— Я это все наблюдал в городе Горис. Это ближайший населенный пункт к Нагорному Карабаху со стороны Армении. В Горис день, и ночь прибывали машины. А это маленький городок, даже на гугл-картах не всегда его можно правильно определить. И вот он буквально потонул в огромном количестве машин с людьми и вещами. Местные жители очень стараются с этим справляться. Только спустя неделю в Горис стали появляться представители гуманитарных организаций.

Первые беженцы, они были самые необеспеченные. Это те люди, которые рванули из деревень в столицу Степанакерт, когда еще шли военные действия, потом на базу российских миротворцев, а уже после в Горис. Люди хватали то, что успевали и бежали.

Когда стало же ясно, что выпускают всех и на всем, что движется, только тогда начался массовый исход. Люди ехали на грузовиках, легковых машинах, забивая их по самый верх вещами.

Помимо невероятного затора все машины еще двигались очень медленно, потому что были перегружены. У всех наверху на багажнике лежат какие-то баулы, покрытые рогожей — люди понимают, что выезжают один раз, это билет в один конец. Кто-то везет в грузовике свой джип. А кто-то цистерну, потому что это — работа.

Феерическая картина: едет грузовик КамАЗ, по самый верх забитый вещами. Среди этих вещей устроились дети и во что-то играют. Это одна большая, бесконечная колонна на всем протяжении трассы до Горис и от Гориса в сторону Еревана. Ночью вдруг видишь грузовик с открытым кузовом, где спят люди, завернувшись в одеяла — а ночью уже не жарко, температура плюс два.

— Горис — первый населенный пункт после Лачинского коридора, то есть там уже можно людям оказывать помощь. А пройти по Лачинскому коридору, чтобы «подхватить раньше», было возможно?

— Лачинский коридор — это дорога в один конец и в одном направлении. На пути там есть еще населенные пункты, но слишком крохотные, чтобы развернуть в них помощь.

Горис — это несколько улиц, универсамы, театр. И сейчас вдоль всех улиц стоят машины, а обочины завалены мусором. Точнее, пищевыми пластиковыми контейнерами из тонкого пенопласта. Весь городской общепит— столовые, кафе, кухни гостиниц, — в эти дни они все готовили пайки, и горячую еду для беженцев. Работают волонтеры, думаю, из числа местных ребят.

Последний раз я видел такой масштаб исхода, когда работал в Чечне. Например, выход жителей села Самашки в марте 96-го, через год после зачистки. Люди выходили как можно быстрее, на чем угодно, потому что боялись. Еще помню, так выходили в Ингушетию беженцы, или, как их называло государство, «внутриперемещенные лица», из Чечни в сентябре-октябре 1999 года, в начале второй чеченской войны. Не ожидал, что придется увидеть еще нечто подобное по масштабам.

— А что говорят сами люди, которые сейчас бегут из Карабаха? Как они все это называют? Потому что все формулировки, которые сейчас есть, они очень странно выглядят, даже формулировка ООН.

— Для этого нет названия. Люди рассказывают, как они бежали, например, после обстрелов на российскую военную базу, как их вывозили оттуда, как они ехали десятки часов. А дорога из Степанакерта в Горис вообще-то занимает максимум около полутора часов на машине. А тут и по 40 часов люди могли ехать.

По моим ощущениям все это надолго. Вообще беженство — это всегда надолго. И не стоит его воспринимать это как что-то временное. Там, где ты оказался на три дня, делай так, как будто ты здесь живешь. Но этого люди, как правило, не понимают. Их мир кончился и они выкинуты в пространство безвременья.

Между тем приближается зима, а жилья для беженцев катастрофически не хватает. Власти, конечно, мобилизуются, чтобы как-то людям помогать, да и не только власти, местные жители самоорганизуются. Почти уверен, что все те отели, которые сейчас помогают беженцам и дают им кров, не рассчитывают на возмещение своих затрат из бюджета или из каких-то фондов. В конце концов, мобилизация всех сил в таких экстремальных ситуациях — это нормально. Помню, как это было 35 лет назад после землетрясения в Спитаке. Не знаю, как это получится сейчас в изменившейся стране с другими поколениями, но тогда это было вызовом, болью для всего Советского Союза.

Кто сейчас поможет Армении? Кто сейчас поможет тем, кто остается там, на территории Нагорного Карабаха? На самом деле, сейчас очень нужно присутствие независимых наблюдателей на той стороне. Иногда это предотвращает ухудшение ситуации.

Ведь конфликт вокруг Карабаха очень давний, ему 35 лет, все началось в 1988 году. Тогда наконец Союзный центр определил свое отношение: Нагорный Карабах в составе Азербайджана.

Сначала советские, а потом и российские власти по инерции поддерживали сохранение статус-кво, затем началась война. И многие десятки тысяч азербайджанцев стали беженцами. Это долгая история. А 44-дневная война 2020 года, оказалось, и она не стала точкой. А какой знак препинания поставлен в сентябре 23-го? Увидим потом, какие еще буквы появятся на этой строке.

— Вы говорите о необходимости наличия независимых наблюдателей. А как попасть теперь в Карабах и кто там работает?

— Например, российские миротворцы. Такое ощущение, что когда они получили внятные приказы, стали действовать более активно. Но весь контроль, на большей части территории, там осуществляют азербайджанские власти, они же привозят журналистов с собой. Там есть журналисты, приехавшие с той стороны. Мне кажется, что сейчас в интересах Азербайджана, чтобы события освещали разные журналисты. И в интересах всех сторон, чтобы прозрачность была.

— Люди, которые сейчас проходили этот трудный путь, пишут, что остро не хватает медицинской помощи. А как с этим в Горис?

— Там сейчас есть представители разных медицинских служб — государственных, и Международного Красного Креста, и какие-то еще гуманитарные организации. Но, повторю, наладить это как систему с ходу сложно. Даже поставить палатки и организовать еду, а уж с медициной помощью еще сложнее. Но, возможно, поток уже скоро ослабнет, и дальше вопрос будет не к экстренной медицине. Такое количество людей — это серьезная дополнительная нагрузка для не самой богатой страны. Так что тут в поддержке будет нуждаться не какой-то отдельный пункт какой-то отдельной больницы или амбулатории. Здесь нужна поддержка в рамках всей системы. Беженцы — это не только лагеря или расселение по пустующим помещениям. Это прежде всего забота о дальнейшей судьбе людей, которая из временной может стать постоянной. Это очень специфическая и психологическая, и социальная помощь, серьезная дополнительная нагрузка на школы, а ведь сейчас начало учебного года.

— А как выглядит Ереван, куда хлынул поток беженцев?

— В самом Ереване идут протесты. Бастует оппозиция, которая, по моим ощущениям, народной любви не очень снискала. Может, потому что, из-за митингов парализован весь город. Тем более, что Ереван и так уже перегружен, а люди продолжают ехать, прежде всего, в Ереван. Вопрос сейчас стоит в распределении людей, очень важный и сложный вопрос. И здесь тоже большая надежда на помощь международных организаций. Потому что происходящее здесь сейчас — это огромный гуманитарный вызов. Для Армении и для всего мирового сообщества.