— Победа на президентских выборах в Черногории представителя партии «Европа сейчас» Якова Милатовича вызвала прилив энтузиазма среди русскоязычных эмигрантов последней волны. Почему вы скептически относитесь к этим восторгам?

— Я вижу в сообществе русскоязычных мигрантов здесь, в Черногории, такую реакцию на нового президента, как будто до Милатовича была пророссийская власть, а теперь пришел проевропейский политик, который поведет Черногорию в другую сторону. Нет! В Черногории была власть, с которой было много проблем, которая была коррумпирована, связана с организованным криминалом, но что касается внешней политики — это точно была власть проевропейская на 100%.

— В чем проявляется влияние сербского национализма?

— В Черногории очень большое влияние имеет Сербская православная церковь, которая служит интересам сербского государства. И у них идея такая, что черногорской нации не существует. Что это выдумка Запада. Это аналогично тому нарративу, который украинцы и белорусы хорошо понимают. Что никакой украинской или белорусской нации нет. У сербских националистов есть такая поговорка, что черногорцы — это сербская Спарта. Сербия — это Афины, а Черногория — Спарта.

— Но это звучит как комплимент…

— Это такой комплимент, который вы говорите, когда хотите маленький народ назвать чем-то второстепенным. В 90-е годы было понятие «Великая Сербия», которая включала в себя Боснию, половину Хорватии, Македонию и Черногорию. И сейчас эта идея получила новое развитие. Сербские националисты контактируют с русскими националистами, такими как Дугин. Благодаря им мы здесь узнали про «русский мир» и стали строить что-то, называя это «сербским миром». И эту идею сейчас продвигает даже министр обороны Сербии, директор Агентства по национальной безопасности и другие, которые говорят про идею из 90-х, которую, как мы думали, все забыли. О том, чтобы все сербы жили в одном государстве.

Это идея, которая угрожает соседним странам, потому что у нас государственные границы не совпадают с этническими. В Боснии живет достаточно много сербов, в Черногории тоже.

— Новый президент Черногории пообещал, что страна в ближайшие годы вступит в Евросоюз. Как это сочетается с идеей «сербского мира»?

— Милатович говорит, что он проевропейский, но мы точно знаем, с каким бэкграундом он пришел. Он был выдвинут Сербской православной церковью. Он говорит, что он черногорец, но такой, который говорит на сербском языке. Все, что он говорит о европейском пути, очень приятно слышать чиновникам в Евросоюзе, но то, что он говорит и делает внутри страны, — совсем другая история. Например, в этом году была годовщина смерти бывшего президента Черногории Момира Булатовича. Он до конца жизни поддерживал Слободана Милошевича и других военных преступников из того сербского националистического движения, из-за которого погибли 140 тысяч человек. А Милатович у себя в твиттере написал, что этот человек сражался за свой народ. Он понимает, что есть красные линии в отношениях с Западом, и идет очень лукавым путем, как и [президент Сербии] Александр Вучич.

— В последние месяцы на улицах черногорских городов появились билборды со слоганами: «Мы гордимся своим сербским» и «Ты не можешь быть черногорцем, если ты не серб». Кто инициировал их установку?

— Одно из черногорских средств массовой информации. Его финансирует Сербия.

— Но ведь органы власти Черногории дали разрешение на установку таких билбордов?

— Здесь существует свобода слова. По какому закону можно запретить установку таких конструкций?

— Появление этих билбордов вызвало какую-то дискуссию в обществе?

— Была критика со стороны оппозиции, но немного. На этих билбордах изображены разные исторические личности, в том числе черногорцы и хорваты. Но преподнесено так, будто они сербы. В связи с этим был протест со стороны Хорватии. Она даже направила письмо в наше правительство. Ответ был, что это не государственная, а частная инициатива.

Вся эта кампания связана с тем, что сейчас идет перепись населения. Просербские силы пытаются увеличить число тех, кто считает себя сербами, убеждая черногорцев, что они не существуют как этнос, а являются субэтносом великого сербского народа. Если окажется, что больше 50% людей говорит на сербском языке, они выступят в парламенте с инициативой, чтобы сербский язык стал главным официальным языком Черногории. Он и сейчас является одним из официальных языков наряду с хорватским, боснийским, албанским. Но черногорский имеет приоритет.

До 2006 года (когда Черногория по итогам референдума вышла из состава Государственного союза Сербии и Черногории. — Ред.) черногорский язык не был стандартизирован, был только сербский. Но после объявления независимости Черногория решила, что будет работать над стандартизацией своего языка. И он имеет свою специфичность. Монтенегристика вообще сейчас активно развивается славистами во всем мире. И многие ученые в Америке, в Европе, даже в России считают черногорский равноправным языком славянского народа. Мы прекрасно друг друга понимаем с хорватами, боснийцами и с сербами, но если я разговариваю с человеком из Сербии, я точно буду знать, что он из Сербии, а он будет знать, что я из Черногории.

— Стало появляться больше вывесок на кириллице. Это тоже сербское влияние?

— Да, это так. Кириллица и латиница имеют равноправное существование и в Сербии, и в Черногории, но в Сербии сейчас идет процесс по искоренению латиницы. И то же самое пытаются делать у нас.

— Почему вы считаете, что одновременно с сербским влиянием на Черногорию усиливается и российское?

— Россия считает, что ведет борьбу против коллективного Запада. Черногория официально считается недружественной страной и легитимной целью гибридного давления. Но в некоторых странах невозможно оказывать прямое влияние, зато можно воспользоваться сербским национализмом как дружественной идеологией на Балканах. И это чувствуется. Через церковь, через медиа, через академические круги. Например, есть такой сербский историк Александр Ракович, который построил свою карьеру на негации черногорской идентичности. Этот человек предлагает сербам и албанцам разделить Черногорию. Он очень влиятельный аналитик в Сербии, и он был официально приглашен российскими властями на последний Валдайский форум, эта информация была размещена на официальном сайте президента России. Несколько дней назад русский посол в Черногории вместе с епископом Мефодием (глава епархии Сербской православной церкви, в которую входит 10 районов Черногории. — Ред.) участвовал в открытии нескольких памятников Александру Невскому. Так что влияние чувствуется.

Если реализуется идея, чтобы Черногория, Сербия и Косово стали одним политическим пространством, это будет успехом России. То, что не удалось сделать в 2016 году, могут сделать сейчас. Полтора месяца назад спикером парламента стал Андреа Мандич (председатель партии «Новая сербская демократия» и один из лидеров просербской коалиции «За будущее Черногории». — Ред.) Его партия имеет большинство в парламенте и поддерживает президента страны. Его обвиняли в попытке государственного переворота в Черногории 2016 году. А Путин называл этого человека настоящим героем.

— Какими могут быть последствия усиления сербского и российского влияния для Черногории?

— Не исключено, что начнут появляться идеи по изменению Конституции. Есть люди, которые говорят, что наша государственность — продукт Запада, сравнивают Черногорию с Украиной. Например, еще в 2015 году профессор Владимир Божович открыто говорил об этом в своей статье, а в 2020 году он стал ректором нашего единственного государственного университета. Даже сейчас, если вы откроете его вебсайт, вы увидите там статью о «мягкой силе» России, о том, как Россия может влиять на Черногорию. И он это не только одобряет, но даже рекомендует. Я считаю его архитектором всего, что сейчас происходит.

Вы знаете, был такой американский мультик в 30–40-х годах прошлого века, который был у нас очень популярен. Приходит весна, природа начинает меняться, и маленькие гномики под землей делают все, чтобы цветы выросли и весна наконец-то пришла после долгой зимы. Но зима не хочет уходить, пытается все вернуть обратно, опять наступает мороз, и эти первые цветы, первые ягоды и фрукты погибают.

Провозглашение независимости Черногории воспринималась как демократическая революция, а то, что мы сейчас испытываем, — какой-то вид консервативной контрреволюции, которая чувствуется не только в Черногории, но и на Западе. Видно, что консервативные идеологии пытаются взять верх.

Сергей Ильин