Большие расходы
Государственная дума РФ во втором, ключевом чтении одобрила проект закона о бюджете на 2024 год, утвердив рекордный в новейшей истории России рост расходов по статье «национальная оборона». 10,775 трлн рублей — на 70% больше, чем в 2023 году (6,8 трлн), в 2,3 раза больше, чем в 2022-м (4,7 трлн), и втрое выше показателей 2021 года (3,5 трлн). Это составит 29,5% бюджета — долю, сравнимую с показателями последних лет СССР (29,4% в бюджете-1990). Для сравнения: в бюджете 2023 года изначально планировалось потратить на аналогичные цели лишь 19% расходов; в 2021 году эта доля составляла 17% (4,7 трлн рублей из 27,8 трлн).
Еще 3,34 трлн рублей правительство намерено потратить по статье «национальная безопасность», куда зашиты бюджеты МВД, Росгвардии, спецслужб и системы ФСИН. По сравнению с текущим годом эти траты увеличатся на 163 млрд рублей.
Таким образом, суммарно на силовые структуры будет израсходовано почти 40% бюджета.
Социальные расходы останутся на прежнем уровне, финансирование образование и медицины — по 1,6 трлн рублей — будет «заморожено», а в реальном выражении — с учетом инфляции — сократится.
Неочевидные выгоды
Ряд СМИ уже поспешили написать, что достижение сбалансированности бюджета будет куплено ценой отказа от финансирования экономики — расходы на ее поддержку правительство сократит с 4,125 до 3,889 трлн рублей.
Но в действиях правительства, перераспределяющего бюджетные средства от «экономики» на «выполнение задач», есть своя логика, не сразу очевидная.
Мы привыкли смотреть на бюджет как на «роспись расходов и доходов», но правительство видит в нем инструмент управления распределением ресурсов на протяжении длительного времени — в течение десятилетий.
Правительство перераспределяет деньги — и «проигрыш» бюджета оборачивается «выигрышем» субъекта экономики, который эти деньги получил.
Вот здесь — ключ к пониманию: расходы на «выполнение задач» — правительство видит именно как инструмент поощрения экономической активности. Точно так же, как все расходы на «национальную экономику» в предыдущие годы сегодня обернулись возможностями по «увеличению выпуска металлоизделий обрабатывающей промышленностью».
Тут вот в чем дело: правительство много лет накачивало «обрабатывающую промышленность» финансами и ресурсами именно для того, чтобы в нужный момент резко увеличить выпуск металлоизделий, — вот как борец тренируется и набирает соревновательную форму, чтобы в решающий момент «задавить соперника» на ковре. Другое дело, что «выполнить задачи» быстро не получилось. Ну что ж, значит, теперь драйвером экономики станут расходы бюджета, которые обеспечат желанную начальству структурную трансформацию.
Кроме того, правительство просто «не может остановиться в расходах», даже если бы и захотело. Несмотря на резкое увеличение правительственного заказа в 2022 году, выручка от поставок «металлических изделий» Ростеха в 2022 году оказалась даже ниже уровня 2020 года: 1,174 трлн против 1,24 трлн. (Во многом это объясняется резким спадом экспорта — до $8 млрд в 2022-м по сравнению с $14,6 млрд годом ранее). И Роскосмос закончил 2022 год с убытком в 50 млрд рублей. Даже Объединенная судостроительная корпорация сообщила об убытке в 20 млрд рублей в 2022 году. Нет, эти предприятия не утратили возможности «увеличивать объемы выпуска», — но теперь это приходится делать с большими затратами времени и ресурсов.
Фто: Арден Аркман / «Новая газета»
Резкий рост издержек, с которыми столкнулись российские промышленные флагманы в 2022 году, требует компенсации, причем немедленной. Вот правительство и увеличивает соответствующие расходы.
В этом, правда, заключается макроэкономическое коварство промышленной политики, на которую правительство сделало ставку.
Выберите два из трех
Хорошо известна «трилемма международных финансов»: невозможно одновременно достичь фиксированного обменного курса национальной валюты, свободного движения капитала и независимой денежной политики. Чем-то одним придется пожертвовать.
Своя трилемма есть и для промышленной политики (ПП). Эта трилемма находится в так называемом треугольнике подходов: экономический рост, финансовая и бюджетная стабильность, создание крупных госкорпораций, выполняющих задачи в интересах правительства. Все три подхода одновременно осуществить невозможно; максимум, что вы можете сделать, — реализовать два из трех.
- Если вы хотите роста/сохранения экономический активности при сохранении сбалансированной бюджетной и денежной политики — значит, у вас не получится накачивать деньгами «государственные корпорации».
- Если вы хотите проводить сбалансированную бюджетную и денежную политику и одновременно компенсировать убытки «госкорпораций» — пожалуйста, только не будет экономического роста.
- Если вы хотите экономической активности, осуществляемой «через» государственные корпорации, — пожалуйста, только у вас будут проблемы со сбалансированностью бюджета и денежной политикой.
Экономист ответит отрицательно.
Рыночная экономика — штука довольно устойчивая и инерционная, «разломать» ее не так просто (правда, и «разогнать» не получается).
И такая устойчивость на самом деле дает начальству понимание, что делать с этой экономикой можно почти все, что хочешь. «Получится» — всегда можно сказать, что мы молодцы, «не получится» — тоже найдется что сказать.
Одно вместо другого
В 2005 году Андрей Белоусов, сейчас — первый вице-премьер правительства РФ, а тогда — руководитель Центра Макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования, опубликовал свой знаменитый текст «Сценарии экономического развития России на пятнадцатилетнюю перспективу», в котором описал четыре таких сценария: «сверхиндустриалиьная модернизация», «бросок в глобализацию», «экономический изоляционизм» и «энергетический аутизм».
Судя по тексту, больше всего автору доклада нравилась «сверхиндустриализация» (которой сейчас и занимается правительство), но дело не в этом. Во всех четырех прогнозах получалось, что к 2020 году экономике РФ удастся достичь подушевого ВВП (по «паритету покупательской способности, ППС» — измерителю, максимально лояльному к развивающимся экономикам) примерно на одном уровне — порядка $25 тысяч в год: в лучшем варианте — $29 тысяч в год, в худшем — $22 тысячи в год. Хоть «индустриализируйся», хоть «изолируйся», хоть «глобализируйся», хоть «уходи в себя» — среднее благосостояние окажется примерно на одном и том же уровне. Второй мир.
Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Кстати, в 2022/2023 годах «подушевой ВВП по ППС» в России достиг уровня в $36/35 тысяч — меньше, чем в Малайзии, но больше, чем в Болгарии. Так что будущий вице-премьер Белоусов не сильно ошибся в своем прогнозе 18-летней давности, и когда начальство говорит, что «все идет по плану», оно перед собой не лукавит: с точки зрения «их планов» все нормально.
И на каждый упрек в сокращении расходов на образование/здравоохранение министры-капиталисты могут ответить, что знают рабочие места, где платят столько, что хватит денег на платную медицину и много на что еще.
Но это касается всей экономики — ядром «структурной трансформации» является замещение частных инвестиций расходами на «выполнение задач». Например, строительные мощности, ранее задействованные именно в строительстве домов, перераспределяются на строительство специальных сооружений и ремонт разрушенных зданий. Да, можно сказать, что это непроизводительные расходы, но Росстат так не считает — все эти расходы правительства увеличивают «проценты ВВП».
Последствия такой структурной трансформации власти превосходно осознают. Всего одна фраза, сказанная Эльвирой Набиуллиной, 16 ноября представлявшей в Государственной думе РФ «Основные направления единой государственной денежно-кредитной политики на 2024 год и период 2025 и 2026 годов», дает понять, что ни у финансового регулятора, ни у правительства нет никаких иллюзий в отношении содержания и последствий проводимой ими политики.
«Ослабление курса, которое началось в середине года, было прямым следствием того, что повышенный внутренний спрос в силу ограничений внутреннего производства приводил к росту спроса на импорт. Но спрос на импорт рос именно в рублях, а вот валюты, экспортной выручки больше не стало».
Немного поясним эту верную и важную мысль.
«Структурная трансформация» экономики обернулась ограничениями «внутреннего производства».
Недостаток товаров «внутреннего производства» компенсируется импортом.
Возможности импорта ограничены объемами валютной выручки.
И?
Поэтому рост курса доллара к рублю — производная от желания получателей рублей как можно скорее превратить их в доллары/импортные товары, пока рубли еще что-то стоят (да-да, те самые «инфляционные ожидания»).
Поскольку рост доллара тянет за собой рост цен на импорт и объективно оборачивается желанием закупиться этим импортом как можно скорее (ограничения внутреннего производства никуда не денутся), а ускорение инфляции и «доллар по сто» — совсем не то, что правительство хочет показать людям в начале 2024 года, то и финансовый регулятор, и правительство нажимают каждый на свой рычаг — рост ставки/ограничение кредита плюс обязательная продажа валютной выручки.
Ну а «напряжение» бюджетной и денежной политики — это обязательное условие «роста выпуска»/экономической активности в корпорациях.
Без ограничений
Но существующая бюджетная политика формирует в обществе устойчивые группы своих бенефициаров, для которых критически важен сам процесс перераспределения ресурсов в их пользу. И на лояльность и благодарность этих социальных групп правительство и рассчитывает.
Еще раз процитируем Эльвиру Набиуллину:
«С конца прошлого года прибыль компаний также возобновила рост. Важно отметить, что рост идет по широкому кругу отраслей.
Это говорит о том, что сейчас прибыли компаний могут и должны быть значимым источником инвестиций и роста экономики. И это видно по тому, что оптимизм бизнеса по разным замерам остается высоким, несмотря на то что стоимость заемных денег повысилась. Собственные средства всегда являются основным источником роста бизнеса, кредит — это лишь дополнительное «плечо», которое позволяет сделать еще более значительный рывок».
Так что правительство рассчитывает, что хозяева промышленных предприятий должны будут так или иначе «возвратить» полученные от правительства средства в экономику.
При этом правительственные прогнозы подчеркивают, что ограничения в отношении российской экономики сохранятся на протяжении длительного времени. А поскольку правительство знает причину этих ограничений, то оно всячески демонстрирует, что в своей политике может быть ограничено только физическими объемами ресурсов, а не денежными.
Бюджет — механизм, инструмент, с помощью которого эти ресурсы перераспределяют. И не просто так глава финансового регулятора говорит о недостатке рабочих рук («труда»), а не о недостатке денег. В условиях недостатка «капитала» вы можете задействовать или сырьевые ресурсы, или трудовые ресурсы.
Свои приоритеты правительство обозначило недвусмысленно — оно готово тратить на «выполнение задач» все средства, которые окажутся в его распоряжении…
Но у правительства — со своей точки зрения — есть основания пока не бояться того, что «не хватит денег».
По данным Center for Research on Energy and Clean Air, с марта 2022 года до настоящего времени на экспорте нефти и газа РФ заработала 550 млрд евро. Из них 180 млрд заплатил Евросоюз. Внутри ЕС основными покупателями российских энергоресурсов были Германия («всего» 28 млрд евро), Нидерланды (18 млрд) и Италия (17 млрд). Вторым крупнейшим покупателем российских углеводородов после ЕС был Китай — более 143 млрд евро. Из них нефть — 107 млрд, газ — 17, уголь — 18. Далее с большим отставанием идут Индия («всего» 64 млрд), Турция (53 млрд), Южная Корея (14 млрд).
Помешать правительству в реализации проводимой им политики могут не текущие бюджетные ограничения, а неспособность поддерживать уровень потребления и ожидания тех социальных групп, на лояльность которых оно делает политическую ставку. Не будет по какой-то причине доходов от импорта или, точнее, будет утрачена возможность компенсировать импортом недостаток товаров, вызванный структурной трансформацией, как об этом предупреждала глава ЦБ, — вот тогда могут начаться проблемы.
