Полезно было бы еще мелким шрифтом напомнить про Чаадаева, за сомнения в блеске отечественного прошлого отправленного в сумасшедший дом, — это послужило бы напоминанием, что история здесь движется по кругу.

Незнание законов не освобождает от ответственности, но было бы честнее предостеречь учащихся,

Если вместе со счастливчиками — «детьми участников» — мы двинемся дальше к вершинам образования по-русски, появится вопрос, что такое «право». Там будут толковать о превратных «англо-саксонских» взглядах на закон, но речь не о взглядах, а о разных сущностях. В одном случае право — система регулирования общественного поведения, исходящая из общего блага, а в другом, как объяснил еще Маркс, — возведенная в закон воля господствующего класса и его «орудие».

Друг Энгельс дополнил мысль Маркса замечанием, что «государство — первая идеологическая сила над человеком». В «правовом комплексе» для учащихся 11-х классов государство обеспечивает, с одной стороны, угрозу жесткого насилия, а с дугой — более мягкое и даже сохраняющее иллюзию некоторой свободы принуждение к «знанию»: ну, вызовут папу, будет мерзко, но ведь не посадят же пока дитё…

По разным данным очень разных социологических служб специальную военную операцию «не поддерживают» или «скорее не поддерживают» от 30 до 50 процентов россиян, причем, чем моложе респонденты, тем доля выше. Грубо говоря, половина класса может смотреть на актуальные взаимоотношения РФ с соседом не так, как в учебнике. Об учителях речи нет — они люди подневольные. А вот учащиеся на переменке могут друг другу и морды набить, если не хуже. В этом смысле учебник следует квалифицировать как провокацию: как минимум — ненависти. На вопрос, насколько это уместно, пусть ответит наука педагогика.

В любом случае, чтобы попасть в социальный лифт, отвечать надо так, как в учебнике. Но

Согласно чуждым «англо-саксонским идеям» право не может быть аморально — тогда оно просто не право. А это и не оно, это орудие конструирования «реальности»: щит пропаганды и меч репрессии, причем одно без другого не работает.

Учителям истории в порядке внеклассного чтения я рекомендовал бы познакомиться с работами Франсуа Артога, который выделил различные «режимы историчности». История видится по-разному в зависимости от того, отдается ли приоритет культу прошлого, надежде на будущее или эксплуатации настоящего. Последний из режимов Артог называет «презентизмом».

Прошлое слишком противоречиво и сложно — человеку массового общества не хватает терпения в нем разобраться, к тому же это грозит вывести его из душевного равновесия. Будущее внушает лишь страх — поэтому в режиме презентизма подлинное прошлое заменяется «коллективной памятью», которая обращается не к разуму, а к чувствам.

Историю, как и биографию, сложно фальсифицировать — они строятся на документах и источниках. Что же до памяти, которая субъективна и эмоциональна, в ней «правда» ощущается как аффекты: сопричастности, «гордости за» или, наоборот, «ресентимента» — чувства бессильной зависти и враждебности к тому, на кого учащихся науськивают как на исконного (онтологического) «врага».

Осознанно или интуитивно играя на чувствах «масс», политическая власть с помощью пропаганды формирует идеологию, эксплуатируя образ прошлых побед и расчесывая нанесенные «коварными врагами» исторические травмы. Эта конструкция охраняется с помощью цензуры и репрессий, то есть чисто негативным образом. Но внутри она пуста. Все, что остается — жить сегодняшним, извлекая из него все, что удастся. В конечном итоге режим презентизма — это безразличие и цинизм.

«Прошлое России пусто, настоящее невыносимо, а будущего у нее нет», — вот за это Чаадаева и упекли в дурдом. Однако если прошлое нам навязывается, то будущего у нас в самом деле нет. Но режимы сменяются, наступает ответственность — реже уголовная, а уж историческая непременно. Как только ослабнут «скрепы» УК, весь тираж этого так называемого учебника пойдет в макулатуру.