Так уж совпало, что эта статья очень особенная и для меня лично — она в «Акценте» юбилейная, двадцатая. Велик соблазн вытворить что-нибудь эдакое, чего обычно себе не позволяешь. Год был тяжелый, боли и сочувствия в нем оказалось не в пример больше, чем нежности и смеха. А ведь смеяться весьма полезно! Хотя бы изредка.

Поддамся-ка я этому соблазну. И поскольку еще древние римляне имели привычку дарить друг другу на праздники всяческие безделушки, то попробую и я, в качестве поборника античности, встроиться в эту прекрасную традицию обмена продуктов труда на безвозмездной основе. Там, помимо римлян, еще отличились вавилоняне, Петр Первый, святой Николай Чудотворец и, the last butnot the least, Дед Мороз. Внушительный список!

Короче говоря, я подарю вам сказку.

Но перед этим позволю себе небольшое лирическое отступление.

В самом конце XIX века в Австро-Венгрии родился один гениальный мальчик. Родители назвали его Эрихом, и свою страсть к музыке Эрих Вольфганг Корнгольд осознал еще в дошкольном возрасте. Вообще в Австрии есть другой главный музыкант-вундеркинд, тоже, что характерно, Вольфганг — Моцарт, конечно, — но Корнгольд вполне мог бы с ним посоперничать. Когда Эриху было девять лет, его носил на руках Малер (исключительно, простите за каламбур, в переносном смысле — мальчик был полноватым, а у Малера как раз открылись проблемы с сердцем), в одиннадцать он написал балет «Снеговик», поставленный в Венской опере.

Вплоть до середины тридцатых творческий путь Корнгольда был прямым и успешным, как палка или курс доллара. А потом он переехал в Голливуд, где стал одним из самых востребованных кинокомпозиторов своего времени: написал музыку для множества фильмов, самые известные из которых «Одиссея капитана Блада» (за которую был номинирован на премию «Оскар») и «Приключения Робина Гуда» (за которую «Оскар» получил).

Музыка Корнгольда подзабыта. В московской «Новой опере» идет символистская опера «Мертвый город», оркестры изредка играют сюиты из его киноработ, да и, пожалуй, все. Это неудивительно — его музыка показательно старомодна, диссонансам и атональности он предпочитает романтическое изящество и элегантность. При этом Корнгольд совершенно не анахронистичен.

Но сейчас я бы хотел рассказать об одном конкретном цикле Корнгольда. В возрасте четырнадцати лет он сочинил камерную сюиту «Сказочные картинки» по мотивам сказок братьев Гримм, Ганса Христиана Андерсена и других. Этот камерный цикл, хотя и не был замечен широкой публикой сразу, сегодня считается бриллиантом фортепианной литературы. Написанный совсем юным композитором, он сочетает в себе тонкость и восторженность, кинематографичность и внимательную литературность.

Сейчас, когда нас окружают потерянность и тьма, свет этих сказок спасает, как фонарик в лесной чаще. Рекламировать себя — моветон, но делиться радостью — обязанность каждого законопослушного гражданина, поэтому радостно сообщаю: 3 января в Доме творчества Переделкино мы объединимся с пианисткой Беатой Прохоровой, чтобы отыскать потерянный свет и вернуть его слушателям. В нашей интерпретации произведение Корнгольда — это история о влюбленном великане, читающем старые-новые сказки своей прекрасной возлюбленной — Луне. Все сказки, которые прозвучат со сцены, написаны мной; они вдохновлены темами Корнгольда и его музыкой.

Собственно, сегодня я хочу подарить вам первую сказку из цикла. Она о том, как важно умываться. Особенно перед встречей с принцессой.

С наступающим Новым годом!

Сказка первая. О личной гигиене

Тыгыдык-тыгыдык!

«Неужели! Неужели этот день настал?»

Гыдык-гыдык, тыгыдык-тык-тык.

«Боже, скорее! Нужно успеть расчесаться, привести себя в порядок! Какая я растрепанная!»

Знакомьтесь, это — заколдованная принцесса. Она так засуетилась, потому что услыхала приближающийся цокот копыт. Этого дня она ждала всю жизнь.

Принцесса уже всё продумала.

Вот он… Нет, не так.

Вот ОН распахивает двери. На принцессу льется ослепительный свет. Она, разумеется, жмурится, а как только глаза привыкают…

Она видит ЕГО.

В блестящих доспехах и с букетом алых роз.

ОН берет ее на руки, говорит… Нет, молвит: «Вы такая charming, моя дорогая lady» — и сажает на белоснежного рысака. А потом уносит в закат.

Трубят фанфары, играют скрипочки. Путь их устлан пионами и лемонграссом.

Конец.

Итак, вернемся в настоящее. В данный момент принцесса слышит оглушительное:

ТЫ-ГЫ-ДЫК.

…и волнуется. Еще бы! На голове воробьиное гнездо, под глазами — мешки, платье измятое. Расплакаться можно от такого!

Но принцесса берет себя в руки. Сегодня она выберется на свободу.

Пулей мчится в ванную, прихорашивается быстрее любого гонщика «Формулы-1» и спустя какие-нибудь четверть часа уже стоит перед входом в башню.

Готовая ко всему, красивая, закрывшая в предвкушении глаза.

Проходит десять минут. Двадцать. Тридцать. Цокот все так же отчетливо слышен, но дверь почему-то не распахивается.

Принцесса, уже немного уставшая держать губки бантиком, раскрывает глаза.

Никого.

Тык-тыгыдык-тык-тык-тыгыдык, — цокают недалеко копыта.

«Вообще было бы лучше увидеть ЕГО сразу во всей красе, — думает принцесса. — Однако же интересно! Гляну одним глазком».

Принцесса подходит к окну, едва-едва выглядывает, чтобы ОН ее не заметил — и что же видит?

Конь. Точнее, старая кляча с большой попой. Она храпит, отдувается и, судя по всему, ужасно хочет лечь на травку.

Доспех. Вернее, дырявая рубашка. Лежит на кляче потными подмышками вверх.

Принцесса опешила. Не такое она ожидала увидеть. Перегнулась через окошко, чтобы получше все разглядеть, — и резко грохнулась вниз.

— А-А-А-А-А-А! — крикнула принцесса.

— О-О-О-О-О-О! — испугался заметивший ее рыцарь.

— ТЫ-ГЫ-ДЫК! — удивленно процокала кляча.

Каким-то чудом принцесса зацепилась за бойницу и повисла на ней.

— Помоги, доблестный рыцарь! — очень вежливо, хотя и несколько нервно попросила она. — Платье вот-вот оборвется!

А рыцарь взял да и расхохотался, отплевываясь колбасой.

— Да как тебе не стыдно! — возмутилась принцесса.

— А чего же стыдно? — ответил рыцарь так, словно голубь на плечо накакал. — Я пришел тебя, значит, спасать. Ты, значит, сама упала, без моего ведома. Значит, я не виноват.

И зафыркал.

Принцессе стало обидно до слез. Разве так поступают настоящие рыцари?

Послышался треск. Платье порвалось сильнее. Еще несколько секунд — и с жизнью можно попрощаться.

— Ладно, спасу тебя, — прочавкал рыцарь. — Башня тогда, значит, моя. Будешь мне бутерброды готовить и носки стирать.

— Ни за что на свете!

— Тогда спасайся сама, — ответил рыцарь и вновь принялся за бутерброд.

Тем временем дырка на платье увеличивалась. Принцесса висела вниз головой.

— Хорошо, хорошо! Буду носки стирать, бутерброды готовить, все что скажешь — сделаю, только спаси меня, пожалуйста!

Рыцарь неспешно доел, отряхнул руки и хотел уже накинуть рубашку на голое пузо, как вдруг из башни раздался визг. Принцесса сорвалась.

Вся жизнь промелькнула у нее перед глазами. Младенчество, раннее детство, мачеха, колдующая над нерадивой девочкой, конский гвалт и дремучая чаща, через которую везли ее в башню, сама башня — одинокая, как принцесса, волшебная. Мачеха, приносящая по вторникам еду и свежую газету (что там в соседних царствах-государствах творится). Мечта о рыцаре на белом рысаке. Последнее, о чем вспомнила принцесса, — это был запах лемонграсса. Ее любимый запах…

Принцесса раскрыла глаза.

— Я что, умерла? — спросила она вслух.

Тыгыдык-тыгыдык!

В порванном платье, дрожащая, принцесса сидела на старой кляче. С того момента, как она сорвалась с бойницы, прошло лишь одно мгновение. А ей показалось, что много часов.

Рядом валялся в отключке рыцарь. Спасая принцессу, кляча больно лягнула его. Доспех, то есть потная рубашка, укрывал его макушку.

— Спасибо, милая лошадка! — поблагодарила она клячу.

Та повернула морду и громко чмокнула принцессу в губы.

И отправились они в путь — без цели, сами не зная куда, куда глаза глядят. А по дороге сорвали с опушки леса несколько пионов и сплели из них два венка: один для принцессы, другой — для старой клячи.