Николаю Лажиеву я позвонил на следующий день после похорон. Он рассказал мне полную странностей историю гибели Андрея, которую теперь расследует военная прокуратура.

Семья Лажиевых — рабочие люди, они живут в маленьком карельском городке Питкяранта на берегу Ладожского озера. Отец работает машинистом паровой турбины, мать — оператором-прессовщиком коры на целлюлозно-бумажном комбинате. Летом их единственный сын Андрей окончил колледж, получил профессию «машинист на открытых горных работах» и собирался работать по специальности. Отец рассказывает, что принял предстоящую службу сына в армии как данность, ведь он и сам в армии служил. «Отслужит и вернется, так заведено».

прямая речь

Николай Лажиев,
отец Андрея:

«Повестка пришла практически сразу, как Андрей получил диплом, — 24 июня 2023 года. Он пошел в военкомат, и через пару дней его забрали в армию. Мы даже попрощаться нормально не успели, — вспоминает Николай. — Его отправили служить в Буденновск Ставропольского края. Там учебная часть. 26 августа он принял присягу. Мы бы и не смогли приехать, но нам даже не сказали. 1 сентября его и еще 50 срочников перебросили в Крым. (…)

Три недели мы с ним не связывались. 21 сентября он позвонил и сказал, что находится в полевом госпитале. И вот три дня они его там лечили, как он сказал. Ему таблетки давали, хотели гастроскопию сделать, потому что его уже рвало тогда. Я не знаю, что с ним было. 6 сентября его отправили в город Армянск, и он опять пропал.

Он сильно похудел, примерно на 40 килограммов, его постоянно рвало, он не мог ходить, ничего не мог вспомнить и почти ничего не видел, только силуэты. Он, 19-летний, превратился в разбитого старика. Что с ним было, я не знаю. Он и сам не знал, как попал в госпиталь.

Работница военкомата в Севастополе нам очень помогла. У нее был пропуск, и она смогла попасть в госпиталь к нашему сыну, чтобы принести ему передачку. Она говорила с врачом, и он сказал ей, что причина такого состояния — тоска по родине. То есть он находился в подавленном состоянии. И физически, и психологически истощенный. Вот они и сказали — «синдром тоски по родине». Знаете, это обыкновенная отмазка.

Наверное, не смогли правильно диагноз поставить или вообще ничего не сделали. Еще мне врач сказал, что у него на теле были следы побоев. Он говорил: «Мы его поставим на ноги. Сделаем все возможное. Он истощен, да, он был избит, и не раз». Вот он так сказал. Сыну сделали МРТ головного мозга, все было в порядке. А кто его бил — врач не знает. Да и не может знать. Ему привезли человека — он увидел следы. И сказал, что видел.

Хотя Андрей никогда не жаловался, что его били. Я его спрашивал: «Сынок, тебя никто не бил или еще что-то?» Он отвечал: «Нет, не били». Но если говорят, что были следы избиения, значит, он мог мне просто не говорить. Не хотел расстраивать или еще по какой-то причине. Он нас очень любил, поэтому никогда не жаловался, чтобы мы не переживали.

Сын говорил мне, что им каждый день предлагали подписать контракт. Им говорили об этом постоянно: вы можете подписать контракт. И я говорил с ним об этом. «Сынок, тебе это не надо. Не надо тебе контракт». Он у меня очень добрый парень, не воинственный совершенно.

Я спрашивал у врачей и военных: что с ним случилось? Но никто не мог ответить. 23 октября его перевели в психиатрию, а через три дня он впал в кому. Его перевели на аппарат ИВЛ, но было поздно. Андрей умер 2 ноября ночью, в 00.30. Официальная причина смерти — отек мозга. Сначала военные из его части говорили, что он потерял сознание и его отвезли в госпиталь, а сейчас они мне говорят, что он сознание не терял, что все было в порядке, что это с ним госпиталь сделал. Наверное, просто не хотят брать на себя ответственность за его гибель.

Произошло убийство. Обыкновенное убийство. Один не принял решение или принял неверное решение. А другой не заметил, что человек в таком состоянии находится. Решил не замечать, что человек умирает. Виноваты те, кто были ответственны за него, пока он был на службе.

Нас должны были официально известить через военкомат о том, что он погиб, и назвать причину гибели. Но они сразу этого не сделали.

Якобы у них нет денег на ритуальные услуги. У нас в военкомате на это очень жестко отреагировали — после этого они перестали просить, чтобы мы приехали и сами начали транспортировку тела. Привезли его в Ростов, а оттуда не могли никак отправить — мол, нелетная погода, поэтому надолго задержали. Хотя погода была нормальная. 23 дня прошло, как мальчик умер.

Похороны были тихие, без помпы. Сначала нас не пускали в морг, но местный депутат помогла договориться с главврачом. Гроб, понятное дело, даже не открывали. Вот только через специальное окошко мы смогли посмотреть на сына. Убедиться, что это он. А что с ним случилось и от чего он умер, мы не знаем. Этим занимается военная прокуратура».

«Новая газета» обратились в Военную Прокуратуру Петрозаводского гарнизона, которая по обращению Николая Лажиева расследует обстоятельства смерти его сына. По телефону дежурный сообщил нам, что без разрешения вышестоящего органа (Прокуратуры Западного военного округа) мы не сможем получить эту информацию. В соответствии со всеми предъявленными требованиями, мы направили письменный запрос прокурору Западного военного округа и в Главную военную прокуратуру. Сразу после получения ответа мы ознакомим с ним наших читателей

Павел Кузнецов