Путин принял решение передать РПЦ, пожалуй, главнейший экспонат древнерусской коллекции Третьяковской галереи — рублевскую «Троицу» (XV в.). Ошеломляющее известие об этом появилось во второй половине дня 15 мая на официальном сайте Московской патриархии.

При этом ничего не говорится ни о правовых основаниях, ни о порядке передачи величайшей святыни русской культуры негосударственной организации. То есть о порядке ее отчуждения от государственного музейного фонда, который прописан в Федеральном законе «О Музейном фонде Российской Федерации и музеях в Российской Федерации» (№ 54-ФЗ от 26 мая 1996 г.). «Музейные предметы <…>, включенные в состав Музейного фонда Российской Федерации, исключению из состава Музейного фонда Российской Федерации не подлежат, за исключением случаев утраты, разрушения, а также отсутствия историко-культурной, художественной, научной и иной их ценности, установленного экспертизой», — говорится в законе. Ни президент, ни какой-либо другой институт в РФ не наделены полномочиями передавать музейные ценности такого масштаба религиозным организациям.

К сожалению, в современных российских реалиях нет причин сомневаться в достоверности краткого сообщения на сайте Московской патриархии. Принцип «правовой неопределенности», который стал фундаментальным для российской государственной машины, создает коллизию между законом «О Музейном фонде» и «медведевским» законом «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения», принятым 14 годами позже.

РПЦ уже не раз замечалась в недобросовестном использовании этого написанного «под нее» закона, изгоняя музеи из светских объектов (типа Рязанского кремля) и забирая себе целые музейные коллекции (как на Соловках). Следуя формальной логике, коллизию двух законов разрешить несложно: передаваться должно только то имущество религиозного назначения, которое не входит в музейный фонд и не представляет общенациональной культурной ценности. Но кому такое имущество интересно?

Первая попытка заполучить святыню («помолиться на праздник») была предпринята в 2008 г. Но тогда музейщики смогли отбиться, доказав, что ее перемещение в Троице-Сергиеву лавру станет для иконы смертным приговором. В прошлом году, в разгар СВО, отбиться уже не удалось: несмотря на протест реставрационного совета Третьяковки, святыню на три дня (16–18 июля) перевезли в лавру, что предсказуемо нанесло ей серьезный ущерб.

После тщательного обследования иконы в сентябре реставрационный совет запротоколировал 61 «существенное изменение», появившееся на святыне после поездки. Как рассказывал «Новой» еще несколько лет назад старший научный сотрудник отдела древнерусского искусства Третьяковской галереи Левон Нерсесян, вся структура рублевской «Троицы» «начиная от доски, левкаса, живописного слоя находится в напряженном состоянии, и любое неаккуратное движение может дать толчок к непредсказуемым изменениям».

Когда 12 июля прошлого года Министерство культуры директивно предписало Третьяковке «временно выдать музейный предмет» в лавру, стало по-настоящему тревожно. Столь жесткий игнор «соборного» мнения музейного сообщества как бы намекал на самый негативный сценарий.

Религиозной логики в перемещении иконы нет — в храмах Троице-Сергиевой лавры находится несколько списков с рублевской «Троицы» (вкючая очень ценный, эпохи Бориса Годунова), к тому же во дворе Третьяковской галереи расположен действующий Свято-Никольский храм, где созданы все условия для временного экспонирования древних икон (туда и переносили рублевский шедевр на праздник Троицы).

Для реанимации святыни потребовались годы кропотливой реставрации.

Сама история Третьяковской галереи опровергает доводы «ревнителей благочестия» от РПЦ, что в музейном пространстве икона якобы пребывает «в заточении», что ее нельзя отрывать от литургического обихода. Основатель галереи Павел Михайлович Третьяков был церковным человеком, а начало музейной коллекции икон он положил в 1890 г. К тому времени по распоряжению Святейшего правительствующего синода во многих епархиях уже были устроены церковные древлехранилища, куда свозились ценные иконы, дальнейшее использование которых в храмах грозило им гибелью. Но условия хранения в этих древлехранилищах были далеко не музейными, поэтому интерес к древнерусскому искусству, пробудившийся в России в конце XIX — начале ХХ веков, требовал музеификации наиболее ценных икон. В этом плане русское музейное дело в последние годы империи двигалось по гораздо более консктруктивному пути, чем в современной России.

Бывший министр культуры РФ Александр Авдеев оценивал страховую стоимость рублевской «Троицы» в 600 млн долларов — примерно столько стоит «Мона Лиза» Леонардо да Винчи. Достаточно дорогим является и экспонат Государственного Эрмитажа — полуторатонная серебряная рака Александра Невского (XVIII в.), которой РПЦ также добивалась около 13 лет, но Эрмитаж когда-то успешно держал оборону. Ныне в официальном сообщении о передаче экспоната РПЦ от 14 мая Эрмитаж ссылается на приказ Министерства культуры, а вопрос о неделимости музейного фонда решает казуистически: дескать, экспонат будет храниться в РПЦ «временно» — 49 лет. При этом в сообщении подчеркивается, что рака передается в связи с «сегодняшней геополитической ситуацией» и из заботы «об укреплении национального единства».

В упомянутой геополитической ситуации отчуждение ценнейших предметов от музейного фонда России в пользу РПЦ воспринимается как награда патриарху Кириллу за его абсолютно однозначную позицию в поддержку СВО, ставшую неожиданностью для христианского мира. В своих призывах Кирилл даже превзошел штатных кремлевских пропагандистов.

Это все понятно. Но не покидает горькое ощущение, что страна вступает в эпоху, когда будет уже не до сохранности музейного фонда.