Алексей Паперный. Фото: соцсети
Страшно сказать, но пятьдесят лет назад мы играли с Лешей Паперным в спектакле «Голоса травы» в театре Олега Киселева.
Мы показали этот спектакль Юрию Петровичу Любимову на Малой сцене Театра на Таганке. Я уже сейчас не помню, в чем была идея этого показа, может быть, просто наш режиссер Олег Киселев, который играл у Любимова, хотел похвалиться перед мэтром своими юными артистами.
Это был спектакль по повести Трумэна Капоте «Голоса травы», и стихи, ставшие зонгами, напоминающие брехтовские из «Доброго человека из Сезуана», написала Ира Паперная. Этот спектакль мы показывали и Олегу Табакову, и он некоторых артистов из этого нашего театрика взял к себе в студию. Так Леша Паперный стал там учиться вместе с Витей Шендеровичем*, а вот меня туда не приняли. Моя актерская карьера не сложилась, я стала учителем французского, а уж потом — журналистом. И так получилось, что Паперного я как бы совсем потеряла из виду.
Поэтому я ужасно удивилась, когда на одном из протестных митингов 2011‒2012 годов увидела уже сильно повзрослевшего Паперного и услышала вот эту знаменитую теперь песню: «Не ждали нас, а мы пришли…»
Потом уже прочла у Антона Носика в ЖЖ:
«…этот развеселый и жизнеутверждающий зонг успел обрести новое, неожиданное звучание с началом протестной активности на Болотной и Сахарова — а потом и потерять это звучание, вернувшись к исходному своему грустному веселью».
Оказывается, этот мальчик, игравший со мной в детском театре, стал известным музыкантом, писал стихи, пьесы, ставил спектакли.
В 1988‒1989-м он создал театральную группу «ТАМ»: Товарищество Актеров и Музыкантов. А потом появилась и музыкальная — «Паперный ТАМ».
Поставил как режиссер знаменитый спектакль «Твербуль», с которым артисты объездили весь мир, получили международные премии.
1989 год. Сцена из спектакля «Твербуль». Фото: Анатолий Морковкин / Фотохроника ТАСС
А в конце 1990-х — начале 2000-х семья Паперных, кажется, была одной из первых, кто стал в Москве открывать клубы, как будто бы для «своих». Это были такие культовые места: «Белый таракан», «Максим Максимыч», «Кризис жанра», «Мастерская», «Леди Джейн». И, конечно же, «Китайский летчик Джао-Да». Такие вот места, где можно было встречаться, говорить, выпивать, слушать музыку, читать стихи.
Вскоре появились и другие не менее известные: «О.Г.И.», «Маяк», «Жан-Жак», «Квартира 44», «Март». Их открыли мои любимые друзья — семья Борисовых-Карельских. Многие из моих друзей и коллег ходили в клубы Паперных и клубы Борисовых, и тот же Паперный пел свои песни и в «Летчике» и в кафе «Март».
Сегодня, когда большинства этих клубов и кафе уже нет («Март» закрывается в октябре), понимаешь, что для многих из нас там, что называется, проходила жизнь. Кто-то назовет ее «тусовочной жизнью» небольшой кучки интеллигентов и «либералов». Но мне кажется, это очень поверхностная оценка.
Появление подобных мест, таких свободных пространств в Москве и Петербурге диктовалось не только желанием «тусовки». Это была необходимость создания своего мира, своего свободного пространства, это было этакое желание «выйти из подполья» и разделить свой «дом» с другими.
В своих интервью Алексей Паперный говорит, что проводил очень много времени в этих своих клубах, особенно в «Летчике» и в «Детях райка», и это был не столько «общепит», а места для общения с друзьями, для знакомства с новыми людьми. Там наверняка он придумывал свои песни и пьесы. В «Летчике» и в «Мастерской» проходили концерты разных музыкантов, там же шли пьесы Паперного, приглашал он и других режиссеров и актеров.
Я, конечно, нисколько не музыкальный критик, поэтому мне сложно точно определить жанр песен Паперного. А сам музыкант говорит, что это «не жанровая музыка, это просто его песни».
Во всяком случае, начинал он их исполнять вместе с аккордеонистом, и они напоминали мне те же брехтовские зонги или городские романсы.
Но у Паперного важна не только музыка, а скорее, не столько музыка. Почти каждая песня — это человеческая история. Вот, например, песня о полярнике Петрове, это прямо — «баллада о необычном человеке»:
Приходил к нам полярник Евгений Петров
Он рассказывал нам о себе
Как полжизни на нем было восемь штанов
И сосулька на нижней губе
Он повел о полярном сиянье рассказ
А в руках папиросочку мял
И сияние это окутало нас
Сам Петров потому что сиял
Улетал вертолет, налетала пурга
Не работала радиосвязь
Столько мест, где Петрова ступала нога
А другая нога никогда
Он рассказывал нам про большую любовь
Про Прасковью Петровну свою
Как она из Москвы посылала морковь
На которой писала: «люблю».
2013 год. Алексей Паперный на благотворительном концерте «За нашу и вашу свободу». Фото: ИТАР-ТАСС / Сергей Фадеичев
И почти всегда песни Паперного — о любви, о свободе, о смыслах.
В последние годы с ним играли уже разные музыканты, не только из группы «Паперный ТАМ», или он играл один. Каждый концерт был не похож на другой, и это уже не были большие залы, стадионы, как раньше, но и эти залы всегда были полны, и публика оказывалась самая разная.
Впервые за долгое время мы увиделись с Паперным на благотворительном вечере в 2013 году в пользу российских политзаключенных, и там его встречали с радостью. Это я к тому, что Паперному, который, как кажется, все эти годы ищет какой-то новый музыкальный и поэтический язык, удается его найти, и его музыка отзывается по-разному в разных стратах.
Пару лет назад вышел сборник пьес Паперного. Это и короткие пьесы, которые он уже когда-то ставил, и большие, этакие «чеховские», но на современном материале. Мне эти пьесы показались неким продолжением его песен. А вот Дмитрий Быков*, написавший предисловие к этому сборнику, увидел их иначе:
«В этой книге собраны все пьесы Алексея Паперного. Читатель, наивно ожидающий, что они будут похожи на его песни, обломается. Они похожи на них только принципиальной непонятностью своего происхождения, то есть в самом буквальном смысле — откуда они взялись. Они ни на что не похожи. Такие пьесы принято числить по разряду абсурдистских, но у драматургии Паперного, кажется, другие корни — театр абсурда оставляет, как правило, впечатление тягостной алогичности бытия, тогда как у Паперного все находится в гармонии. Это такие сны, с небольшими логическими сдвигами, но довольно счастливые в целом».
Последний из вышедших альбомов Паперного назывался «Весело». Песни в этом альбоме не то чтобы очень веселые, они какие-то более глубокие, что ли, в них уже появляется и драма и какое-то предчувствие, что «что-то может случиться» (это название одной из пьес того же Паперного).
Мне же в этом альбоме больше всего нравится песня «Вдруг по полю». Эта песня о встрече поэта с Богом.
Бог говорит — давай чувак
Давай чувак надевай колпак
Ааа
<…> мы по полю с Богом идем
Да он да я да мы вдвоем…
Когда я впервые услышала эту песню, она поразила меня своей смелостью: вот так по полю с Богом идти. Но для Паперного Бог — волшебник, у которого есть чемодан, наклейки и фокусы. В то же время он просит Бога: «сделай что-нибудь». Он как будто бы заклинает беду.
Вскоре после выхода альбома умерла Ира Паперная, мама, которая была для Алексея еще и другом, самым близким человеком.
А потом наступило 24 февраля 2022 года, и Алексей Паперный уехал с семьей из России.
Он по-прежнему пишет песни, но и поет их теперь в Европе и в Америке. Его 18-летний сын Саша аккомпанирует на бас-гитаре. Треть от полученных денег они перечисляют в благотворительные фонды, помогающие беженцам в Украине. Так сегодня делают многие уехавшие из России артисты и музыканты.
«Стихи, я, конечно, стал писать из-за мамы.
Мне очень нравились и нравятся ее стихи к спектаклю «Голоса травы». И вообще ее стихи мне нравятся. Она их сочиняла, как ребенок. По-моему, это самое недостижимое», — ответил мне Паперный на вопрос, как он начал писать стихи.
И правда, многие поэты — как дети. Поэтому они открыты миру, глубоко чувствуют несправедливость, неравнодушны и «пепел Класса», говоря пафосно, стучит в их сердцах.
Все это есть и в песнях Алексея Паперного. И мне хочется услышать его новые песни.
И чтобы он спел их в Москве…
И чтобы снова можно было подпеть, не чувствуя себя неловко: «Скажи легко и жить легко и видно небо далеко…»
* Признаны Минюстом России «иностранными агентами».
