«Примерно наказать мерзавцев»

Ровно 90 лет назад заместитель председателя ОГПУ Ягода доложил Сталину о раскрытии заговора «общества педерастов». Проведенные в Москве и Ленинграде рейды вскрыли сенсационные, по мнению Ягоды, факты. В направленной вождю записке указывалось, что гомосексуалисты занимались «созданием сети салонов, очагов, притонов, групп и других организованных формирований с дальнейшим превращением этих объединений в прямые шпионские ячейки».

Сталин правильно воспринял поступившую информацию: «Надо примерно наказать мерзавцев, а в законодательство ввести соответствующее руководящее постановление». Это распоряжение вождя было тут же адресовано члену политбюро Лазарю Кагановичу.

15 сентября 1933 года можно считать началом уголовного преследования лиц нетрадиционной сексуальной ориентации. Хотя ранняя советская юстиция, наоборот, дискриминации по данному признаку не предусматривала. После Октябрьской революции большую популярность получили идеи равноправия полов и сексуальной революции. Плюс новая власть стремилась выгодно отличаться от прежнего, царского режима. Консерватизм проигрывал прогрессу не только на фронтах Гражданской войны, но и в постели.

Принятая на вооружение терпимость, впрочем, не останавливала чекистов. Они приписывали обвиняемым различные «отягчающие обстоятельства» — педофилию, насилие, заражение венерическими болезнями. Никуда не делась и потребность в поиске «врагов-контрреволюционеров». Гомосексуализм стал удобным обоснованием вины.

13 декабря Ягода отчитался перед Сталиным о ликвидации «общества педерастов» в обеих столицах. Среди арестованных в Ленинграде 175 человек 89 были служащими, 29 — деятелями искусства, 24 — рабочими, 14 — учеными и преподавателями, 13 — безработными, 4 — студентами, 2 — священниками.

Первым широко известным репрессированным гомосексуалом в СССР стал поэт Николай Клюев. В 1933 году он послал свои стихи редактору журнала «Новый мир» Гронскому. Тот пришел в ярость из-за того, что присланная любовная лирика была написана от мужского лица мужскому лицу.

Тот заручился поддержкой Сталина и еще до официального введения антигомосексуального закона 2 февраля 1934 года Клюева арестовали и обвинили по знаменитой 58-й статье («контрреволюционная агитация»).

В 1937-м Гронского тоже арестовали, но за что-то другое.

И в буденовке тоже

Курцио Малапарте — один из самых провокативных авторов итальянской литературы прошлого века. Авантюрист, интриган, эстет и циник, воевавший в составе итальянской, французской и американской армий (а также продвигавшийся в качестве корреспондента с немецкой во время наступления на восточном фронте), в разное (а иногда в одно и то же) время изображавший ревностного фашиста, коммуниста и католика. Наибольшую известность он получил в конце 1940-х после публикации романов «Капут» и «Шкура», несколько лет назад переведенных на русский язык, — самых безжалостных и откровенных книг, написанных об опыте Второй мировой сразу после ее окончания.

«Бал в Кремле» — его неоконченный роман, написанный по живым впечатлениям от поездки в СССР и знакомства с его элитой. В 2019-м роман издан на русском.

В центре романа — именно советский высший свет: люди, десять лет назад свергнувшие царя, а теперь превратившиеся в новую аристократию.

Его занимают фигуры особенно яркие: теннисист и ловелас Лев Карахан (зам. наркома, расстрелян), гомосексуал-гедонист Дмитрий Флоринский (расстрелян), доносчик Борис Штейгер (прототип барона Майгеля, одного из героев булгаковского «Мастера и Маргариты», расстрелян). Все они — работники Наркомата иностранных дел, фигуры не первого ряда, но в романе предстают как настоящие советские божки.

«…В экипаже сидел Флоринский, нарумяненный и напудренный, маленькие желтые глазки подведены черным, ресницы жесткие от туши. Рыжий пушок выбивался из-под желтого кожаного козырька диковинной фуражки из белой парусины, которую он носил, слегка сдвинув на затылок. Он весь был одет в белый лен, на ногах у него были белые теннисные туфли и белые шелковые носки. Он сидел в углу ландо с чопорным видом, руки в белых перчатках опирались о сделанный из слоновой кости набалдашник трости из малайзийского дерева… в руках он сжимал букет цветов. Флоринский, служивший в Министерстве иностранных дел еще в царские времена, был в Москве знаменитостью: послы, дипломатические представители зарубежных государств, впервые приезжая в Москву, встречали в качестве первого официального лица высокого, изящного, хотя и чуть полноватого розовато-белого человека, одетого в белое, с диковинной фуражкой из белой парусины с желтым кожаным козырьком, который припрыгивал на вокзальном перроне… Зимой Флоринский прятался в складках огромного пальто на волчьем меху, надвигал на обрамленный рыжими волосами лоб высокую меховую шапку, и, когда снимал пальто, казалось, будто розовая мякоть морского ежа вылезает из колючей оболочки, словно из обросшего волчьим мехом панциря вылезает розовая мякоть рака…

Это был образованный, остроумный, болтливый, мнительный, ехидный и злой человек. О нем рассказывали престраннейшие истории, в его присутствии старались не распускать язык. Все считали его подлецом и именно подлостью объясняли всю неоднозначность его характера и подозрительность выполняемых им обязанностей…

Когда Москву заполонили голодные шайки беспризорников, которые нападали на квартиры и на прохожих, совершали всякого рода кражи и убийства, сколачивали страшные детские банды, где царили кокаин, сифилис, проституция, рассказывали, что

Некоторые полагали, будто Флоринский является образцовым воплощением упадка общества времен военного коммунизма, что он предвещает его закат».

В конце 1920 года Дмитрий Флоринский был приглашен наркомом Чичериным в Наркомат иностранных дел. В 1922–1934 годах занимал должность заведующего протокольным отделом, одновременно в 1922–1929 годах был заведующим подотделом скандинавских стран НКИД СССР. По некоторым данным, имел отношение к разведке.

2 мая 1919 года в Киеве большевиками был расстрелян его отец. Когда Флоринского спрашивали, почему при этом он работает в новом правительстве, он отвечал: «Неужели же вы откажетесь ездить в автомобиле, если услышите, что где-то произошла автомобильная катастрофа?»

Дмитрий Флоринский разработал «с нуля» новые стандарты дипломатического протокола и этикета. «Благодаря ему в новом протоколе были преодолены противоречия между советскими и капиталистическими этическими представлениями». Например, для советских дипломатов было идеологически неприемлемо использовать в церемониях традиционную для таких случаев шляпу-цилиндр, поскольку она ассоциировалась в СССР с «акулами капитализма». Поэтому Дмитрий Тимофеевич формально зачислился в резерв при штабе РККА — таким образом он мог официально появляться на дипломатических встречах в военной форме и использовать в качестве головного убора буденовку. Это считается первой ласточкой в создании форменной одежды советских дипломатов.

Летом 1934 года зампред председателя ОГПУ Агранов доложил Сталину, что при «ликвидации очагов гомосексуалистов» был «выявлен» Флоринский и в ходе допроса он якобы признался в однополых связях, а также в том, что в 1918 году «являлся платным немецким шпионом, будучи завербованным секретарем германского посольства в Стокгольме». 27 июля Сталин постановил отстранить от должности и «привлечь к ответственности» дипломата, а также распорядился «проверить весь состав служащих аппарата НКИД», что вылилось в массовые репрессии.

В тот же день после распоряжения Сталина, 27 июля, Политбюро ЦК вне судебного решения издало постановление об аресте Флоринского, однако он по каким-то причинам оставался еще некоторое время на свободе. После ареста находился в заключении в Соловецком лагере. 25 ноября 1937 года Особая тройка приговорила Флоринского к высшей мере наказания, но приговор не был исполнен, а сам заключенный этапирован в Москву. 20 февраля 1939 года по повторному приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР он был расстрелян за шпионаж.

В 1992-м реабилитирован; никаким шпионом он не был.

«Потрясающее бесстыдство этого дикого разврата»

В августе — октябре 1933 года полномочное представительство ОГПУ в Ленинградском военном округе провело оперативную ликвидацию притонов гомосексуалистов в Ленинграде и его окрестностях. Проводимые мероприятия явно выходили за рамки так называемых паспортных операций зимой 1932 — весной 1933 года. Они не перепоручались органам городской милиции и не предавались широкой огласке. Разработкой операции и ведением объединенного следственного дела занимался секретно­политический отдел полпредства ОГПУ.

Злые языки в городе, «перепевая разного рода эмигрантские и доморощенные сплетни», поговаривали о зачистке Ленинграда от «зиновьевской клиентуры», намекая при этом на якобы неудержимую бисексуальную страсть «Гришки Второго» (кличка Зиновьева по аналогии с Григорием Распутиным). «Клиентуру» он якобы «пригрел», оберегая от преследований. Теперь же, когда положение «хозяина» резко осложнилось, у местных чекистов были развязаны руки.

Между тем преследование ленинградских гомосексуалистов было лишь одним из эпизодов общей «очистки» города от нежелательных и подозрительных элементов.

«Хлам, мусор, лишние люди»

К началу 1933 года Ленинград напоминал большой перевалочный пункт со всеми характерными для него атрибутами: хаотичностью движения различных групп преимущественно из лиц мужского пола, снующих по городу, а также заметного присутствия граждан в форменной военной одежде, довольно свободно и беззаботно болтающихся у кинотеатров, пивных и в парках. Арестованные чуть позже «организаторы педерастических салонов в Ленинграде» практически в один голос утверждали, что в городе в любое время в общественных местах можно было найти клиентов из числа краснофлотской и красноармейской молодежи.

Только за 1926–1932 годы население Ленинграда увеличилось на 182% и достигло 2,8 млн человек. При этом доля мужского населения заметно превышала женскую часть горожан. Кроме того, в статистике не учитывались спрятанные администрацией на территориях заводов, строек и разных учреждений города рабочие с их семьями. Разумеется, в подсчет не входили и асоциальные элементы. Эти две категории, по оценкам специалистов, доводили реальное население Ленинграда до 3,5 млн человек.

Резко выросло количество преступлений, в том числе на бытовой почве. Пьянство, злостное хулиганство, изнасилования нагнетали в городской среде атмосферу агрессивности, порождали чувство незащищенности. За один только 1933 год количество вооруженных убийств, краж всех видов возросло на 20%, а самоубийств — на 23% (до 850 случаев).

1932 и 1933 годы стали и временем массового возвращения из ссылки и из мест заключения бывших кулаков (им как раз давали по 2–3 года заключения и ссылки во время коллективизации) и уголовников в рамках очередной «разгрузки» лагерей (за этот период досрочно освободилось до 30% заключенных). Органы сообщали, что «они несли в городскую среду дурные страсти и извращения, увеличивая число пораженных венерическими заболеваниями. Также к июлю 1933 года было задержано только беспризорников 4,5 тыс. человек». Один из местных чиновников писал в этот период в ГК ВКП(б): «Нас одолевают беспризорные дети, которых только в 1930–1932 годах было арестовано в Ленинграде за совершение уголовных преступлений 10,5 тыс. человек. Часть из них была втянута в педерастические связи, развращая, в свою очередь, окружающих их детей и подростков».

Стремительное распространение пьянства, рост алкоголизации, неприкрытая похабщина, массовое хулиганство среди молодежи и подростков вели к повальному хамству и распущенности среди жителей города. Арестованные летом — осенью 1933 года педерасты, не сговариваясь, утверждали, что места их публичных сборов, «смотрин» и «свадеб» были известны в городе абсолютно всем и что на них можно было довольно часто встретить «людей в форме и хорошо узнаваемых творческих личностей».

С конца 1932 года в СССР стали вводиться единая паспортная система и обязательная прописка паспортов. Только по Ленинграду за период паспортизации с 27 декабря 1932 года по 17 января 1933-го было выявлено 2,5 тысячи лиц, на которых был получен компромат — значительную его часть составляли содержатели гомосексуальных притонов и наркоманы.

Аресты и задержания ленинградских гомосексуалистов шли, что называется, «с колес», как правило, по полученным данным от уже задержанных. В ходе паспортных операций за 11 месяцев 1933 года из города было выселено почти 78 тысяч человек, но вскоре арестованные летом — осенью гомосексуалы успешно прошли процедуру прописки новых паспортов. «Между тем именно массовые паспортные «чистки» наглядно показали всю степень незащищенности общества от проявлений охранительной функции советского государства, очистительного замысла властей», — подчеркивает профессор ЛГУ Виктор Иванов, автор едва ли не лучшей у нас статьи на эту тему «Контрреволюционные организации среди гомосексуалистов Ленинграда и их погром» (журнал «Новейшая история России», № 3, 2013).

Как и предполагали городские власти, преследование гомосексуалистов воспринималось как «возвращение к нормальности». Более того, как показали собрания на ленинградских заводах, рабочие еще и были возмущены, что все эти «асоциальные личности» легко отделываются ссылкой, а не «перевоспитанием в лагере». Уже через несколько месяцев власть вняла этим призывам пролетариев. Хорошо, когда твои действия вызывают столь единодушное народное одобрение.

«В этом угаре расправ ленинградские педерасты вообще могли стать хламом, мусором, лишними людьми. Летом — осенью 1933 года так оно и случилось», — делает вывод профессор Иванов.

«Они хлебали пустые щи»

Вообще-то власть издавна возводила «борьбу с гомосексуализмом» в ранг борьбы за народную нравственность, хотя, убей бог, не пойму: где одно, а где другое. Но такая «борьба» — дело непыльное и удобное. Да и что называть «народной нравственностью»?

Откроем старый роман Эренбурга «День второй» — о легендарном Кузнецкстрое.

Сильно отличается от ленинградских притонов?

Сменивший развратника, как сказано на процессе, Генриха Ягоду «кровавый карлик» Николай Иванович Ежов, признавшийся на следствии в собственных «гомосексуальных пристрастиях»?

Сплошные уголовные преступники, если называть вещи своими именами.

Их всех, как они сами считали, оправдывало стремление сделать все хорошо, правильно и — немедленно. Единственным инструментом для «переустройства человека» они (все!) при этом видели исключительно полицейскую дубинку. Это удивительно: чем более мерзок режим, тем более озабочен он именно состоянием народной нравственности.