата мешает прогрессивному движению вперед, а позолоченный, отполированный, вернувшийся на щит государственности «эффективный менеджер» Коба. Вождизм, а не Вовец, виноват в российских отклонениях от рационального развития, в торможении на пути к сменяемости власти, в уничтожении институтов гражданского общества и индивидуальных свобод. А главное,

Впрочем, от стремлений Кремля заклеймить «нежелательным» кого угодно не застрахован даже бывший революционный кумир. Сегодняшним лидерам абсурда не занимать: его могут обвинить в экстремизме за госпереворот, запрет православия и уничтожение монархии; записать в предатели за независимую Украину. А индифферентность молодых может быть представлена как отказ от патриотизма, наказуемый законом. Ведь 24 февраля 2022 года сначала тоже никто особо не поддерживал, а сегодня от всей страны требуют выражения покорности и энтузиазма.