Гавел, при всей противоречивости своей политики на президентском посту, все-таки является памятником успешному диссидентству — «силе бессильных», по его же собственному определению. Вообще-то такие успехи, как нетрудно догадаться, — большая редкость: в лучшем случае нон-конформист в тоталитарной стране, отсидев несколько сроков, доживает до краха режима (и режим этот, конечно, его личному нон-конформизму своим крахом особенно не обязан). В худшем, понятно, не доживает. Нетрудно догадаться также, что статистика хороших и плохих исходов неутешительна. И вот один из главных вопросов, которым задается в своем эссе здравомыслящий диссидент Гавел: в чем тогда смысл диссидентства?

Ответ на этот вопрос Гавел дает парадоксальный, почти дословно — вольно или невольно — цитируя при этом Второе послание к Коринфянам: «Сила моя в немощи совершается».

Диссидент протестует не ради достижения результата — он может даже долгое время не подозревать, что является диссидентом. Он протестует просто потому, что не любит вранья и не хочет врать сам. При этом он многим рискует, но и многое выигрывает: в частности, его выигрыш — спокойная совесть и чувство собственного достоинства. Иначе говоря, он рискует свободой внешней, но выигрывает свободу внутреннюю.

Конформисту живется в этом смысле тяжелее. Гавел приводит в пример зеленщика, который повесил в витрине своего магазина плакат «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» (его мы вспоминали в прошлый раз, когда читали Снайдера). Естественно, зеленщику абсолютно все равно, соединятся пролетарии или нет, —

а протест невозможен, поскольку все публичное пространство занято проправительственной агитацией.

Так лозунг напрямую связывается с существованием зеленщика и отражает его высшие духовные ценности. Но допустим, что власть заставит его повесить в своей витрине другой плакат: «Я боюсь, а потому беспрекословно послушен». Станет ли зеленщик вывешивать эти слова так же спокойно? Может быть, постесняется. Но ведь второй плакат — это просто озвученный и означенный подтекст первого, тогда в чем разница? Вот и Гавел о том же.

Разницы нет, но конформисту тоже жизненно необходимо испытывать чувство самоуважения. Вот только в отличие от диссидента, которому для этого не требуется внешних стимулов (его логика: я живу в соответствии со своими убеждениями, я себе не вру, значит, мне не о чем волноваться), конформисту такие стимулы нужны — он-то осознает, что врет. У власти для таких случаев припасен очень эффективный прием — идеология.

Желать соединения пролетариев всех стран — дело, в общем, довольно возвышенное и совсем неплохое. По этой логике плакат в витрине (знак лояльности) становится знаком благородных помыслов и любви к родине. «Означающее» при этом может меняться: лозунг может призывать к объединению, или пророчить героическую победу в героической войне, или призывать голосовать за Спасителя Отечества — суть при этом будет оставаться прежней: идеология незыблема. При этом те, кто тиражирует такие лозунги в своих витринах, оказываются не только в роли подчиненных этой идеологии, но и в роли ее инструментов. Так тоталитаризм превращается в «самототалитаризм»:

Посттоталитарной системой Гавел называл строй современной ему Чехословакии. Термин довольно специфичный и имеет жесткую привязку к тогдашним социально-политическим особенностям, поэтому с нашим сегодня имеет не много общего — в отличие от «самототалитаризма».

Дело власти — простое: не уставать хвалить это общество за его благородство и придумывать все новые доказательства того, что подлые нон-конформисты диссидентствуют на деньги коллективного Запада.

В этой тотальной фальсифицированности прошлого, настоящего и будущего правда начинает играет роль фактора власти. Общество начинает делиться надвое: на тех, кто может себе эту правду позволить, и на тех, кто нет. Первые противопоставляют «самототалитаризму» самоконтроль и самодисциплину — то есть личную ответственность. На принципе личной ответственности внутри системы начинает строиться другое общество, самоформирующееся и саморегулируемое — та «параллельная структура», из которой потом вырастет демократия. «Только этим, — пишет Гавел, — полной экзистенциальной взаимоответственностью каждого члена сообщества, — по-видимому, и можно создать надежную преграду «крадущейся тоталитаризации».

Именно в этом — в формировании основы для нового общества — и заключается, видимо, смысл диссидентской деятельности: каждого одиночного пикета, каждой статьи, каждого слова. Каждого не вывешенного в витрине плаката с государственной символикой. Гавел честно говорит от имени всех диссидентов:

«Выхода из маразма мира мы не знаем, и было бы проявлением непростительного высокомерия, если бы мы расценивали то малое, что делаем, как некий основополагающий выход и если бы, наконец, самих себя, свои сообщества и свои решения жизненных проблем стали предлагать кому-то как образец того, что единственно имеет смысл делать».

Но главное, что точно имеет смысл делать, — это помнить о важности любого действия. Безнадежность и апатия — основа любого «самототалитаризма». Имеет смысл всегда помнить о том, что сила протеста совершается в немощи.